Потом он на руках отнёс её в душ. Лера практически засыпала, но настаивала, что ей нужно смыть с себя пыль гоанских дорог, остатки пляжного песка и следы их обоюдной страсти. Намылив губку, Макс бережно водил ею по телу девушки, и это больше походило на священный обряд, чем на купание. Затем, выдавив на ладонь немного шампуня, он тщательно вымыл и прополоскал её длинные волосы, после чего почти досуха высушил их полотенцем. Лера блаженно закрыла глаза, послушно подчиняясь его движениям и незаметно уплывая в сон.
— Тебе нужно работать банщиком… — пробормотала она. — Клянусь, очередь будет на год вперёд.
Макс вынес её из душевой и осторожно усадил в кресло, собираясь пока наскоро поправить и перестелить смятую постель.
— Угу, а ещё постельничим, — рассеянно добавил он, встряхивая простыню и заново расправляя её на кровати. Лучше бы, конечно, поменять… но уборка в номере будет только утром.
— Кем-кем? — Лера зевнула, прикрыв рот ладошкой. Всё-таки, сказывалась акклиматизация, да и спала за минувшие сутки она совсем мало.
— Ты что, никогда раньше не слышала о такой старинной должности, как “постельничий” при царском дворе?! Позор тебе, — шутливо пожурил он её.
— Ну, это ты у нас умник и заучка, а я никогда не испытывала большой тяги к учёбе, — поддразнила его Лера. Тем временем её взгляд, лениво блуждающий по номеру, остановился на виолончели, аккуратно уложенной в футляр.
— Макс… поверить не могу. Ты привёз виолончель с собой?! — воскликнула она. Сон, похоже, моментально слетел с неё.
— А что тебя так удивляет? — добродушно хмыкнул он. — Мне нужно много играть, постоянно репетировать…
Лера вскочила с кресла и — как была, обнажённая — подбежала к виолончели, опустилась на колени и осторожно погладила бок музыкального инструмента. Девушка смотрела на виолончель со странным выражением, в котором смешались и ненависть, и восхищение, и даже как будто ревность.
— Что-то не так, Лер? — обеспокоенно спросил Макс, удивляясь этому взгляду.
— Это же… твоя любимая женщина, — откликнулась Лера после паузы. — Которая всегда была и будет для тебя на первом месте.
— Глупости, — он пришёл в замешательство от этого сравнения, несмотря на то, что сам в шутку частенько повторял то же самое. — Как можно сопоставлять чувства и игру на инструменте? Ты для меня на первом месте, китаёза! Ты — всегда вот тут, — он постучал ладонью по груди с левой стороны, — и вот тут, — указал на голову.
— Поиграй мне, — тихо попросила она.
- Поиграй мне, — тихо попросила она.
— Сейчас? — поразился Макс. — Два часа ночи…
Впрочем, он уже знал, что индийцы особо не заморачиваются соблюдением тишины. Музыка из окрестных караоке-баров и дискотек могла грохотать всю ночь напролёт, религиозные индуистские песнопения начинались доноситься из соседнего храма чуть ли не с четырёх утра, немного позже с минарета ближайшей мечети звучал призыв на первый намаз… Такая мелочь, как игра на виолончели, едва ли могла кого-то всерьёз побеспокоить. Тем более, у Макса с собой всегда было несколько разных типов сурдин для заглушки.
— Пожалуйста, — умоляюще повторила Лера.
— Ну ладно… — он аккуратно вынул виолончель из футляра, уселся в кресло, совершая заученные до автоматизма движения: левая рука на шпиле, инструмент упирается в грудь и левое колено, в правой руке — смычок. Но оттого, что из одежды на нём сейчас не было вообще ничего — так же, как и на Лере — привычные действия приобретали какой-то новый оттенок, тайный смысл. Ему и правда показалось на мгновение, что с ним в номере сейчас находятся две женщины — Лера и… виолончель, которая тоже жаждет его любви.
— Что ты хочешь, чтобы я сыграл? — спросил он, пряча неловкость за деловым тоном.
