Буки в «Золотых буках» действительно отливали желтизной даже летом. Листья с лимонными крапинками были повсюду: на аллее, ведущей к дому, у крыльца и даже на поверхности пруда, небольшого, овального, окружённого камышами. Рядом с прудом стояла крохотная, декоративная мельница, обложенная камнями, которую птицы давно облюбовали под гнездо и под кормушку. Ютились пернатые и под крышей старой деревянной постройки, окна в которой не открывались даже в жаркие дни. По заросшей травой тропинке давно никто не ходил, кусты никто не подрезал, и от всего вокруг веяло такой унылой заброшенностью, что непонятно было, заболел ли хозяин и потому не приглядывал за садом или просто уехал и не сказал, когда возвратится.
Но сонная тишина была безобразным образом нарушена, когда послышался топот копыт и по мелкому камню зашуршали колёса двух экипажей. Пение птиц и шелест листвы тут же отступили на второй план, а на первый вышли громкие голоса, среди которых особенно выделялось неугомонное верещание миссис Мерит.
– Смотрите, – надрывалась она. – Вот та пристройка, о которой я говорила. Именно здесь я и поселила Элизабет, когда начала выделять её среди прочих работниц. Окна заперты изнутри. Можете подёргать – ни одно не откроется. А вот дверь. Тоже на замке. И ключ только у меня. Всегда прикреплён к поясу, к другим ключам.
Миссис Мерит дотронулась пальцами до шатлена и проверила, на месте ли увесистая связка.
Следовавшие за хозяйкой «Буков» Тим и Малеста каждый думали о своём. Леди Андервуд всё происходящее жутко не нравилось: с одной стороны, она никак не считала, что её престарелая знакомая от неё что-то утаивает; с другой стороны, чувство, что кто-то смотрит на тебя и про себя вертит у виска пальцем, было не из приятных. Оставалось надеяться, что правда не окажется слишком болезненной для миссис Мерит, и та смиренно согласится признаться в своей забывчивости, списав недуг на особенности возраста.
Медного цвета ключ два раза повернулся в замке. Дверь скрипнула, и из постройки на всех любопытствующих потянуло многолетней затхлостью.
Внутри было тихо и прибрано. Стоявшая у стены кровать с проваленной периной была укрыта цветастым покрывалом, две подушки были сложены одна на другую, а из-под кровати выглядывало два небольших ящика, в которых вполне могли уместиться различные дамские безделушки. Ничем жилым в комнатке и в помине не пахло. Стоило переступить порог, и сразу становилось понятно, что эти стены были покинуты много лет назад и с тех пор не слышали ни смеха, ни плача, ни самой простой, пусть и пустой на смысл, болтовни.
Тим зашёл в комнату быстрым и уверенным шагом, словно был в этом месте самым настоящим хозяином. Так же по-хозяйски оглядел он и куцые занавески на окнах, короткие и просвечивающие, шкаф, где всей одежды было два серых платья и вязаная шаль, в которой навсегда поселилась моль, и простенький деревянный стол, около которого Тим и встал как вкопанный, совершенно растерявшись и абсолютно не понимая, к чему бы прицепиться в надежде отыскать хоть что-то, что могло навести на мысль о той самой Бетси, которая не так давно переступала порог отцовского дома.
Малеста Андервуд дальше дверей пройти не решилась, да и положение дел начало её утомлять. Было понятно, что выглядевшая победительницей миссис Мерит так просто не сдастся, своей забывчивости не признает и не будет со страстью допрашивать служанок на предмет того, завладевал ли кто в таком-то месяце ключами от постройки. Из увиденного и так становилось ясно, что домик не знал гостей много лет: достаточно было провести пальцем по тому же столу, по многочисленным стеклянным флакончикам на нём, по высохшей чернильнице и затупленному перу, чтобы понять, что столько пыли могло накопиться только за долгие-долгие годы.
