– Я прохожу испытание Сумеречников. Вёльва сказала, что в Долине я должен отыскать себя.
– А, Сумеречники. Солдатики моего младшего мальчика, он очень их любил, – усмехнулась Умай. – Я подумаю, как тебе помочь, а пока выпей отвара и ложись спать. С дочкой Буранбая я не скоро закончу. Ух, и сильно она себя отравила, не только кампалой, но отчаянием, что убивает душу не хуже яда.
Верить никому не стоило, ни людям, ни уж тем более тем, кто ими не являлся. Но одного взгляда слепых глаз Умай было достаточно, чтобы он повиновался настолько безропотно, как не повиновался даже родителям.
Николас зачерпнул из котла чашку отвара, выпил, снял порванную одежду и нырнул под тёплые одеяла. Сон, сладкий, как ладу, захватил без остатка.
***
Утром Охотника разбудили мягким прикосновением к плечу. Оли стояла над ним и улыбалась удивительно мягко. На ней был красный халат с пёстрыми вставками, украшенный на груди, по подолу и рукавам ракушками и деревянными бусинами. На голове круглая фетровая шапочка, расшитая золотыми узорами. Совсем как у коренный сайберки.
Она протянула ему миску разваренного на молоке риса с изюмом и орехами.
– Поднимайся. Ты проспал три дня. Матушка Умай сказала, что ты был настолько истощён, что нуждался в отдыхе и лечении не меньше меня.
Николас подскочил рывком, даже голова закружилась. Умай пряла шерсть на восточной половине юрты. Ощутив его взгляд, она повернулась и улыбнулась так, что всякое возмущение пропало.
– Слабым женщинам иногда нужно пользоваться хитростью, чтобы справляться с мужским упрямством.
Николас взял миску и принялся завтракать. Блюдо легко проскальзывало в горло, как нежный пряный пудинг. Николас не мог остановиться, пока не очистил всю миску, и только тогда почувствовал, что сыт.
– Я иду в Хитеж, – подсела к нему Оли. – Матушка Умай сказала, что там я пройду испытание, как Сумеречник, и узнаю про своё наследие. Тогда обрету силу и мудрость, чтобы противостоять Мраку.
– Мне казалось, что одолеть его можно лишь звёздным клинком, – Николас снова обернулся к Умай, но та лишь грустно улыбнулась.
– Он не по её руке. Но если каждый зажжёт в своём сердце свечу и будет бороться, то мои сыновья победят, и Мрак убоится света. Теперь я в этом уверена.
Братья-Ветры, Всадники Зари, ну да. Только не уничтожат ли они в этой борьбе ещё и Мунгард? Тогда людям бежать будет некуда.
– Пойдём со мной в Хитеж, неверующий! – Оли потянула его за руку. – Я покажу тебе праведных людей, и тогда ты поймёшь…
– Нет, – властно оборвала её Умай. – Его место не там. Его ждут в заброшенном храме Куала Джутти на другой стороне Долины. Рядом есть озеро, в котором растут сиреневые лотосы. Собери их и преподнеси тому богу, которому сам захочешь, и он покажет тебе то, что ты ищешь. Это и есть конец твоего испытания.
Посмотреть на праведных людей Хитежа ему хотелось гораздо больше, но нарушать правила в шаге от заветной цели точно не стоило.
– Знаете, какая завтра дата? – улыбаясь, сказал он.
– Новый год? Канун Мардунтайда? – смутилась Оли.
– Мой шестнадцатый день рождения, совершеннолетие, – ответил Николас. Как хорошо, что до Рифейских гор Неистовый гон не докатывался. Первую неделю Мардуна в своей жизни он проводил спокойно. – Быть может, это знак к удаче? В храме я обрету могущество и мудрость?
– После ничто уже не будет прежним. Это точно, – сказала Умай, вручая ему мужской халат, чёрный с синими узорами.
Смеясь, она заплела волосы Николаса в церемониальный пучок на затылке:
– Такие причёски носил ещё мой муж в память о своей далёкой и неведомой даже мне родине.
Значит, Сумеречники переняли гельерку от Стихий.
– Ступайте! Цильинь тебя проводит, – сказала на прощание Умай.
На пороге юрты Николас расстался с Оли и подошёл к растянувшемуся на солнечной лужайке зверю. Тот приподнял голову и приоткрыл один глаз.
– Садись! – услужливо перекатился на брюхо Цильинь и подставил спину.
По его мощной ноге Николас забрался наверх и вцепился в чешую. Зверь понёсся по цветущим лугам, не задевая высоких трав, не нарушая безмятежную тишину раннего утра.
Они остановились на берегу озерца с зелёной водой. У самого берега посреди больших круглых листьев росли роскошные сиреневые цветы, похожие на большие лилии.
– Лотос рождается в мутной болотной воде, но появляется на свет незапятнанным и чистым, – процитировал мудрое изречение Цильинь. – Так и к нам, где и кем бы мы рождены ни были, что бы с нами ни происходило, грязь липнуть не должна.
Николас заправил полы халата за широкий кушак, чтобы не запачкаться, и принялся собирать цветы, осторожно ступая по илистому дну. Набрав охапку, он последовал за Цильинем к противоположной от юрты стороне долины.
