Всё это было когда-то мной,
А ныне меня нет». (**)
Ветер снова наполнил паруса и погнал шхуну прочь от укутанного мглой фрегата. Хоть люди спаслись. Остаётся надеяться, что до Урсалии они доплывут без приключений. Теперь Николас чувствовал ответственность за их судьбу.
– Чего ты такой кислый? – пихнул его Эльма, привлекая к себе внимание. – Давай рассказывай, как дела-делишки?
– Да нормально… вроде, – ответил Николас, разглядывая оплетённые гирляндой из ракушек мачты. – Что со мной будет?
– Ничего особенного, – легкомысленно отмахнулся капитан. – Послужишь у меня лет тридцать верой и правдой, а потом я, может быть, отпущу тебя на берег.
– Тридцать лет! – в ужасе воскликнул Николас. – Я же состарюсь!
– Ты и состаришься? – капитан разразился диким хохотом. – Шутник! Ладно, вон у борта ведро, тряпка и швабра. Выдрай пока палубу, а я посплю часок-другой. Только из-за тебя так рано поднялся.
О! Это как раз понятно: дар привлекает демонов, как огонь мотыльков. Значит, правильно, что Николас ушёл с Эльмой, а остальные спаслись. Незачем тянуть их за собой на дно.
Эльма удалился в каюту. Николас снял сапоги и подвернул штанины выше колена. А тут не так уж и плохо! Он несколько раз окатил палубу водой из ведра. Для начала нужно отскрести хотя бы мох, наросты и вонючую слизь. Под старыми верёвками обнаружился ржавый нож. Николас почистил его и заточил. Вооружившись не только тряпкой, но и лезвием, он принялся тереть и скоблить.
Распогодилось, выглянуло солнце, играя бликами на морской глади. Ни волны! Ветер трепал волосы едва-едва. Нос уже привык к запаху и чувствовал только солёную свежесть. Тряпка чавкала мокрыми лужами, проходясь по грязным доскам.
За бортом выпрыгивали из воды рыбы, в глубине мелькали тени китов, слышалось их таинственное пение. Настроение становилось умиротворённым, почти восторженным, каким не бывало даже после самых изощрённых медитаций. В работе отыскался приятный ритм.
– Спой мне о том, кто ночью уплыл. Быть может, он – это я, – насвистывал под нос Николас привязавшуюся песню матросов.
Он пританцовывал со шваброй, то опускался на колени и скоблил доски ножом. Вспоминались денёчки в Доме-под-холмом, где он хлопотал по хозяйству наравне со взрослыми. Как же там было весело!
Солнце уже закатывалось: далеко они уплыли, непонятно, куда. Берег скрылся из виду, хотя в ясную погоду очертания урсалийской бухты можно было рассмотреть даже с мыса северней Леннокса.
Палубу удалось пока отдраить только от гротмачты до фокмачты. Работы – непочатый край. Но ведь у него тридцать лет впереди. Да эта посудина через пару недель блестеть будет!
Николас покрутил пальцами, направляя ветроплав на ведро, тряпку и нож. Никто не запрещал ему пользоваться даром.
Привалившись к бортику, юноша уселся на чистое место на палубе и потянулся за свёртком с мечом. Раньше времени полюбоваться не было, да и возможности тоже. Если бы люди увидели его с таким оружием в руках, то вопросов он бы не обобрался.
После того случая в детстве отец ни разу не пускал Николаса в комнату деда, хотя почитать оставшиеся после него записи было бы очень полезно. А как хотелось ещё раз взглянуть на легендарный меч Утреннего Всадника! Теперь Николас его полноправный хозяин.
Он снял ткань. Какой лёгкий меч! Форма такая обтекаемая, как специально под ветроплав сработана: сгущённый воздух сам оборачивался вокруг, железо отзывалось нежным звоном. У гарды незаточенное рикассо удобно легло в ладонь. Перехватываешь второй рукой и колешь остриём.
Николас провёл пальцем по режущей кромке. Всё ещё острый, даже толстенное полено перерубит с одного маха, хотя не затачивали его, поди, после смерти деда ни разу. Тёплый камушек в навершии светился крестом. Обёрнутый шершавой кожей эфес приятно щекотал пальцы.