– Бетси не только прекрасно готовила. – Миссис Мерит перехватила взгляд леди Андервуд и тоже посмотрела на флакончики. – Она ещё превосходно разбиралась в травах. Я позволяла ей с час бродить по лугу после того, как вся работа была выполнена, и Бетси всегда возвращалась с полной корзинкой. Свободными днями она готовила себе то душистую воду, то настойку от мигрени. Я подарила ей все эти склянки. Они стали мне не нужны, а Бетси была невероятно благодарна за такую щедрость. Вот в той, что ближе всего к вам, мистер Андервуд, ещё осталось несколько капель розмариновой воды, а в том голубоватом пузырьке – жасминовой.
От нечего делать Тим взял в руки голубой флакончик и выдернул пробку. Нос защекотало приторной сладостью. Тим поморщился и поставил склянку на прежнее место. Найти его было несложно: пыль со стола не смахивали годами, и яркий кружок чётко указывал на место, на которое следовало вернуть флакончик.
– Ещё я понемногу учила Бетси грамотности. Я делала это для того, чтобы она могла подписывать настойки и не путаться в них. Я писала на листке название и заставляла её переписывать по несколько сотен раз, пока написанное не начнёт выглядеть идеально. Столь идеально, что порой мне было тяжело разобрать, я это писала или моя ненаглядная Элизабет.
Миссис Мерит довольно захихикала, и её смех был полон гордости.
– Теперь вы убедились, что прятать мне здесь некого и что сюда уже слишком давно никто не заглядывал? Вон сколько паутины у шкафа. Или вы думаете, мои горничные столь халатны, что, прибирая здесь, пройдут мимо этого безобразия? – Миссис Мерит шустро смахнула паутину со стены зонтиком. – И вы не найдёте здесь никаких карт и никакой выпивки, мистер Андервуд. – Последнее пожилая леди добавила уже тоном строгим и с долей укоризны.
– Простите нас, миссис Мерит, – от всего сердца принялась извиняться Малеста. – Мы были неосторожны в своих словах и заставили вас принять их слишком близко к сердцу. Ехать сюда не было никакой нужды, как я и полагала изначально.
– Нет ничего лучше, чем собственными глазами убедиться в своей неправоте, – отчеканила приговор миссис Мерит и, заметив, как Тим потянулся к ещё одному флакончику, добавила: – Там должны быть духи из лепестков роз. Помню, Бетси всегда предпочитала для них именно цветное стекло.
Миссис Мерит не ошиблась: вторая поднятая Тимом склянка дышала розами. На мгновенье Андервуду показалось, что он перенёсся в сад Девонсайда, где только вчера стоял в окружении дурманящих сознание цветов и препирался с мачехой.
Тим поставил склянку на место, достал из кармана платок, вытер пыль с пальцев, но тут же пожалел о том, что сделал, так как рука сама собой потянулась к ещё одной бутылочке, и пачкаться пришлось снова.
Выдернуть пробку труда не составило – на удивление та легко выскочила, но Тим быстро вернул её на место, ведь содержимое желтоватого пузырька обдало Андервуда такой горечью, что тяжело было сдержаться и не зайтись кашлем.
– Ваша Бетси точно не обладала тонким нюхом. Что это? Этим только комаров отпугивать, – продолжая кашлять, выдавил Тим и собрался уже вернуть флакончик на место, как вдруг на секунду-другую замер взглядом где-то между склянкой, пахнущей жасмином, и склянкой, богатой на ваниль.
– Ошибаетесь, – почти обиделась миссис Мерит. – Элизабет могла с закрытыми глазами отличить один сорт гвоздики от другого. И в ароматах она разбиралась отменно.
– В таком случае содержимое этого бутылька уже давно пришло в негодность, – ответил Тим и поставил флакончик на место.
– Не может быть, – безапелляционно произнесла хозяйка. – Пройдемте в дом. Я покажу вам духи, которые Бетси смешала лично для меня. Мимоза и кардамон – чудеснейшая пара! Она – сама трепетная нежность, а он – жгучая пряность! Невероятное сочетание! Нужно быть очень смелым, чтобы носить на себе такой аромат. Этим духам почти двадцать лет, а они всё как новенькие. Малеста, душечка, вам они тоже пойдут. Не сомневайтесь.
