Он кивнул.
Она направилась на плац. Маньялай выкатил большой деревянный шар, синий с серебряными звёздами и месяцами. Танцовщица улыбнулась и вспорхнула на снаряд, помахивая зонтиком, которым помогала себе держать равновесие. Переступая босыми ступнями, Сесиль закружилась, словно маленькая фея и завела задорную песенку. Складки юбки трепетали в такт, развевались тонкие кружева. Вот это, и впрямь, артистизм!
Шар катился по плацу, постепенно набирая скорость. От движений танцовщицы не получалось оторвать взгляд. Сесиль плавно раскачивалась из стороны в сторону, сгибая и разгибая колени. Руки то перекрещивались, то расходились в стороны, поднимались и опускались, вертя запястьями. Сесиль вытягивала шею и встряхивала золотистыми локонами. Вот, оказывается, кто – подлинная звезда представления.
Зрители подпевали нестройными голосами, бросали цветы и монеты. Пора!
Николас вернулся в вагончик и надел костюм из красной ткани с матовым блеском. Охотник оказался выше Зайдана, и Сесиль пришлось нашивать на штанины и рукава чёрное кружево. Ещё немного она добавила на груди и бёдрах для красоты.
Разглядывая Николаса на примерке, Сесиль охала:
– Ты такой… зловещий. Как король-колдун из страшных сказок. Это слишком, надо переделать!
– Не стоит, времени не осталось, – отмахнулся Николас.
Ему-то такой облик нравился. Публика точно не забудет.
Он подсел к маленькому зеркалу. На покрашенное белилами лицо легли три красных полосы наискосок от правого виска к левому краю челюсти. Похожую маску он смастерил в Храме Ветров.
Зазвенел гонг, приглашая на выступление.
Выбравшись из вагончика, Николас прошёл сквозь толпу. Все оглядывались на него и перешёптывались, предрекая провал нового артиста. Над плацом между двумя столбами уже был привязан канат, Виктор вместе с Маньялаем натягивали под ним сеть для страховки. Надо же, как расстарались.
По вбитым в столб колышкам Николас поднялся наверх. Умирающее солнце затапливало мир багрянцем и расползающимися тенями. Освещение превратило канатоходца в трепещущий язык пламени. Он – посланец заката, Вечерний Всадник.
Зрители задирали головы и ахали, разглядывая его в поднебесной выси. Охотник изобразил артистичный подъём, цепляясь руками за воздух. Ступни вышагивали уверенно, пальцы ног цепко хватались за канат. У противоположного края столба Николас подобрал ведро с мячами и принялся жонглировать. Они кружили над его головой ритмичным хороводом, сопровождая каждый шаг. В такт сердцебиения, ни одного лишнего движения, ни одной ошибки, иначе – позор и крах.
Над плацом воцарилось молчание. Зрители даже боялись дышать, глядя на канатоходца во все глаза. Щекочущие живот переживания витали в воздухе.
Забросив мячи обратно в ведро на голове, Николас остановился у столба и перевёл дыхание. Лишь через несколько мгновений публика очнулась и загудела, показывая на него пальцами.
Сесиль забралась на противоположный столб. Они направились навстречу друг другу. Николас старался двигаться с ней в ногу, хотя ширина их шагов была несоизмеримо разной. На середине они сомкнули руки. Он присел, Сесиль вспорхнула ему на плечи. Охотник распрямился, придерживая её за талию, и поднял над собой. Танцовщица и весила-то как пёрышко.
Опустившись обратно ему на плечи, она начала жонглировать. Николас подхватил мячики снизу и включился в её игру. Вместе. В одном ритме. Дышать и двигаться, словно одно существо.
Зрители снова следили молча. Что же они такие непробиваемые? Неужели представление их совсем не забавляет? Что нужно сделать, чтобы их впечатлить? Зависнуть над бездной за миг до гибели? Упасть грудой сломанных костей к их ногам?
Николас снова забросил все мячи в ведро на голове. Сесиль взяла его в руки, и он опустил её на канат. Парный номер завершился, они разошлись в противоположные стороны.
Оставалось самое трудное. Нужно, как во время учёбы, сделать это для себя. И пускай бессердечная публика утрётся!
Николас резко развернулся и колесом двинулся по канату. Тягостная тишина давила на уши. Все, все до единого взгляды были прикованы к нему, зрителей как будто прибывало. Завидев его, они застывали как заворожённые и следили безотрывно, словно бы от него зависели их жизни.