Лера покачала головой с лёгкой улыбкой:
— Да неважно. Что-нибудь душещипательное, глупое и романтическое… для девочек.
Он сделал глубокий вдох и взмахнул смычком. В ту же секунду полилась нежная грустная мелодия, которую мог узнать с первых нот практически каждый.
По своей давней привычке “подпевать” музыкальному инструменту Макс беззвучно шевелил губами — текст исполняемой композиции звучал сейчас у него в голове.
Every night in my dreams
I see you, I feel you
That is how I know you go on…
Far across the distance
And spaces between us
You have come to show you go on…
Near, far, wherever you are
I believe that the heart does go on
Once more you open the door
And you're here in my heart
And my heart will go on and on…*
Почему кажется, что самые сопливые, самые слезливые, самые красивые песни о любви написаны как будто про них с Лерой?.. Он не впервые задумывался об этом. Но ведь всё так, всё действительно именно так, как поётся: я вижу тебя каждую ночь в моих снах, я тебя чувствую, и где бы ты ни была — близко или далеко, я всё равно верю, что сердце будет продолжать биться…
Переходя ко второму куплету, он быстро и властно притянул Леру к себе, обхватывая её талию той же рукой, которой держал смычок, да так и продолжил играть: он, виолончель и… Лера. Это было странное трио, необычный тандем, но девушка ничуть не мешала ему, наоборот — вдохновляла. Водя смычком по струнам, он чувствовал предплечьем нежную кожу её живота, а длинные распущенные волосы Леры, щекоча, касались его груди. Через приоткрытую балконную дверь периодически доносилось лёгкое дуновение тёплого влажного ветра, словно ласкающего их обоих. Максу было очень хорошо, спокойно и немного грустно… но, конечно, во всём была виновата сентиментальная мелодия.
Когда он закончил играть, Лера порывисто обернулась к нему лицом. Глаза её блестели от слёз.
— Я люблю тебя, цыган, — прошептала она.
Резкое, болезненное воспоминание врезалось в его сердце, как врезался в злополучный “Титаник” тот самый роковой айсберг… Макс чуть ли не отшвырнул виолончель в сторону, фактически уронил — она с глухим стуком повалилась на пол. Он не задумывался сейчас о том, что корпус инструмента может поцарапаться, не говоря уж о более серьёзных повреждениях. В данный момент ему не было дела до виолончели. Ему вообще не было дела ни до чего и ни до кого в целом мире. Существовали только он и Лера, и сказанные ею только что слова, отзывающиеся внутри сладкой горечью…
Посадив девушку к себе на колени, он долго-долго целовал её, пытаясь заглушить этот горький вкус. Наконец, отстранился, тяжело дыша, внимательно и испытывающе взглянул ей в глаза.
— Лерка… — это прозвучало как мольба. Как тихий стон. — Как же так получилось, что мы расстались? Почему? Зачем?..
Некоторое время она молча смотрела ему в лицо, а затем, решившись, негромко произнесла:
— Ну хорошо, Макс… я расскажу тебе правду.
___________________________
*Строки из песни “My Heart Will Go On”, исполненной канадской певицей Селин Дион. Главная музыкальная тема к оскароносному фильму Джеймса Кэмерона “Титаник” (1997). Автор музыки — Джеймс Хорнер, текст Уилла Дженнингса. Композиция стала одной из самых популярных за всю историю музыки и самой продаваемой в мире песней 1998 года.
- Правду? — сердце Макса ёкнуло в неприятном предчувствии. — Ты о чём сейчас?
— Мы говорили с твоей мамой, — нехотя призналась Лера.
Он отшатнулся, не веря своим ушам.
— Она… это сделала?! Она посмела?
Лера медленно поднялась с его колен, сделала несколько шагов в сторону кровати и села на краешек.
— Нет, Макс. Я сама к ней пошла. Сразу, как только узнала о том, что жду от тебя ребёнка. Мне было очень страшно, я так испугалась, что… мне просто нужно было с кем-нибудь посоветоваться.