– Нам пора ехать, – заупрямилась Малеста, как вдруг почувствовала, что её уверенно подхватили под локоть и проделали с ним то же самое, что она совсем недавно проделывала с коленом, а именно довольно крепко сжали пальцами, явно намекая, что чрезмерная болтовня может быть не к месту.
– Леди Андервуд с удовольствием оценит, – ввернул Тим, и Малеста поморщилась от переизбытка притворства в голосе пасынка. – Она обожает мимозу. Ведь так? – Тим добавил к сахарно-сиропному тону слащавую улыбку и снова сжал локоть мачехи. – Ведите нас, миссис Мерит. Мы никуда не торопимся.
– Что вы опять творите? – зашипела на Тима Малеста, как только довольная миссис Мерит важно поплыла в сторону парадного крыльца двухэтажного дома, выложенного из жёлтого камня. – Пустите. Мне больно.
Ответ был произнесен не менее напряжённым шёпотом:
– Прошу вас, не спорьте и соглашайтесь на всё, что предложит старуха. Чем больше времени мы здесь пробудем, тем лучше. Вашей приятельнице скучно в одиночестве, и, уверен, она будет счастлива, если мы задержимся здесь на ужин. А лучше – на всю ночь. Используйте весь свой шарм и постарайтесь развести её на приглашение заночевать здесь.
– Ночевать? Да вы с ума сошли!
– Не первый раз слышу и уже начинаю верить, что это действительно так.
– Тимоти, мы не можем оставаться здесь на ночь, даже если миссис Мерит будет упрашивать. Что подумает ваш отец?
– Да ему пле... – Тим осёкся. – Он подумает, что его супруга решила провести вечерок в компании своей знакомой, а, зная возраст той знакомой, в измене подозревать вас точно не будет.
– Но зачем это вам?
– Видите ли, у меня появилось стойкое намерение вернуться в это место ночью и осмотреть здесь всё ещё раз.
– В эту каморку? Вы точно не дружите с головой! Здесь всё заперто, а ключ только у миссис Мерит! Вы же не опуститесь до воровства и не снимете ключ с пояса бедной старушки так, как проделали это со мной?
– Ни в коем случае. Вы – это вы, а миссис Мерит – это... Впрочем, неважно. Когда она отвернулась, я поддел ногтем защёлку на окне. Толкнуть его труда не составит, а по окнам я лазить умею.
– В этом умении с вами никто не сравнится, – съязвила Малеста, вспомнив первую встречу. – Но зачем вам это нужно? Что за глупая выходка?
– У меня есть стойкое ощущение, что меня дурят. И я не шучу.
– Вы потеряли всякий стыд!
– Вы вправе так обо мне думать. Но, поможете вы мне или нет, я всё равно наведаюсь сюда этой ночью. Лучше, конечно, если согласитесь помочь. Тогда, в случае если меня поймают, я отделаюсь шуткой, что иногда гуляю во сне, а вы меня спасаете от падения в пруд.
Малеста покачала головой и еле слышно простонала:
– Будь проклят тот день, когда вы вернулись.
– Я с вами солидарен, – получила она в ответ спокойное и тут же вздрогнула от взволнованного крика: – Осторожней!
Малеста охнула и скривилась от неприятной боли.
Как получилось проглядеть небольшую ямку в земле и умудриться на ней подвернусь лодыжку, Малеста понимала с трудом. Она всегда была внимательна к камешкам на дороге, а тут забылась. От совсем уж постыдного падения её уберёг Тим, вовремя поддержавший за руку.
Ушедшая далеко вперёд миссис Мерит поспешила вернуться и принялась громко причитать, глядя, с каким трудом шагала её любимица.
– Это всё я виновата, – голосила хозяйка. – Здесь много лет стояли горшки с геранью, но чёрт меня дёрнул именно сегодня утром решить, что их пора перенести к оранжерее, а место перекопать и засадить люпинами.