Охотник добрался до середины, сел на шпагат и наклонился из стороны в сторону, улыбаясь самому себе. Ладонь ухватилась за канат, Николас оттолкнулся и повис на одной руке. Море людей заволновалось, зрители ахнули.
Из толпы выделился потрясённый взгляд, остальные исчезли. Он прожигал насквозь, метил в самое сердце. Ветер доносил обрывки жадной мольбы: «Мой! Мой! Ненавистный и настолько же безмерно любимый. Всегда был и будешь. Мы – одно, как отражение и тень».
Внутри всё переворачивалось и сжималось, будто над шеей завис топор палача.
Кто ты? Где ты? Чего хочешь от меня?
Расталкивая зевак, вперёд пробивался светловолосый парень в приметном голубом плаще. Молодой Лучезарный. Демоны! Прозрачно-голубые глаза широко распахнулись, тонкогубый рот приоткрылся, лицо вытянулось от изумления.
Дышать! Дышать! Не отвлекаться. Сейчас нельзя ударить в грязь лицом.
Николас подтянулся, поднялся на ноги и поклонился. Щёки горели, кровь грохотала в ушах. Глаза Лучезарного словно затягивали в себя и топили. Охотник никак не мог вырваться из тенёт наваждения.
Публика взорвалась восторженными криками, яростно хлопали ладоши, звенели монеты, ударяясь о землю. Но похвала уже не волновала.
Пьяно пошатываясь, Николас доковылял до столба и принялся слазить. Внизу собралась вся труппа.
– Не переживай! Ты был лучше всех, – поцеловала его в щёку Сесиль, когда он спустился.
Охотник вымученно улыбнулся и поклонился вместе с остальными. Зрители всё хлопали и хлопали, не желая расходиться. Виктору пришлось пообещать, что если артистам дадут отдохнуть, то вскоре состоится следующее не менее захватывающее представление.
Когда толпа поредела, циркачи разбрелись по своим делам. Лучезарный и ещё несколько мужчин направились к Сесиль с букетами роз и астр. Улыбаясь, она дарила поклонникам воздушные поцелуи. Николас уже собирался ретироваться, как танцовщица ухватила его за запястье.
– Сейчас познакомлю. Забыл?
Он сглотнул ставший в горле комок. Только не Лучезарный! Но нет, ушли все, кроме него. Одного с Охотником возраста, он был на полголовы ниже, по телосложению такой же сухой. Прямые светлые волосы доходили до середины шеи. Мягкие черты лица вкупе с яркими незабудковыми глазами делали его смазливым почти до женственности. В голубом плаще Лучезарный очень походил на алтарные статуи посланников Единого, словно с него их лепили.
– Это Мортимер Стигс из Авалора, наш новый канатоходец, – представила его Сесиль. – А это мой друг Олаф Харальдссон. Он большой ценитель цирковых представлений.
Конечно, кем ещё мог оказаться добрый единоверец, как не Лучезарным? Впрочем, зловещего шёпота больше не доносилось. Аура была насыщенно голубой, как у обычного одарённого мыслечтеца. Никаких следов Мрака. Может, почудилось?
Олаф вручил Николасу букет красных роз и с воодушевлением пожал руку.
– Морти немного волнуется. В первый раз выступать перед публикой страшно, – объяснила оторопь Охотника Сесиль.
Губы закаменели, лицо отказывалось повиноваться и принимать дружелюбное выражение.
Олаф положил руку Николасу на плечо:
– Честно говоря, Сесиль просила подбодрить тебя, как бы ты ни выступил. Но на канате ты был великолепен, словно летал на крыльях. Это истинное волшебство!
– В ваших устах это звучит жутко, – выдавил из себя Охотник.
– О, прости! – спохватился Лучезарный. – Я слишком мало общаюсь за пределами ордена, поэтому могу ляпнуть глупость. Я не собирался тебя ни в чём уличать. Мне… мне действительно очень понравилось!
Его аура озарилась голубыми прожилками, к голове потянулись тонкие мысленити. Хотел ли Лучезарный прочесть или что-то внушить? У защиты ветроплава всего один недостаток – невозможно понять, чего добивается мыслечтец, а потому и притворяться сложно.
Гвидион обучал Николаса забивать голову тем, что от него ожидали услышать. Поверхностный слой создавал иллюзию безобидности, а сокровенные тайны скрывал ветроплав. Вроде бы нет их, а есть только будничная суета. Но как же противно, когда мысли потрошат и выворачивают наизнанку.
По спине тёк холодный пот, хотелось передёрнуться и отбросить вторженца.
– Ничего страшного! Извинения приняты, – Николас собрал волю в кулак и заставил себя улыбнуться.