— Мы призвали тебя когда-то, — Арон говорил очень чётко и очень тихо, — и не смогли вернуть обратно. Но ты должен нам… ты должен мне. Одно желание. Всё, что я попрошу.
— Помню получше тебя. — Господин Оррак тихонько рассмеялся. Смех у него был пренеприятнейший: шипящие нотки, и без того сквозившие в каждом слове, в смехе прорывались вовсю. — Бродил я себе по родным просторам, и внезапно — круг, октограмма, свечи и шестеро… Трое в чёрном, трое в белом… Не могу сказать, что очень огорчился, когда вы не сумели отправить меня обратно. Хвала Тёмному Времени с его забавными эксцессами, нарушавшими все законы мироздания. Преисподняя есть преисподняя — даже для демонов; а шесть желаний за вечность жизни там, где каждый день восходит солнце… да ещё учитывая, что двое из вас так и не успели ни о чём попросить… — колдун подался вперёд. — Чего же ты хочешь, Арон?
— Хочу, чтобы ты помог мне найти одного человека. И показал, как до него добраться.
— И что, этого не может сделать Мастер Странник?
— Здесь замешана Зельда.
— Аа, — протянул колдун. Тут же деловито осведомился: — Кровь имеется?
— Кровь её сестры. — Достав из недр фортэньи кошель, Арон извлёк оттуда светлый локон, перевязанный бежевой ленточкой. — И это.
Пальцы, облитые белым атласом, перехватили локон. Расправив его на ладони, сжались в кулак.
— Как интересно… Оборотень? Милая девочка, нечего сказать. — Господин Оррак с интересом разглядывал свои сомкнутые пальцы — явно видя нечто совсем другое. — А волосы-то взяты против воли… Хм. И часто ты вот так трогательно наблюдал за ней во сне?
Ответная улыбка Арона была невозмутимой и чуточку усталой:
— Когда хорошо знаешь своего противника, поневоле задумываешься о том, чтобы иметь страховку.
— Похвальная дальновидность. Почему же ты не отдал это своему другу из Шестерых?
— Потому что знал, что он не найдёт этому применения.
Колдун осклабился:
— Да, полезно всё-таки быть амадэем. — Когда белая перчатка разжалась, на атласе был лишь белёсый пепел. — Кровь?
Странник молча выложил на стол мензурку — та сама собой покатилась по направлению к хозяину кабинета.
— Значит, тебе нужно не просто место, но и путь к нему, — ссыпая пепел в мензурку, уточнил господин Оррак.
— Да. Наглядный показ.
— Что ж, это легко организовать.
— Я надеюсь. — Арон посмотрел на колдуна без особой надежды. — Полагаю, просить тебя вытащить её оттуда будет бесполезно?
— Одно желание, Арон. Одно. Чтобы вытащить её оттуда, надо вначале её найти, и это уже два. Если бы ты точно знал… — директор Школы Колдунов склонил голову набок. — Уверен, что больше тебе не о чем будет попросить?
— Мне было, есть и будет, о чём просить. Но просить это я буду не у тебя.
Подёргиванием уголка рта выразив вежливое сомнение, господин Оррак встал из-за стола.
Прошествовав к зеркалу, висевшему на стене чуть поодаль, макнул кончик пальца в мензурку, заставив белый атлас стать красным.
— Кровь и зеркала… наследники Ликбера чуждаются их. — Он плёл вязь рун кровью по стеклу лёгкими, до автоматизма доведёнными движениями: явно не в первый и даже не в сотый раз. — Этому не учат за шесть лет обучения в Адамантской Школе. А ведь это едва ли не самые могущественные средства из всех.
— Но цена, которую в итоге за них платишь, высока, — заметил Арон, тоже поднявшись с кресла.
— О том, что с зазеркальем шутки плохи, мои ученики осведомлены. Даже первоклашки знают, что отражения — создания недружелюбные.
— Ты сам знаешь, о чём я.
— А, ты о ваших амадэйских заморочках. — Господин Оррак поскучнел, не переставая выводить руны. — Скажи, Арон, а самому не зазорно к этому прибегать? По твоей логике, на том свете тебя за это по головке не погладят.
— Иного выбора нет.
— Почему же? Смириться с тем, что девушка занята, вернуться в свою деревушку и дальше жить там праведной жизнью.
Арон промолчал.
— Ты определённо забыл о том, что значит быть амадэем. Любить всех людей, как чад своих, никого не выделяя, не умея ненавидеть, не тая неприязни… ислушаться старших. В тебе слишком много человечности, Арон. В тебе всегда было её слишком много. — Господин Оррак на миг пренебрежительно оглянулся на мужчину, замершего за его плечом. — Она почитала это за достоинство, но на деле для амадэя это оказалось самым большим недостатком.
