Лерка поразила его своим внешним видом — бледнющая не то, что до синевы, а уже, скорее, до зеленоватого оттенка. На лице у неё резче обозначились скулы, щёки были буквально обтянуты кожей, нос и подбородок заострились — она выглядела, как покойница, как гоголевская панночка в гробу… Максим действительно испугался за неё. Глаза на этом исхудавшем лице казались нереально огромными. Тоненькие руки — как сухие веточки… господи, да что же она пережила и передумала за эти дни? Зачем сделала это с собой?
— Максим, десять минут вам даю, — строго, не скрывая своего осуждения, сказала мать Наденьки и вышла, прикрыв за собою дверь палаты. Похоже, как и дочь, она искренне считала Макса козлом. Бессовестным юным бабником, который, поразвлёкшись с невинной девчонкой, благополучно забыл о ней и продолжил преспокойно предаваться развлечениям и радоваться жизни. Откуда же ей было знать, как отчаянно парень разыскивал Леру все эти дни, как сходил с ума и чуть не умирал от оглушающей неизвестности…
Он ждал, так ждал того момента, когда они останутся наедине! Подался к Лере, осторожно обнял, боясь ненароком, каким-нибудь нечаянным неосторожным движением, сломать эти ручки-веточки, эти хрупкие плечики, эту тонкую, как у цыплёнка, шею…
— Почему? — спросил он шёпотом, не надеясь на голос. Слёзы уже закипали в глазах, душили его, но он сдерживался из последних сил, прижимая Леру к себе и уткнувшись лицом в её волосы, стараясь не думать о том, что в прошлый раз, когда он обнимал её, это было совершенно иначе, совершенно по-другому. — Почему? Лера, мать твою, почему?!
— По кочану, Макс, — отрубила она неожиданно низким и враждебным, будто незнакомым, голосом. — Я так решила.
— Ты настолько не доверяешь мне, что даже не поставила в известность? Я тебе так… неприятен, что ты не хочешь иметь от меня детей?
— Да что ты придуриваешься?! — моментально вскинулась она. — При чём тут это? Неприятен… хочешь детей, не хочешь детей… Мне рано ещё рожать, понимаешь? И я не собираюсь повесить себе на шею такой хомут в семнадцать лет.
— А подохнуть в семнадцать — не рано? — едко осведомился он. — С тобой ведь могло случиться всё, что угодно… Почему ты мне не сказала? Почему не отвечала на звонки? Я чуть с ума не сошёл…
Досадливо поморщившись, она откинулась на плоскую больничную подушку.
— Не надо преувеличивать. Ничего бы со мной не случилось. Ну, повалялась бы с температурой немного… от этого не умирают, не драматизируй.
— Почему ты мне не сказала? — с нажимом повторил Максим.
— Боялась вот этого вот всего, — она недобро усмехнулась. — Пафосных речей о твоём чувстве долга… о том, что ты ни за что меня не оставишь в этой сложной ситуации…
— Но я действительно не собирался тебя оставлять! — воскликнул он. — Лер, я же не могу без тебя. Ну, сделали ребёнка вместе — так и расхлёбывать надо было вместе. Я бы придумал что-нибудь. Мы подали бы документы на визу, ты прилетела бы ко мне в Лондон…
Лера коротко и зло рассмеялась.
— А меня ты, случайно, не забыл спросить? Хочу ли я этого? Хочу ли я быть с тобой?
Максим почувствовал, как внутри всё опустилось.
— Не хочешь? — тихо спросил он.
Лера, явно нервничая, лихорадочно сдула упавший на лоб локон.
— Макс, давай говорить по-взрослому. Ты классный и всё такое, я даже, признаться, действительно влюблена в тебя. Но… мы не сможем быть вместе, никак не сможем. У нас разные пути и цели в жизни, понимаешь?
— Не понимаю, — возразил он, упрямо мотнув головой. — Я… я люблю тебя. И хочу на тебе жениться.
— Представляю, в каком восторге будет твоя маменька, если об этом узнает, — усмехнулась девушка. — Надеюсь, ты ещё не обрадовал её этой новостью? Она никогда не простит, если из-за меня ты лишишься своего блестящего будущего.
Лера в курсе их с матерью кухонного разговора, осенило вдруг его. Хотя они ведь переговаривались шёпотом…
— Ты услышала что-то из того, что она мне сказала тогда, у нас дома?
— Поверь, в том, что она сказала тебе, не было ничего криминального, — усмехнулась Лера, выделив интонационно слово “тебе”. — Я не такой нежный цветочек, чтобы падать от этого в обморок.
Его поразила ужасная догадка.
— Не мне, тогда кому же? Лер, она что… разговаривала с тобой? Встречалась?..
— Мне не нужно с ней встречаться, чтобы быть в курсе, какого она мнения обо мне и о… о нас. Как друзья мы твою маму вполне устраивали, но она никогда в жизни не примет нас, как пару. Да мы и не сможем… мы просто не справимся. Ты будешь занят своей музыкой, — продолжала Лера, — я планирую и дальше заниматься модельной карьерой, чтобы достигнуть ещё большего успеха и признания… Всё самое интересное только начинается, а ты вместо этого хотел бы видеть меня женой бедного студента с орущим сопливым младенцем на руках?! Родить — значит, перечеркнуть все мои мечты. Мне пришлось бы оставить то, чем я сейчас занимаюсь… Я потеряла бы форму во время беременности, долго бы восстанавливалась после родов… я не готова на такие жертвы, Макс. Даже ради тебя, — негромко добавила она, а затем, подумав, поправилась:
— Особенно ради тебя. Потому что тебе не нужна эта моя жертва… И сам ты не готов пожертвовать ради меня тем, что тебе так дорого.