Там и находился заброшенный храм Куала Джутти – большое строение с покатой закруглённой крышей зелёного цвета. Ступенчатый вход сторожили молчаливые каменные химеры и следили за посетителями хмурыми взглядами. Николас открыл створки дверей, украшенных вьющимся позолоченным орнаментом. Пахнуло затхлостью, видно, в помещение никто не входил уже много лет. Внутри царил полумрак, свет с трудом проникал сквозь узкие окна. Тускло сверкали драгоценные камни в покрытых паутиной барельефах. Гулким эхом отдавались шаги, на пыльном полу оставались следы.
У стен в отделённых колоннами нишах стояли статуи богов. Располагались они в таком же порядке, как и символы на камнях Госкенхенджа. Лица и позы выглядели удивительно живыми. Николас угадывал в них черты своих знакомых: вон та дочь Повелительницы Огня, готовящаяся стрелять из лука, точь-в-точь вспыльчивая, боевая Оли; вон тот добряк Повелитель Вод, уже в возрасте, похож на Эглаборга. А у дальней стены напротив входа – Небесный Повелитель.
Слева от него, взявшись за руки, шли хороводом четверо Братьев-Ветров. Высокий мальчишка с руной «кеназ» во лбу и тотемом сокола на груди напоминал Эдварда заносчивым взглядом. Вот-вот начнёт упрекать Николаса в том, какой он непослушный и сколько неприятностей всем доставляет.
У самого меньшего лицо было пустым, словно его сбили, и даже руну на лбу затёрли царапинами, остался только тотем – кот. Разве этот дохляк, совсем как Николас в детстве, может быть непобедимым основателем ордена Сумеречников? Самим Безликим? О, нет!
Николасу гораздо больше приглянулся старший брат – обозначенный руной «альгиз» крупный мальчик со взрослым рассудительным взглядом. Ворон, который много лет защищал Николаса от Неистового гона в неделю Мардуна. Надёжный и сильный, с таким даже против Мрака – не страшно.
Разглядывая четвёртого, Николас замер. Вид подкупал добротой, на губах лучилась радушная улыбка, изображение совы на груди выглядело милым в своём безмятежном сне. Только в уголках глаз мальчика таилось что-то тревожное. Тоска ли это? Затаённое одиночество среди таких ярких братьев? Ожидание? Очень хотелось протянуть ему руку и помочь, сказать, ты не один, я с тобой, что бы ни происходило.
Испытание, не испытание… Николаса же учили прислушиваться к сердцу, к чутью. Он положил цветок к ступням мальчика и поднял взгляд на его лицо. «Турисаз», тёрн – было обозначено на лбу. Статуя словно дёрнула краем рта, ухмыляясь.
С другой стороны стояла Умай. Её изображали красивой женщиной в цвете лет с пышными крыльями за спиной, на её губах застыла добрая улыбка. В благодарность за помощь нужно отдать все цветы ей. Это было справедливо по отношению к матери, которую оставили все её близкие на долгие века.
Взгляд упал на Небесного Повелителя в центре. Николас подался вперёд, как заворожённый. Если в других статуях сходство было едва уловимое, скорее надуманное, то эта казалась вылепленной с отца. Тревожная морщинка между глаз знакома с детства. Взгляд такой печальный и усталый, словно его обладатель держал в себе слишком многое и не позволял никому разделить свою ношу.
Это волшебство храма заставляло чувствовать себя ближе к небожителям, одним из них? Как будто встречал, разговаривал, просил не кого-то далёкого и непонятного, а своих родных.
Николас положил все оставшиеся цветы к ногам Небесного Повелителя и ещё раз заглянул в лицо, представляя отца из плоти и крови.
– Послушай… Нам всегда было очень трудно… разговаривать. Но сейчас я очень хочу… хочу попросить прощения за то, как мы расстались. Я преодолел весь Мунгард и добрался до Долины Агарти. Я сражался с демонами один на один и даже встретился с Мраком. Но я до сих пор жив! Теперь я понимаю, ты не считал меня слабаком, а хотел защитить. Хотя защищать должен я. Я Сумеречник, буду им, когда вернусь. Разыщу звёздный меч и разгоню Мрак хотя бы над нашим домом. На это моих сил точно хватит!
Статуя начала чернеть и отдаляться. Будто в детском кошмаре, Николас бежал за отцом по мёртвым улицам древнего города. Только на этот раз не для того, чтобы прятаться, а чтобы защитить дорогих людей. Пускай даже только дедовским мечом и своей верой. Как там Умай сказала? Я зажигаю в сердце свечу! Я буду бороться, буду, чтобы они жили!
До отца оставалось всего два шага, но его налитая чернотой статуя брызнула в стороны осколками. Шипящими змеями они ползли к Николасу. Чернота обматывалась коконом и душила проклятьем нежеланного ребёнка – печатью мар. В ушах отдавалось: «Подкидыш ты, несчастья следуют за тобой по пятам и губят всех, кто находится рядом. Сдайся, умри – только так ты сможешь хоть кого-то спасти».
Его будто топили во Мраке, как котёнка или щенка топят в реке. Он барахтался и захлёбывался, но вырваться не удавалось.
Всё закончилось так же неожиданно, как началось. Мрак исчез. Николас уткнулся носом в траву, судорожно глотая ртом воздух. Придя в себя, он сел и ошалело огляделся вокруг. Это же усадьба в Озёрном крае! Как он здесь очутился?
Закатывалось солнце, был уже поздний вечер. Сапоги безжалостно вытаптывали лужайки, реяли на ветру голубые плащи, кричали Джаспер и Эмма.