А между тем городские обыватели начали толковать да перетолковывать.
– Знаете что, – говорил франт в венгерке на ухо купцу Ворышеву, посещая его в лавке, – Шарлотта-то Карловна наша… гм…
– Быть не может!
– Да и мне кажется странно. Так скажите, пожалуйста, с какой стати барону сиднем сидеть в аптеке?
Ведь он надворный советник, к тому же человек с капиталом, даже богатый. А вещи какие у него – просто загляденье! Намедни я еще видел одно изумрудное кольцо, кольцо-то, знаете, маленькое, а изумруд большой – славная штука Сот пять стоит. Да и в столице, я спрашивал, знаком ли он с министрами, так говорит, что не со всеми, а знаком… Ведь в аптеку хорошо ходить нашему брату время убить, а этакому человеку, кажется, вовсе не черед. Странное дело!
– Совершенная правда-с, – сказал Ворышев и погладил бороду.
– Слышали, – говорил с лукавой улыбкой судья городничему, – слышали, какую наш Франц Иваныч получил обнову?
– Да-с, слышал стороной.
– Какая тут сторона, дело явное. Они открыто живут вместе. Неприлично, совершенно неприлично… Я бы на вашем месте в это дело вмешался. Начальство обязано, как попечительная матерь, вникать в нравственные отношения жителей и указывать на то, чего они должны остерегаться. Ваша обязанность…
– Гм, вы думаете?
– Без сомнения. Вы хранитель городской нравственности.
– Право?
– К тому же наш барон-то, кажется, просто вольнодумец… Он был у вас с визитом?
– Нет.
– Будто?
– Право.
– И у меня не был… Ну, пожалуй, у меня еще ничего, а вы начальник города… А вы к нему ездили?..
– Ездил… почел долгом.
– В мундире?
– Да.
– И он не отплатил за визит?
– Как не отплатил?..
– Ну, то есть сам не явился к вам?
– Нет.
– Да что ж он, в самом деле, о себе думает?.. Право, не худо его проучить.
– А впрочем, – заметил городничий, – я, право, не понимаю, что он нашел в аптекарше? Немочка – и все тут. Вот то ли дело польки! Как мы в Белоруссии стояли, так я на них нагляделся: нечего сказать – женщины! Как воспитаны, как танцуют мазурку… Такие все амручики, что просто из рук вон! Что ж, вы полагаете, мне надо поговорить с Францем Иванычем?
– А уж это ваше дело. Поступайте как знаете.
– Вот штука, – шепнул исправник заседателю во время присутствия, пока старый секретарь непонятливо гнусил бесконечный и бестолковый доклад, – штука так штука. Просвещение и до нас добирается. Аптекарь продал свою жену за пять тысяч рублей.
– Поторопился, – сказал, подумав, заседатель. – Мог бы получить больше; ну, и то куш порядочный. Есть же людям счастье!..
– Какая резолюция? – спросил секретарь.
– А как ты думаешь?
– Да, предать суду и воле божией.
– Я согласен.
– И я тоже.
Исправник и заседатель подписали резолюцию и отправились по домам.
– Ну, матушка, – говорила статская советница Крибогорская бедной дворянке, стоявшей перед ней в голодном почтении, – ну, матушка, слышала?.. Мерзость какая! Пфу!
Статская советница отвернулась и плюнула с негодованием.
– Про аптекаршу, что ли, матушка?..
– Про кого же другого? Ведь есть же этакие мерзавки!
– Поистине, грех великий.
– Что-о-о?..
– Грех, матушка, великий.
– Я не велю ее на двор к себе пускать. А ведь он, матушка, говорят, богатый человек… Много дарит, верно. Не слыхала ли?
– Нет, не слыхала-с.
– Экая ты бестолковая. Никогда ничего не узнаешь.
Говорят, собой хорош. Ты его видела?
– Видела.
– Брюнет или блондин?
– Не разглядела хорошенько.