– Лекарь не приедет. На улице буря, – неловко отозвалась Риана.
Примут ли единоверцы её помощь? Ведь догадаются, что она не обычная знахарка. Сумеречников они боялись, а особенно их способностей – божественного дара. Считали его злым колдовством.
В холл спустился мужчина лет двадцати пяти. Высокий и худощавый, с густыми иссиня-чёрными волосами. Глаза цвета зимних сумерек смотрели настороженно, ладонь лежала на рукояти заткнутого за пояс кинжала. Спину хозяин держал неестественно прямо, лицо осунулось от усталости.
– Эдвард, ступай наверх, – велел он, подталкивая мальчика к лестнице.
– А как же мама? – встревожился тот.
– Всё будет хорошо!
Бросив последний взгляд на Риану, Эдвард удалился.
– Не могли выбрать для мести более подходящее время? – с вызовом спросил хозяин. –Сумеречники уже целителей на грязную работу посылают? Как же ваш дар? Не боитесь потерять его, если нарушите клятву не причинять вреда собратьям? Или обзывая нас предателями, вы отказываете нам в праве на жизнь?
Риана вскинула брови. Почему он так близко знаком с их путями? Аура ведь обычная, блёклая, без следа дара Сумеречников. Но, быть может, первое впечатление обманывало.
– Я не знаю, кто вы. Вёльва прислала меня помочь страждущему. У вас кто-то болен? Судя по всему, времени у него мало. Не тратьте его на споры.
Хозяин напряжённо раздумывал. Сверху раздался женский крик и подстегнул к ответу:
– У моей жены начались роды раньше срока, иначе я привёз бы лекаря загодя.
– У ребёнка есть дар Сумеречника? – с подозрением спросила Риана.
– Судя по всему. Мой старший сын неодарённый, но эта беременность проходила очень тяжело, – отвечал хозяин глухо, глядя себе под ноги.
Раньше рождение одарённого было праздником – такая гордость для родителей!
– Так кто же вы? Это важно, вы же понимаете!
– Моё имя Даррен Комри, – представился он нехотя.
– Сын Гэвина Комри, Утреннего всадника? – обомлела Риана.
Хозяин кивнул.
Всё встало на свои места. Гэвин Комри, прозванный Утренним всадником, был последним Архимагистром ордена Сумеречников. Это он объявил капитуляцию и закончил войну. Одарённые так и не простили ему это поражение. Сам Гэвин сдался в плен и взошёл на костёр, на котором единоверцы сжигали колдунов. Сочувствующие утверждали, что он пожертвовал собой, чтобы выжившие Сумеречники укрылись в Норикии, но большинство считало, что он предал орден, чтобы защитить своего сына-слабака. Мужчину, который стоял сейчас перед Рианой.
Зачем вёльва просила помочь ему, отверженному и среди своих собратьев Сумеречников, и среди чужих единоверцев? Конечно, Риана могла бы отказаться, но бросить роженицу на произвол судьбы? Даррен прав: клятвы целителей, их дар требовал помогать всем, несмотря на симпатии или неприязнь. Пускай боги решают, какой участи достоин род Комри.
Риана поспешила наверх, но Даррен перехватил её за запястье.
– На нём проклятье нежеланного ребёнка – печать мар. Перед казнью… – он судорожно вздохнул и впервые заглянул ей в глаза. – Перед казнью я навещал отца, чтобы сообщить о рождении моего первенца. Отец попросил, чтобы следующего своего сына я посвятил в Сумеречники. Даже после того, как вы отреклись от нас, он оставался верен вашим традициям. Я так злился на него за это, что в сердцах пожелал не иметь больше сыновей. Мне казалось, что печать мар – глупые суеверия.
Риана смерила его холодным взглядом. Древнейший род великих героев и полководцев, каким же жалким он стал. Проклясть собственное дитя по неосторожности? Из-за обиды и страха? Вот почему вокруг дома собралось столько демонов! Жаждут забрать нежеланного ребёнка себе, пускай даже Даррен раскаялся в своих словах.
– Принесите тёплой воды и чистые простыни, – велела целительница и поднялась в хозяйскую спальню.
Даррен оставил всё необходимое на тумбе у постели и, прежде чем вернуться в коридор, сухо сообщил:
– Её зовут Молли.
***
Роженица лежала на двуспальной кровати с высокими резными спинками. Простыни смялись, на лбу выступила испарина. Мучилась Молли долго. Изящная и хрупкая, мягкие медовые локоны сбились и разметались по подушкам слипшимися прядями. На худом бледном лице выпирали скулы, каре-зелёные глаза затуманила боль. Дыхание учащалось и становилось прерывистым.
