– Что ты! – брат стиснул его ладонь. – Что бы не происходило, какие бы обстоятельства нас не разделяли, в душе и в сердце я всегда буду рядом с вами, помогать и защищать, делиться всем, что у меня есть. Ведь мы – одна кровь, а она гуще водицы.
– Я тоже! Тоже буду! Твоим верным защитником, – горячо заверил он и обнял.
В комнате за зашторенными окнами было темно. Призрачная кровь с рук исчезла, но осталось неприятное чувство, что всё не может завершиться благополучно. Его просто успокаивают.
Заскрипела дверь, в глаза ударил яркий свет, послышались знакомые размеренные шаги.
Сморгнув пелену слёз, Николас облегчённо выдохнул:
– Живой!
– Вообще-то это не я провалялся в постели неделю, – усмехнулся Ноэль, устраиваясь на краю его постели.
– Что случилось? Окончание схватки как в темноте…
– Я помню немногим больше твоего. Дед говорит, что на некоторое время свет померк, а когда запалили факелы, то мы с тобой уже лежали без чувств, а от Аруина осталась лишь перемолотая груда костей. Спасибо, что спас. Я этого не забуду.
Ноэль протянул к нему ладонь, и Николас сжал её, чтобы удостоверится, что он – не плод воображения.
Получилось! Неужели в этот раз действительно получилось?!
– Не стоит благодарности. Мы же почти братья. Мой меч?
– На месте, не переживай. Есть хорошая новость: после схватки все решили, что ты погиб. Мы справили твои похороны. Николас Комри официально мёртв. Вся Норикия так считает, скоро слух долетит и до Лучезарных. Тебя больше не будут преследовать, и ты сможешь уехать в Урсалию.
– А… а как же ты? – спохватился Николас.
Ноэль отвёл взгляд:
– Я остаюсь. Кто-то должен здесь за всем приглядывать.
– Но ты так хотел построить что-нибудь своё, освободиться от деда. Неужели ты станешь таким же покорным, как прежде?
– Нет. Ты показал мне, что можно жить иначе, мыслить независимо и не бояться высказывать своё мнение. Нужно бороться за то, во что веришь и не сдаваться перед трудностями. Возможно, не так быстро, но я заставлю деда слушать меня, приберу здесь всё в свои руки и наведу порядок. Благодаря твоей самоотверженности я понял, что это и мои люди, моя ответственность. Я не могу их бросить.
Они неловко молчали каждый о своём. Николас чувствовал, что Ноэль недоговаривает, что мечты ещё не умерли в нём, а бьются в агонии и истекают кровью. Но раз уж друг решил…
А почему его запястье перемотано повязкой?
– Что это?
– Дед провёл один ритуал. Дал мне новое имя в знак того, что я признал себя Безликим.
Ноэль показал выцарапанную на коже руну. «Альгиз» – защита. Николас схватился за собственное запястье. Такое совпадение не могло быть случайным, но что оно означало?
Несмотря на близящуюся разлуку всё внутри ликовало: жив-жив-жив! Значит, чудеса возможны. Хотя бы в этот раз.
– Выздоравливай и ни о чём не волнуйся, – сказал Ноэль и ушёл.
Охотник откинулся на подушки. Из зеркала сбоку выбралась фигура в балахоне.
Безликий! Явился-таки!
– Я победил и без твоей помощи!
– Ты в этом уверен? – усмехнулся бог.
– Только не говори, что ты воспользовался моим телом, и только поэтому звёздный клинок подчинился мне, – подозрительно прищурился Николас. – Ты делал это и раньше?!
– Думай, что хочешь.
– Ответь хоть, кем я был в прошлом воплощении? Кровь на моих руках – это кровь Ноэля? Я ведь не убивал его, но он погиб по моей вине. Я не могу себя простить за то, что не спас его? Как семью, как Юки.
– Все, кто тебе дорог, будут погибать, пока ты не отыщешь меня, – после томительной паузы произнёс Безликий и указал на «Книгу тайн» в сундуке: – Отыщешь по-настоящему, а не с твоими уловками.
– Что ж, тогда я буду один, – Охотник обнял себя руками и отвернулся.
– Упрямый дурень, как же ты вырвешься из порочного круга собственных ошибок? – пробормотал Безликий и исчез.
========== Глава 40. Возвращение к жизни ==========
1570 г. от заселения Мунгарда, Эскендерия, Священная империя
Микаш выбрал себе кабинет в маршальском корпусе, а не в Большом дворце, как предлагали его люди. Строгий двухэтажный особняк в стороне от других построек нравился ему гораздо больше. А сколько воспоминаний было с ним связано!
Сорок пять лет назад эти покои принадлежали Утреннему Всаднику. Когда распахивалась тяжёлая дубовая дверь, обитая войлоком, чтобы изнутри не доносилось ни звука, перед глазами вставали картины из прошлого.
Одержимые заинтересовались Микашем и его женой, когда те были ещё детьми. Пришлось отбиваться. Он даже взял в плен одного. Как же удивился его удали подоспевший к окончанию схватки маршал Сумеречников – легендарный Гэвин Комри!
Все одарённые мальчишки мечтали попасть в его армию, Микаш в их числе. Но из-за низкого происхождения ему даже меч был не положен. За его ношение могли выпороть, а то и вовсе казнить.
«Мы не казним наивных мальчиков ни за воровство чужого мусора, ни даже за глупое упрямство. За кого ты нас держишь?» – звучал в ушах насмешливый голос Утреннего Всадника.
Микаша под охраной доставили сюда, во дворец Сумеречников, в маршальские корпуса, в этот самый кабинет. Под пронзительным взглядом глубоких синих глаза он трясся, как осиновый лист, и не мог выдавить из себя ни слова. До сих пор не решил, чего тогда боялся больше: разочаровать своего кумира или испытать на себе его гнев.
Гэвин же сделал то, что другие менее знатные, могущественные и одарённые считали невозможным: посвятил «безродного дворнягу» в Сумеречники и принял в свою армию. Мудрый, по-настоящему благородный и всемогущий Утренний Всадник!
Микаш ликовал: он ведь мечтал бороться с демонами плечом к плечу с другими рыцарями. Знал бы тогда, что вовсе не это было нужно Гэвину, плюнул бы ему в лицо? Или простодушно поверил бы в слова о долге и жертве во имя человечества? Ведь Утренний Всадник так часто проговаривал их, если боевой дух армии угасал.
Те десять лет, что он служил под началом Гэвина, Микаш был слеп от счастья. Лобызал измазанные в крови руки своего благодетеля, кидался исполнять его волю по первому зову, совершал все мыслимые и немыслимые подвиги лишь для того, чтобы заслужить его удовлетворённый взгляд.
Прощались они в этом же кабинете тридцать пять лет назад. Гэвин назвал юнца Ойсина Фейна потомком Безликого и назначил своим преемником, а сам подал в отставку. Тогда в душе поселились первые сомнения, но горечь от предстоящей разлуки затмила всё. Разве можно было уличить своего кумира во лжи, когда его взгляд стал таким печальным и усталым?
Микаш помнил, как прикоснулся губами к горячему лбу Гэвина, как в последний раз заглянул в глаза, и как сковало предчувствием, что конец близок. Конец их маленького светлого мирка.
Восемь следующих лет, что он мирно жил в Белоземье с женой и сыном, Микаш тосковал по Утреннему Всаднику, как по отцу. А когда услышал про капитуляцию и пленение Гэвина, мучился, что не может спасти.