Вздрогнув, он впился в неё напряжённым взглядом.
— Что ты имеешь в виду? Я на всё ради тебя готов…
— О нет, Макс, — язвительно отозвалась она. — На многое, но далеко не на всё. Даже любя меня, ты не собирался отказываться от учёбы в Лондоне, разве не так? Ты прекрасно себе всё спланировал, всё решил — что я должна ехать с тобой, ни больше ни меньше… А достаточно ли было твоей любви на то, чтобы отказаться от всего этого ради меня и… нашего ребёнка?
— Если бы ты попросила, — сказал он медленно, раздельно, мучительно подбирая слова, — я не поехал бы ни в какую Англию. Остался бы здесь, рядом с тобой… рядом с вами.
— Ага, конечно, верю-верю, — издевательски захохотала Лера. — Так легко играть в благородство, когда знаешь, что уже поздно и это всё равно не понадобится…
— Вот, значит, какого ты обо мне мнения, — с горечью произнёс он. — Ты действительно просто мне не доверяешь.
Что-то дрогнуло в её лице, но обветренные губы тотчас снова искривились в презрительной усмешке.
— Я никому не доверяю, Макс. Верю только в себя и в свои силы. Я пойду своей дорогой, а ты иди своей.
— Я очень ошибся в тебе, — сказал он. Не хотел этого говорить, а всё-таки сказал. Как-то само вырвалось. Он вообще сейчас еле сдерживался, чтобы не ударить, не переломать к чёрту эти хрупкие руки-веточки, не свернуть сгоряча цыплячью шейку… Как же он ненавидел Леру в эту минуту!
Лера метнула в него не менее ненавидящий взгляд.
— Да, ты у нас мученик, а я тварь, эгоистка и карьеристка! Так и запомни, слышишь? И никогда не обольщайся больше на мой счёт. Ты, конечно, нарисовал в своём пылком творческом воображении нежную и ранимую нимфу… но это исключительно твои проблемы. Я не нимфа, не фея и не сказочная принцесса, Макс. И я никогда тебе ничего не обещала… разве не так?
Он поднялся со стула, не желая больше ни секунды выслушивать все эти её циничные рассуждения.
— Поправляйся скорее, — всё-таки сказал он, избегая смотреть ей в лицо.
— Ах, как трогательно. Даже тут играешь в благородство? Оплёванный, но не отвернувшийся от мерзавки, — поддела его она, точно специально провоцируя скандал. Точно ей стало бы легче, если бы Максим ушёл от неё “на свободу с чистой совестью”. Она словно ждала от него бурной реакции и нарочно не давала ему никаких шансов на то, чтобы расстаться мирно. Чтобы он оставил её сам, не терзаясь угрызениями совести и не испытывая никаких сожалений.
И взрыв не замедлил грянуть…
— Да пошла ты! — крикнул Макс. — Если бы я знал, что ты такая дрянь, даже связываться с тобой не стал бы.
— Вот и радуйся, что так легко отделался, — она продолжала вызывающе глядеть ему в лицо — с издевательской, невыносимо гадкой ухмылочкой. — Катись в свой Лондон, тебя там все уже заждались!
— Какая же ты лживая двуличная сука. Вегетарианка… Зверюшек тебе жалко, да? — он покачал головой. — А собственного ребёнка не пожалела.
Она изменилась в лице. А его уже несло.
— И носить кожу и меха на показах и съёмках — это можно, это же “только бизнес”. И зачем-то врать мне о своей любви, в то время как я абсолютно ничего не значу в твоей жизни… Потрясающие двойные стандарты, Лера! Всю жизнь двойные стандарты!
Она запрокинула голову и засмеялась в голос — взахлёб, от души, до слёз.
— Офигенно, Макс, — заикаясь, выговорила она с трудом сквозь судорожные приступы хохота. — Давай, обвиняй меня теперь во всех смертных грехах, о которых только сможешь вспомнить… тебе же так будет легче уехать, правда? Тебе не в чем будет себя упрекнуть?.. Ты эгоист и всегда таким был, думаешь только о себе и о своих желаниях… Не веришь в мою любовь?.. Что ж, твоё право, только и я в твою ни секунды не верю. Тебе было бы наплевать и на меня, и на нашего малыша, если бы ему суждено было родиться. Для тебя на первом месте всегда была бы музыка… и твоя чёртова виолончель, — она буквально задыхалась то ли от смеха, то ли от рыданий.
Если бы Максим не был так взбешён, то догадался бы, что это просто истерика, а не искреннее желание унизить или оскорбить его. Ведь её и саму колотило как в лихорадке, несмотря на решительный и отчаянный тон…
Но он не анализировал детали и не желал больше видеть это подлое, мерзкое и всё ещё такое отчаянно любимое лицо.
— Ты самая настоящая гадина, — сказал он. — Даже хорошо, что это с тобой случилось — из таких, как ты, по определению не могут получиться хорошие матери. Тебе подобным вообще надо запретить рожать детей!
Она отшатнулась, как от пощёчины, а потом с отвращением процедила сквозь зубы:
— Пошёл вон. Ненавижу тебя, Макс. Чтоб ты сдох.
Максим выскочил из палаты, напоследок от души шарахнув дверью. Словно отсёк этим ударом всё, что связывало его с Лерой. Навсегда захлопнул дверь в прошлую жизнь…
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