— Мама знала, что ты беременна? — он был бледным, как полотно.
— Нет. Я так и не решилась ей сказать. Да и не успела… Мы всё время проговорили с ней о тебе, о твоём будущем. И я отчётливо поняла, что, оставшись с тобой, просто погублю твою карьеру. А ведь я готова была всё бросить, Макс, честное слово! — её голос дрожал. — Уйти из модельного бизнеса, лишь бы быть с тобой. Всегда с тобой. Твоя мама, видимо, почувствовала эту мою решимость и сказала, что если я тебя люблю — то, наоборот, отпущу.
— Отпустишь? — переспросил он в замешательстве. — Так ты меня и не держала никогда. Это я к тебе приклеился…
— Твоя мама так не считала. Она сказала мне, что мы с тобой молодые, у нас впереди вся жизнь, вовсе незачем торопиться и делать глупости, о которых впоследствии можно было бы сильно пожалеть. Сказала, что если наши чувства искренние, настоящие… то разлука в несколько лет им нипочём. Что нужно дождаться окончания твоей учёбы в Лондоне, а потом уже строить планы о совместном будущем, о свадьбе и так далее… Она не знала, что у нас с тобой всё зашло уже слишком далеко.
Лера замолчала ненадолго. Макс тоже молчал, ожидая продолжения.
— Поначалу я была в шоке, две полоски на тесте меня просто убили. А потом… подумав, даже обрадовалась. Это же не просто абстрактный ребёнок. Это наш с тобой малыш, Макс. Он — следствие и напоминание о той ночи, которая… — она нервно сцепила в замок пальцы. — Господи, да у меня ничего больше не было в жизни, кроме той нашей ночи! Но…
Макс пристально взглянул ей в глаза. Больше всего он ждал сейчас объяснений, что именно “но”.
— Этим я утянула бы тебя за собой в трясину, понимаешь?.. — Лера взглянула на него почти в отчаянии. — Ну на черта тебе в тот момент сдалась беременная я?! Пришлось бы жертвовать многим… А твоя мама… она очень боялась, что ты забудешь музыку. Бросишь заниматься — ради меня. И я могу её понять, Макс, клянусь! — горячо добавила Лера. — Её чувства вполне объяснимы. Она мать, она так сильно любит тебя, она столько в тебя вложила, что отдавать это всё на выброс какой-то прошмандовке…
— Она тебе это сказала? — быстро перебил её он. — Она тебя обидела?
— Я не дура, Макс, — Лера покачала головой. — Вполне умею читать между строк. И я вдруг поняла, что действительно не имею права портить тебе жизнь. Ты бы первый меня потом возненавидел… Но, когда я шла домой после нашего с ней разговора, то всё ещё не была уверена, что именно хочу сделать с ребёнком. Мелькала даже шальная мысль — ничего тебе не сказать, позволить уехать в Лондон, а потом… родить для себя.
— И что же заставило тебя переменить решение? — спросил он ровным голосом, стараясь не показать, что больше всего в этой ситуации его уязвляет другое — то, что Лера не захотела посоветоваться с ним! Даже к маме его пошла на исповедь, а ему ни словечка не сказала…
— А потом мне позвонил московский агент. Тот самый, что сосватал меня в Дом моды Славы Зайцева. Я сдуру призналась ему в том, что беременна… Как он на меня орал! — Лера поёжилась. — Он, конечно, был “в восторге” от этой новости. Кричал, что ребёнок всё испортит, утащит меня на самое дно. Что я окажусь в нищете, никому не нужная и жалкая. Что нужно прерывать беременность, пока не поздно. Короче, жутко давил…
Макс беззвучно, одними губами, выматерился.
— В итоге он предложил мне сделку: если я избавлюсь от ребёнка, то сразу же поеду на очень крутые съёмки в Италию. А осенью начну работать в Москве, в штате у Зайцева, как и было обещано. Понимаешь, — добавила она в отчаянии, — я реально была в таком ужасе от происходящего, что его предложение показалось единственным выходом и спасением. Самое трудное было — объяснить это тебе… И я решила, что заставлю тебя меня возненавидеть.
