Николас распахнул двери большой светлой конюшни и побрёл по широкому проходу от денника к деннику, внимательно изучая животных. Пахло душистым сеном и терпким потом. Высовывая морды навстречу, лошади приветственно ржали. Они были одинаково хороши. Высокие, с крутыми боками, длинными шеями и мощными грудями, шерсть лоснилась и блестела на мускулистых спинах. Но любимой серой масти здесь не встречалось.
Денник с табличкой Вестфольда ютился в дальнем углу. Николас поставил кобылу на развязки и принялся чистить. Она нервничала и увёртывалась от щётки со скребницей. Упрашивать поднять ноги, чтобы раскрючковать копыта, пришлось долго. Воспользоваться бы силой, но Ноэль запретил. И правда, бешеная скотина могла порвать верёвки, выломать из стены крюки и снова опрокинуться на спину.
Хитростью и угощениями удалось её уговорить. Но когда настало время надевать уздечку, Вестфольда задрала голову и отказалась расцеплять зубы. Николас с опаской нажал пальцем на край рта. Только тогда получилось вставить туда железо. А когда настало время затягивать подпруги, кобыла и вовсе плотоядно клацала зубами и жала уши.
Закончил Охотник ещё до прихода друга, потому, привязав к удилам верёвку, повёл Вестфольду на улицу.
Из конюшни кобыла выступала степенно, горделиво вскидывала голову и постоянно сбивалась на рысь. Фырчанье вырывалось из резных ноздрей, любой шорох вызывал трепетную дрожь, лупатые глаза таращились по сторонам. Застоялась, строптивица!
Как только Охотник пустил её на верёвке по плацу, кобыла понеслась галопом, задрав хвост трубой. Ух, змеюка, как извивается! Хоть пар сбросит. А то стоит ещё хоть раз из седла вылететь, и Ноэль больше не позволит на неё сесть. Как старший брат, только не высокомерный, а строгий, который всё запрещает и воспитывает. Даже немного смешно!
– Не передумал? – окликнул его друг, приближаясь со стороны дворца. – А кобыла уже себя отработала.
Николас вручил ему верёвку. Тот подвёл Вестфольду к скамейке и встал с правой стороны, придерживая седло за стремя. Охотник полез наверх.
– Тише, спокойней! – ругался на него Ноэль. – Не делай резких движений, она чуть не упала. Сейчас я покажу, что такое норикийская школа верховой езды.
Николас выпрямился, и внук вождя повёл кобылу по плацу.
– Отпусти поводья, позволь ей вытянуть шею, тогда она успокоится, – советовал он. – Расслабься сам. Ты – огонь, она – огонь. Вместе вы можете устроить пожар, а нам этого не нужно.
Николас закрыл глаза и выровнял дыхание, следя за тем, чтобы не напрягаться.
– Хорошо. Поехали рысью, – скомандовал Ноэль, становясь в центр плаца.
– Не отпустишь?
– Не надейся. При мне ты убиваться не будешь, – внук вождя оставался непреклонен. – Набери поводья и не долби её пятками, а вытолкни поясницей. Вот так, хорошо! Не нажигай, мягче садись в седло, лошадь должна бежать впереди тебя. Она очень чувствительная. За поводья не тяни, набери покороче и наталкивай на них. Не голову притягивай к корпусу, а пропихивай вперёд зад. Хорошо, погладь её по шее, пошепчи что-нибудь ласковое. С женщинами же у тебя получается.
Николас не сдержал усмешки:
– Раньше она была твоей?
– Она и ещё несколько похожих. Но ездить на всех я не могу, и эту отправил в Заречье на случку к одному из лучших жеребцов. Говорят, он перепрыгивал через канавы в целых девять ярдов. Но приплод потерялся в дороге. Не вышло проследить самому, а люди попались бестолковые. До сих пор жалею. Только не надо говорить, что я не должен слушаться деда.
– Хорошо! – сдался Охотник. – Давай уже галопом!
– Подбирай её плавней, сядь плотнее в седло и вытолкни из-под себя. Не так резко – уронишь!
Кренясь к центру круга, Вестфольда поскакала галопом. Скорость в таком положении набрать было сложно, но в отместку кобыла трясла мордой и рвала поводья из рук.
– Мягче, когда она тебе уступает, но не теряй контакт. И не злись, слышишь? У тебя лицо закипает.