– Скоро пройдёт, – успокаивала себя и заодно миссис Мерит Малеста, до сих пор при каждом шаге морщившаяся от боли.
– Держите её крепче, – наставляла Тима старая женщина. – Нужно срочно наложить компресс.
– Конечно, – охотно согласился Андервуд. – Миссис Мерит, мы можем воспользоваться вашим гостеприимством и убедиться, что с ногой моей матушки всё в порядке?
– А я о чём твержу, юноша? И думать не думайте покинуть мой дом прежде, чем ваша матушка станет чувствовать себя лучше.
– Это всего лишь вывих, – взмолилась Малеста, за что её локоть в очередной раз ощутил на себе всю силу пальцев Тима.
Но проще было погнуть кусок железа, чем стальной характер миссис Мерит.
– Этот вывих вы получили в моём доме, и, если я позволю вам вернуться в Девонсайд в таком состоянии, ваш супруг никогда мне этого не простит. Я немедленно распоряжусь приготовить для вас комнату, и вы можете провести у меня столько времени, сколько понадобится. Ни о чём не беспокойтесь. А к мистеру Андервуду я пошлю слугу. Скажем, что решили провести денёк за партией в вист. Вместе с этим юношей и Эваном нас как раз будет четверо. Достаточно для увлекательной игры.
– Джейкоб будет очень недоволен.
– Пусть выплёскивает недовольство на мне, – поджала губы миссис Мерит. – А мне он не посмеет и слова против сказать.
– А старуха ничего так, бодрая, – шепнул мачехе Тим. – И вы тоже ничего. Не думал, что так быстро придумаете способ, как здесь задержаться, да ещё пожертвуете ногой ради этого...
– Если бы я пожертвовала, – простонала Малеста.
– Так это вышло случайно?
– Разумеется. Ваши планы не достойны и волоска с моей головы.
– Вот же чёрт!
– Поаккуратней с выражениями. Иначе меня-то здесь точно оставят, а вас попросят вернуться в Девонсайд, и плакали ваши планы.
– Хм, об этом я как-то не подумал.
– А вы думайте иногда, прежде чем говорить и делать. Это полезно.
Тим ничего не ответил. Только хмыкнул.
***
Ужин в «Золотых буках» всегда подавали рано. Столь же рано отходили ко сну, в то время как в большинстве расположенных по соседству поместий ещё вовсю царили веселье и бильярд до полуночи. Но и вставали здесь раньше всех, а именно с первыми лучами солнца и первым пением птиц. В любой другой раз Тимоти Андервуд над такими порядками посмеялся бы, затем взбунтовался от невозможности что-либо изменить и покинул дом миссис Мерит тотчас и даже пешком, если экипаж по какой-то причине не был бы подан. Но это всё с легкостью могло бы произойти в любой другой день, кроме сегодняшнего, когда Тим вдруг стал сама учтивость и с нескрываемой заботой в голосе всё твердил и твердил о том, что день выдался шумным и партию в вист хорошо бы отложить на завтра, что отдыхать следует пойти пораньше, а отдохнуть – подольше, причём как хозяевам, так и гостям, и даже слугам.
В ответ на такое внимание миссис Мерит неустанно восхищалась воспитанием и манерами молодого Андервуда, про себя коря всех тех, кто распускал сплетни о том, что сын Джейкоба – неотёсанный болван и грубиян, каких ещё надо поискать. Поддакивая и кивая в ответ на каждое слово Тима, миссис Мерит, хоть и расплылась в нескончаемом удовольствии и уже предвкушала скорый отход ко сну, всё же не забывала об обязанностях гостеприимной хозяйки и ужин, как и полагается, провела с пафосом и с той переменой блюд, которая была рекомендована на случай приезда незваных гостей всеми уважаемыми книгами по домоводству.
Так, гороховый суп сменился вареным окунем под голландским соусом, а салат из омаров – бараньими отбивными с огурцами. Яблочный пирог и пудинг с глазурью произвели должное впечатление, хоть и остались почти нетронутыми. Но главный восторг получил сытый вздох хозяйки и её слова, произнесённые после того, как в обеденную залу заглянули две горничные:
– Комнаты готовы. Как ваша нога, душечка?