— У тебя это почти получилось, — криво усмехнувшись, сказал он. — Но поначалу, ещё до нашего разговора в больнице… мне просто было страшно и непонятно, что происходит, почему ты вдруг стала меня избегать, прятаться, сбрасывать звонки… Это было жестоко, косоглазая.
Лера отвела глаза.
— Я тогда не знала, что тебе сказать. Главный-то вопрос оставался открытым. И так жутко было идти в больницу… так стыдно признаться хоть кому-то… А через пару дней девочки в агентстве обсуждали различные методы контрацепции и последствия “залёта”, и одна из них вспомнила о постиноре как о безопасном и эффективном способе избавиться от беременности без вмешательства врачей. Макс, прости меня, прости меня за нашего ребёнка, я ужасно перед тобой виновата, но я так запуталась, так испугалась… — она закрыла лицо ладонями и разрыдалась в голос.
Сердце у него буквально разрывалось от боли. Макс отнял руки от Лериного лица и сам принялся вытирать ей слёзы.
— Глупенькая моя… господи боже мой, ну какая же ты глупенькая, господи-боже-мой!!!
— При чём тут “господи”, - отозвалась Лера, всхлипывая. — Я, между прочим, вообще не верю в бога… Если бы он существовал, разве позволил бы нам расстаться?
— Так это мы — идиоты. Сами виноваты, что так глупо всё получилось, — он со вздохом прижал её голову к своей груди. — Так больно было… До сих пор больно.
— Мне, наверное, всё же было немного легче, чем тебе. Не потому, что я меньше тебя любила, просто… я это проще перенесла. Я ведь привыкла любить тебя на расстоянии, с детства привыкла.
— С детства?.. — его брови недоверчиво приподнялись.
— Ты же мне сразу понравился. С первого взгляда… — тихо призналась она. — Но мне всегда хватало того, что ты просто рядом. Я готова была оставаться твоим другом хоть всю жизнь…
— А вот мне непросто всё это далось, — усмехнулся он. — Я тоже был влюблён в тебя, но даже не предполагал, что у нас что-то может получиться в итоге. На выпускном… я был просто ошарашен, ужасно растерялся, когда наконец-то получил тебя. В случившемся тогда — только моя вина, я не позаботился о предохранении. Лер, ну я честно не знал, даже мечтать не смел, что мы с тобой будем вместе в ту ночь! Ведь всё могло быть иначе… если бы я тогда не…
— Не надо, — она приложила указательный палец к его губам. — Достаточно покаяний на сегодня. Мы уже и так слишком много друг другу сказали…
Он погладил ладонями её плоский живот с аккуратной, безупречной ямкой пупка. Представил на миг — как бы выглядел этот живот на девятом месяце беременности? Огромный, тяжёлый, неповоротливый… с его ребёнком внутри. Представил — и прижался к Лериному животу губами, чтобы справиться со спазмом в горле. Не хватало ещё самому разреветься!
Она ни о чём не спросила… Но всё поняла. Закусила губу и просто крепче прижала его голову к себе.
Сообразив, что Лера не вернётся сегодня ночью в отель, её коллеги без лишних вопросов прислали эсэмэской адрес студии, в которой была назначена завтрашняя съёмка, и время: одиннадцать ноль-ноль.
— Заботливые у тебя подруги, — хмыкнул Макс, пока Лера возилась с мобильником, набирая ответное сообщение.
— О, да. Алиска всё поняла по нашим лицам, наверное.
У Леры с Максом всё ещё оставалось полно времени. И… боже, как мало времени у них было!..
— Если хочешь, завтра утром я отвезу тебя прямо на съёмку. Или тебе сначала нужно будет заглянуть к себе в отель? — спросил он.