Риана положила руку на живот роженицы, пропуская сквозь себя тяжесть её последних дней: отёкшие ноги, вязкое отупение, боли в спине и пояснице, пинки маленьких ножек. Схватки усиливались, разрывая тело на части. Сколько их уже было? Как же трудно дышать и терпеть! Даже кричать не получалось. Удерживать бодрствование удавалось с трудом, каждая новая вспышка грозила опрокинуть в беспамятство.
Крепись, милая, помощь уже близко!
Силы колдовской ночи переполняли Риану до края. Она протянула ладонь к горевшей на столе свече. Пламя скользнуло на пальцы, потекло по жилам, разжигая целительскую ауру до предела. Энергия полилась из руки, лежавшей на животе Молли, тонкими струями. Они сплетались в сеть и окутывали роженицу мерцающим коконом. Целительница отдавала ей всё, что удалось скопить. Лишь бы спасти!
Может, вёльва выбрала Риану, потому что та сама мечтала о ребёнке и без труда прониклась чужим горем? Границы между их личностями стирались настолько, что целительница представляла этого малыша своим и не желала сдаваться. Она будет бороться до последнего.
«Давай, милая, ты сможешь! Я уже вижу головку».
Силы истощались слишком быстро. Не помогали ни прекрасное образование, ни богатый опыт, ни недюжинный талант. Словно ненасытная пасть пожирала всю магию без остатка.
Наконец багровый комочек лёг Риане в руки. Молли лишилась чувств. Щёлкнули ножницы, обрезав пуповину.
Риана погладила младенца по голове: тёмный пушок на ней был мягкий, как у птенца. Сколько родов целительница приняла, а таких крохотных детей ещё не видела. Она потёрла его стопы, провела рукой по спине, пытаясь заставить закричать, но малыш оставался нем. Он не дышал.
На шее младенца у самого затылка возникла родинка. От неё по всему телу поползли, вспухая, красные пятна. Вот она – печать мар. Это она мешала ему жить!
Ноги подкосились, Риана упала на колени. На глаза навернулись слёзы. Неужели все усилия, её единственный шанс на материнское счастье – всё пропало зря?
Вокруг дома сгущалась темнота. Ветер молотил в стены, окна дребезжали от косых струй дождя. Громы раскатывались совсем близко, вспышки слепили. С улицы доносилось ржание водяных лошадей кельпи и лай борзых кун ши, вырисовывались на стекле тени уродливых хобгоблинов. Рыдали под окнами баньши, оплакивая последнего потомка древнего рода.
Неистовый гон! Демоны-ши пришли за малышом? Наверняка они тоже проклинают род Комри, ведь те столько веков проливали их кровь и загоняли под вересковые холмы. Утреннего всадника Гэвина демоны боялись пуще железа и солнечного света. Он и был всем этим – непобедимым оружием Сумеречников. Но он умер, и некому защитить его новорождённого внука.
Зашевелились занавески. По полу бежали трещины. Цепляясь за пол костлявыми зелёными руками, наружу вылезали мары. Их нагие, вытянутые, как жерди, тела укрывал полог из всклокоченных тёмных волос. Под ним полыхали колдовские глаза с вертикальными зрачками.
Шипение обжигало уши:
«Отдай! Наш он! Наш по праву! Отец его проклял. Не нужен он людям, отдай! Даже если не умрёт, страдать будет всю жизнь!»
– Нет! Нет, изыдите! – кричала Риана, прижимая к себе маленькое тельце.
Багровая паутина жил взбухала на нём всё больше, пеленая в тугой кокон, словно желала задушить. Нет, дети должны жить! Их так немного осталось! Так мало их дали взамен павших на войне мужчин бесчувственные боги. Если малыш умрёт сегодня, всё будет кончено. Не только для Рианы и рода Комри, не только для Сумеречников, но и для всего мира!
«Отдай! Он уже мёртв! Он живым никогда не был!»
Порыв ураганного ветра заставил мар замолчать. Окно налилось зеленью и разлетелось на призрачные осколки. Сквозь проём в спальню вошёл сам владыка ши Аруин – предводитель Неистового гона. Старый шрам расчертил его лицо по линии переносицы, одна половина – прекрасная белая, как у высших ши, а вторая красная, в незаживающих волдырях от ожогов. Посреди чёрных волос со лба свисала седая прядь. Единственный здоровый золотой глаз смотрел на Риану. Вытянулась отлитая из серебра рука, что заменяла отрубленную в древности.
«Знаю-знаю тебя, Риана-полукровка, – сипел глухой голос того, кто раньше пел звонче соловьёв. – И мать твою, перебежчицу, тоже знал. Её душа вернулась к нам после смерти. Теперь мы истязаем её вместе с теми, кто открыл сердце захватчикам. Хочешь освободить её от вечных мук? Отдай мне дитя! Оно моё по праву!»