Последнее предназначалось Малесте, до ужина почти не встававшей с брусничного цвета дивана с золотыми кистями по бокам.
– Обо мне волноваться совершенно не стоит.
С того момента, как подвернула ногу, Малеста не сдавалась и упорно настаивала на возвращении домой, но Тим и миссис Мерит так спелись, что, стоило одной начать беспокоиться о самочувствии леди Андервуд, второй тут же подхватывал, а Малесте не давали и слова вставить и уж тем более подняться и без дела прогуляться до сада и обратно.
Противостояние сошло на нет, как только миссис Мерит отправила в Девонсайд слугу с письмом, но время от времени Малеста всё же напоминала о своём мнении и укоряла и Тима, и хозяйку в излишнем беспокойстве.
Из-за стола все трое поднялись одновременно; Тим едва успел подставить мачехе руку, чтобы та могла на неё опереться.
– Я провожу вас, – заботливо произнёс он, а миссис Мерит оставалось только до слёз в глазах восхищаться «наивоспитаннейшим молодым человеком», как про себя она окрестила Тима.
Лестница закончилась быстро, и Малеста не заметила, как оказалась на втором этаже рядом с дверью в отведённую ей спальню.
– Можно уже перестать притворяться. – Леди Андервуд высвободила руку и коснулась пальцами дверной ручки.
– Не поверите, но сейчас я действую от чистого сердца.
– В его чистоту мне с трудом верится.
– К обитателям этого дома у меня слишком много вопросов, а благодаря вашей неуклюжести мы остались здесь на ночь. В этом и кроется причина моей благодарности – не более.
– И почему я в который раз позволяю вам собой пользоваться?
– Может, вы, наконец, чувствуете, что виноваты передо мной?
Малесту чуть не захлестнуло негодование. И он это говорит после того, как вытворил с ней чёрт знает что да ещё непристойно выразился о ней в письме своему приятелю?!
– Виновата? – Леди Андервуд искусно скрыла волнение. – В чём же? Впрочем, не желаю знать. Весь этот разговор лишён смысла. Особенно в такой час.
– Полностью разделяю ваше мнение, что для меня впервые. Боюсь даже представить себе, что будет дальше, если не прошло и недели, а я уже начинаю соглашаться с вами в таких мелочах.
– Дальше мне придётся терпеть вас вплоть до окончания скачек в Аскоте, а потом вы, надеюсь, оставите меня, но перед этим вернёте мне мою вещь.
– Какая у вас бурная фантазия!
– Или я найду другой способ, как её вернуть, и он вам не понравится.
– Давайте обойдёмся без нелепых угроз. Мы только начали ладить друг с другом, и я даже стараюсь вести себя, как положено, а вы... Любое ваше действие приведёт к вашему же позору. Вы этого хотите? Чтобы о вас судачило общество?
– Больше всего на свете я хочу сделать то, что до меня никто никогда не делал: заставить вас извиниться передо мной.
– В таком случае давайте отложим ваши планы на завтра. Сегодня я хочу разобраться с тем, что наплела нам ваша престарелая приятельница. Сладких снов, матушка, спите спокойно и не вставайте с кровати без крайней необходимости. Ведь, если не будете беречь ногу, пропустите Аскот и лишитесь возможности лицезреть меня там весь день с утра до позднего вечера. А ещё не сможете разделить со мной отвратительнейшее тёплое шампанское, безвкусный обед и...
Перед носом Тима захлопнулась дверь.
Прислонившись спиной к стене, Тим закрыл глаза и облегчённо выдохнул. Простояв так с минуту, вяло улыбнулся своим мыслям и медленно побрел в сторону той комнаты, в которой спать уж точно не собирался. Задвинув щеколду на двери, снял пиджак, расстегнул пуговицы на жилете и прямо в обуви повалился на кровать.