Николас поднялся и попробовал нанести прямой удар. Верхний замах, нижняя атака. Рукоять лежала в ладони хватко, легко проворачивалась, словно клинок служил продолжением руки, пальцы с ним – единый сустав. Каждый удар точно поражал выбранную цель. Николас очертил несколько петель и со свистом рассёк воздух.
Увлёкшись тренировкой, он не заметил, как из каюты вышел Эльма.
– Браво! – вскричал капитан, хлопая в ладоши.
Николас замер и опустил клинок. Ведро, тряпка и ножик безвольно упали на доски.
– Плески и трески, ты действительно выдраил мне всю палубу? – восхитился Эльма.
– Ну, не всю… – смутился Николас, глядя на полосу, где начинали расти водоросли и кораллы. – Корона-то не свалится.
– Ох, Сальермус умрёт от хохота, когда узнает, – продолжал потешаться капитан.
Не оставляло ощущение, что его принимают за кого-то другого.
– Кто такой Сальермус?
– Ма-а-аленький белый кашалотик, – капитан показал пальцами головастика.
Что его так забавляет?
– Ладно-ладно, про палубу и тридцать лет рабства я пошутил. Отделаешься и десятью, – капитан потянул его к каюте. – Трески и плески, чего ты такой смурной? Даже шуток не понимаешь!
– А-ха-ха! – старательно изобразил смех Николас.
– Идём, глотнёшь со мной рома, сыграем в покер. Победишь меня три раза подряд, так уж и быть, отвезу, куда скажешь.
– Но я не умею… в покер, – возразил Николас, но его уже запихивали в грязную и тёмную каюту.
Здесь тоже всё заросло мхом и кораллами. Даже от плавного движения шевелились водоросли на стенах. Николас занял указанное место на мохнатой лавке. Капитан поставил перед ним на облепленный ракушками стол кружку и плеснул туда рома из маленького бочонка. На закуску выдал миску морской капусты и ещё одну селёдки. Пахли блюда так, что живот всхлипывал от страха и сжимался, а к горлу подступала дурнота.
– Что? Не небесная амброзия и даже не сома, да? – усмехнулся его выражению Эльма. – Ешь давай, а то голодом уморю!
Николас накрутил водоросли, как лапшу, на ложку и, заткнув нос, забросил их в рот. Вроде ничего, главное, не отравиться. Ром горчил – Николас не привык к крепким напиткам. Дома-то его элем и мёдом нечасто потчевали. А уж янтарный виски – традиционный напиток Каледонских гор, который так любили и отец, и Гвидион с Мидриром – он так и вовсе не пробовал. Сейчас Николас не жалел. Эта часть взрослой жизни ему не так уж и нравилась.
Закончив ужинать, Эльма достал засаленные карты. Николаса развезло так, что ноги не держали. Если бы не сидел, то точно бы рухнул там, где стоял. Эльма сдал и начал сбивчиво разъяснять правила. Голос его хрипел и спотыкался, Николас не улавливал смысла.
Началась игра. С третьего захода Николас уже примерно соображал, что к чему – голова-то оставалась ясной. А вот Эльма то ли играл так паршиво, то ли чем-то прогневал удачу: проиграл с дюжину партий к ряду и всё просил реванша. В конце концов капитан рухнул на стол и захрапел.
Хмель немного выветрился. Усилием воли Николас заставил себя подняться, перетащил Эльма в расстеленную постель и укрыл одеялом. Надо же, вроде, демон, а легче с ним и веселее, чем с людьми. Жалко старика, который сходит с ума в полном одиночестве и не может даже привести свою посудину в порядок.
Николас улёгся на лавке и укрылся плащом, отгораживаясь от храпа и качки медитацией. Последняя мысль мелькнула перед сном: а кто же управляет кораблём, если здесь нет команды, а капитан выдаёт соловьиные трели пьяным храпом?
Утром разбудил Эльма, деликатно закашлявшись.
– Приплыли!
– Куда? – нахмурился Николас.
– В Урсалию. Ты же туда направлялся.
– Но я хотел… – он замялся на мгновение, – хотел вернуться домой. Спасти Авалор, разгромить Лучезарных.
– Э, нет, со своими людьми разбирайся сам, – печально покачал головой Эльма. – Но как соберёшься поквитаться с Мраком, зови. Мы все на твоей стороне.