Николас фыркнул, откидываясь назад.
– Сопровождай движение поясницей и не качай плечами. Хорошо! У тебя получается.
Вестфольда, наконец, успокоилась, подобрала корпус и пошла ровнее.
– Останови её, коленями, а не руками. Молодец! Не забудь себя похлопать по шее, – отшутился Ноэль.
Он позволил Николасу отшагать кобылу верхом, а сам умчался по делам.
***
После долгих уговоров Клаудии позволили работать с птицами в почтовой башне. Наставничество свелось к тому, что Николас наблюдал за ней и не позволял никому вмешиваться в её отношения с питомцами. Часто он вёл с ней доверительные беседы, в которых чувствовал себя учеником, а не учителем.
Однажды Николас поделился своими тревогами о Ноэле.
– Птица, родившаяся в неволе и никогда не поднимавшаяся к небу, о свободе знает только из своих грёз, – задумчиво отвечала она. – Но может, это спасёт его там, где дикая птица, как ты, уже погибла бы.
– Нужно показать ему, что жизнь может быть иной. Да, вероятно, он не рискнёт летать один, но хоть снимет, наконец, восковую маску послушания и примет себя настоящего.
– Ой ли, кукушонок. Спроси себя, когда ты говоришь о нём, не имеешь ли в виду себя?
Вот уж нет, у него таких проблем никогда не было! Он всегда делал то, что считал правильным и никому не позволял выбирать за него.
Приближалась зима, на начало которой выпадал день рождения Ноэля. Жерард готовил помпезный праздник. Едва удалось отговорить его от приёма в королевском дворце. Виновник торжества старался походить на тень и избегал всех, даже Николаса. Охотник с радостью подсказал бы вождю, что отсутствие шумихи было бы лучшим подарком для его внука. Но разве стал бы Жерард слушать глупого мальчишку? Поэтому он придумал свой особый подарок.
Вечером накануне Николас отозвал Ноэля в сторонку и попросил:
– У меня первый выпуск. Нужна помощь более опытного наставника. Завтра утром в парке?
Внук вождя с его неуёмными запалом и энергией брал по четыре ученика раз в полгода при том, что он ежедневно занимался строевой подготовкой, конными и пешими боями. И где только время находил? Часто он проводил выпускные испытания для подопечных менее опытных наставников. Впрочем, Охотнику пытались сделать послабление и позволить самому решать, готова ли его ученица обходиться с даром сама.
– Конечно, – кивнул тот.
На рассвете Николас встретился с Клаудией у пруда, подёрнутого тонкой ледяной коркой. Дни стояли промозглые, хотя и бесснежные. Серое небо сливалось с мёрзлой землёй в белёсой дымке. Чёрными шпилями из неё торчали голые ветки платанов и клёнов. Если поднимался ветер, холодный и солёный, с бушующего океана, то сырость пробирала до костей.
Сидевший на кожаной перчатке Клаудии ворон закаркал. Из тумана на дороге показалась тень. Ноэль широко шагал навстречу, не желая задерживать их дольше, чем следовало.
Встав рядом, он покосился на роскошного молодого ворона, чьи перья отливали густой синевой даже в седой мгле раннего утра. Николас отвалил за него ловчему своё месячное жалованье и не жалел, полагаясь на способности Клаудии.
– Наслышан о твоей необычной ученице, – начал Ноэль, сосредоточившись на людях. – Очень любопытно, чего вы добились вместе. Начинайте!
Он сложил руки на груди, приняв строгий вид.
Клаудия протянула ему ворона. Ноэль не удержался от соблазна и коснулся пальцем перьев. Ворон повернул к нему голову и каркнул, разинув кроваво-красную пасть.
– Его зовут Мунин. Хоть он и молод, но очень умён и знает многое, что уже стёрлось из людской памяти, – рассказывала Клаудия.
– Как он может знать то, чего не видел? – удивился Ноэль.
– В отличие от людей вороны не забывают своих предыдущих воплощений. Когда-то он служил вестником богов, ведал то, что было сокрыто даже от них. Хотя, может, просто хвастает, – Клаудия простодушно улыбнулась.
Ворон переступил лапами с её запястья на запястье Ноэля и заглянул ему в глаза. На перчатке из кожи более тонкой выделки когти оставляли царапины, но внук вождя ничего не замечал, заворожённо наблюдая за птицей.