— Мы обязаны быть человечными. И обязаны оставаться людьми, что бы с нами ни произошло.
— Правда? — кажется, колдун развеселился. — Скажи, Арон, человек вынесет вечную жизнь? Вынесет осознание того, что всё вокруг умирает и обретает покой, кроме него? Сможет ли человек выносить абсолютно беспристрастные решения, любить и прощать всё вокруг, отдавать самого себя без остатка, не получая ничего взамен?
— К этому должны стремиться все люди.
— Те, кто может этого достичь — не люди, а святые. Арон, взгляни правде в глаза. Люди — это стремление выжить любой ценой. Люди — вечный плен души в собственных телах. Те немногие, что пытаются бороться со своими естественными животными потребностями, всё равно проигрывают; а раз так, зачем менять свою природу? Ведь люди есть только люди. Природа, склонная к разврату и утехам, к обогащению за счёт разрушения, лжи, распрей и войн. Природа, чей путь усеян раздорами. Природа, в которой априори заложено стремление к конфликтам. Даже искусство, самое высокое из всего ими созданного, замешано всего на двух явлениях — любовь и смерть… похоть и кровь. Вот всё, чем они живут. И ты хочешь сказать, что такими вы обязаны быть? — господин Оррак обернулся и благосклонно повёл рукой: кончик указательного пальца, казалось, светился кровавым багрянцем. — Нет, Арон, вы не имели и не имеете права быть человечными. Всё, что есть в людях хорошего — уже не людское. И главной вашей ошибкой было то, что вы об этом забыли… а, может, чьей-то ошибкой было то, что вам этого не рассказали.
Арон долго молчал.
Потом поднял взгляд — глаза его сияли неотражённым светом.
— Мы — дети Её. Той, что выше всех нас. И не тебе судить, демон, ни о нас, ни о ней, — голос его был тих, но что-то в его звучании заставило колдуна сделать шаг назад. — Она верила в нас. И продолжает верить. В каждого из нас. В убийцу, в вора и в насильника. Верит в тех, кто не верит в неё. И то, что делает нас людьми, то божественное, что живёт в нас — души, которые никогда не умрут. Вечная жизнь, истинная вечная жизнь… Её величайший дар. Да, вся наша жизнь — это борьба души и тела, борьба света и тьмы, борьба с главным врагом: тем, что таится внутри нас. Да, не всегда душа берёт вверх, но разве не главное то, что мы боремся? Дорога тела широка, ровна и гладка, ибо идти под откос легко. Дорога души — узкая, торная, едва различимая, порой лишь каменная нить над бездной. Но сколько бы ты ни падал, тебе всегда дадут шанс подняться. И протянут руку, чтобы помочь. — Амадэй смотрел во тьму под капюшоном прямо и спокойно: глаза его светились тихой грустью и радостью, что была ещё тише. — Мы — дети Её. Любимые дети. Возлюбленные создания и прекрасные творения. Да, природа наша двойственна, но вечная борьба противоположностей — вот что даёт нам шанс, вот что даёт нам стремление и цель. Она любит нас. Она верит в нас. Верит, любит… и ждёт.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Смотрели до тех пор, пока глаза под чёрным капюшоном не полыхнули тревожным жёлтым светом — чтобы тут же исчезнуть вновь.
— Увы, немногие способны встать лицом к жестокой истине, — наконец отвернувшись, небрежно бросил господин Оррак. — Так ты всё же хочешь того, ради чего пришёл сюда?
— Да.
— Даже несмотря на то, что я не имею права вас судить?
Арон улыбнулся бесконечно печально.
— Я ищу ту, что когда-то обрёк на муки. Её боль — моя боль. Я не имею права отступить. Я пойду за ней до конца, куда бы ни потребовалось.
Директор Школы Колдунов соединил ладони в жесте, походящем на молитвенный.
— Дело твоё, — бросил он равнодушно. — Что ж, смотри, Возлюбленный Богиней… и запоминай.
Когда он резко и широко раскинул руки, зеркало полыхнуло серебром. Волна света разошлась по стеклянной глади, без следа стерев кровавые руны, и отхлынула к деревянной раме. В прояснившемся зеркале на долю мига возник сад, где вокруг чёрного дракона, извергавшего воду вместо огня, шелестела сирень — и словно на крыльях гигантской птицы картинка понеслась вперёд: над огнями Камнестольного, сквозь мрак цверговых туннелей, сквозь холод Штолен… и, на мгновение заволокшись чернотой, в следующий обернулась горными пиками и заснеженными долинами, покрытыми глазированными лесами.