— Не нужно, — Лера отложила мобильник и улыбнулась. — Одежду и аксессуары нам предоставят прямо там. Накрасят и сделают причёски тоже. А так, по мелочи, всё самое необходимое у меня с собой и так есть — профессиональная привычка, выработанная годами. В моей сумке всегда лежат косметичка, расчёска, зубная щётка, упаковка тампонов, таблетки от головной боли… — весело перечисляла она, загибая пальцы.
“И презервативы”, - добавил Макс мысленно. Чёрт… не думать, не думать об этом!
А вот о чём, вернее, о ком ему следовало бы подумать — так это об Андрее. Тот сначала названивал ему, а затем, не дождавшись ответа, прислал встревоженное сообщение в третьем часу ночи:
“Ты где? Какого фига не берёшь трубку? Если верить интернету, твой самолёт давно прилетел”.
Макс глубоко вздохнул. Сейчас ему было совершенно не до разборок с Андрюхой. Он обязательно всё объяснит ему, найдёт правильные, подходящие слова… но чуть позже.
Поколебавшись, Макс быстро набрал другу эсэмэс:
“Я всё ещё в Индии. Обстоятельства изменились, прости. Приеду, расскажу. На репетиции уже не попадаю, но на концерт успею, не переживай”.
Подумал и всё-таки честно дописал:
“Очень постараюсь”.
Это было крайне жестоко и даже подло по отношению к Андрею — и в профессиональном, и в личном плане: Веселов буквально жил предстоящим концертом и сейчас, должно быть, натурально сходил с ума. Вероятно, бедняга теперь не сомкнёт глаз до самого утра. Но… тратить бесценные часы, которых у них с Лерой и так осталось немного, на выяснение отношений с Андреем, было бы непозволительной роскошью. Макс же не собирался больше терять ни минуты.
— У тебя будут неприятности в Лондоне? — следя за выражением его лица, осторожно спросила Лера. — Ты… сильно кого-то подвёл?
Макс тяжело вздохнул.
— Да, подвёл — своего близкого друга и коллегу. Чувствую себя, откровенно говоря, последней скотиной.
— Это всё из-за меня… — в раскаянии начала было оправдываться Лера, но Макс жестом остановил её.
— Перестань! Поверь, если бы я сам не хотел этого, как ненормальный — ни за что не задержался бы в Индии. Да и вообще… концерт — откровенно низкая цена за возможность быть с тобой, — он нежно провёл пальцем по её щеке. Макс испытывал постоянную потребность трогать её, касаться, гладить, ощущать в своих руках, будто настраивал девушку под себя, как музыкальный инструмент.
Лера поёрзала, пытаясь скрыть смутную тревогу в глазах, но всё-таки выговорила:
— А что, если… полную цену мы ещё не заплатили?.. Что, если нам с тобой это только предстоит?
— Надо будет заплатить — заплатим. Беру все расходы на себя, гулять — так гулять! — пошутил он, однако Лера даже не улыбнулась. Он тихонько щёлкнул её по носу.
— Откуда столько суеверного пессимизма, китаёза? Всё будет отлично. Всё уже хорошо. Ты здесь, я здесь. Мы, по идее, вообще не должны были встретиться, и всё-таки встретились, да ещё где — в Индии!.. Мы снова вместе — это ли не чудо?
— Обними меня, — жалобно попросила Лера.
— С превеликим удовольствием, — Макс прижал её к груди, ощущая, как часто и взволнованно бьётся её сердце. — Обнимать тебя — одно из самых любимых моих занятий. И я собираюсь посвятить этому большую часть своей жизни, имей в виду!
— Не загадывай далеко вперёд. Не надо великих планов на будущее, пожалуйста. Ты со мной сейчас — этого достаточно…
— Мне не нравится подобный настрой, — он ласково подул ей в ухо, пытаясь рассмешить, и, поскольку Лера всё ещё казалась скованной, прибегнул к самому эффективному методу — поцеловал её. Это подействовало безотказно: девушка тут же расслабилась в его руках и живо включилась в поцелуй, нетерпеливо прижимаясь к Максу.