Он лежал так с час или два, дремал понемногу, но снова и снова дёргался, открывал глаза, часто моргал и прислушивался к шуму внизу, который постепенно сходил на нет, а вскоре и полностью стих, когда уставшая прислуга разбрелась по своим каморкам и крепко уснула.
Однако Тим выходить из спальни не спешил. Тёплая постель и загадочный полумрак, создаваемый светом лишь двух свечей и месяца за окном, разморили настолько, что голову от подушки было не оторвать. Клятвенно пообещав самому себе, что подремлет ещё не более получаса и затем уж всенепременно отправится скрупулёзно изучать пристройку, где обитала Бетси, Тим повернулся на бок и, широко зевнув, в который раз за ночь закрыл глаза...
Из многочисленных наблюдений известно, что отношение большинства людей к ночному шуму проходит по категории осмотрительного невмешательства. Миссис Мерит, например, могла бы безоговорочно примерить на себя это утверждение, вот только именно в эту ночь она спала так сладко, что даже мышь, шуршавшая за стеной и обычно являвшаяся причиной бессонницы пожилой леди, была не в состоянии нарушить ровного сна старушки. Но кто знает, как бы миссис Мерит подпрыгнула от страха на кровати, будь прошедший день менее насыщен событиями и менее утомителен. Зато Тимоти Андервуд не без удивления для себя узнал, что скроен из более крепкого материала, чем изначально думал.
Звук, который заставил Тима открыть глаза и выскочить из полудремы, донёсся откуда-то снизу, возможно, даже с улицы. И звук тот был слишком навязчив и подозрителен, чтобы Тим мог так легко его игнорировать.
Сев на кровати, Андервуд тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и снова вслушался в ночь. Странное скрежетание не замолкало. За ним последовало подозрительное шебаршание, а потом вдруг резко наступила тишина. И та тишина поселилась везде: от погребов до крыши. Но это почему-то Тима не убедило.
Выскользнув из-под одеяла и сунув ноги в холодные ботинки, Андервуд приоткрыл дверь комнаты и вышел в тёмный вестибюль. Его спальня, как и все соседние, находилась на втором этаже, но дверью выходила не к парадной лестнице, а к той, что вела к длинной оранжерее, в которой запутаться было легче, чем в Кносском* лабиринте. Именно около этой лестницы, прислонившись к перилам, Тим и застыл, как статуя.
Слабо-слабо из чёрного провала вестибюля снова донёсся непонятный звук. Словно опять что-то зашелестело в темноте, и даже как будто лязгнула цепочка и скрипнул засов. По спине Тима пробежал холодок. Скрип повторился, и Андервуд, мысленно жалея, что не захватил с собой хотя бы кочергу из камина, крадущимся шагом бесшумно приблизился к краю верхней ступеньки и начать спускаться.
Оранжерея миссис Мерит встретила Тима прохладой, темнотой и относительной пустотой в том смысле, что различных растений и цветов, в том числе экзотических, в оранжерее было много, а вот живой души – ни одной.
Глаза мало-помалу свыклись со слабым светом, льющимся с улицы в дом через высокие окна. Теперь, когда всё вокруг стало более менее доступно взору, Тим увидел, что подозрительный шелест производит оконная занавеска, колыхаемая ветерком, а сам ветерок непринуждённо и без спроса врывается в приоткрытую дверь, что ведёт в сад, и дёргает её туда-сюда, создавая леденящий кровь шум.
Осторожно и почти на цыпочках Тим приблизился к двери и резко рванул ту на себя. С охотничьим азартом выпрыгнул на улицу, но никого там не застал, а только порвал рукав рубашки и ободрал кожу о шипы выпирающей ветки разросшегося розового куста. В саду тоже было тихо, а распоясавшиеся жабы нагло поквакивали в укрытой росой траве.
Досадно сплюнул на землю, Тим повернулся и медленным шагом направился обратно к двери, ведущей в оранжерею, где было тепло и, главное, сухо, взялся за металлическую ручку, в некоторых местах покрытую невидимой по ночам ржавчиной, и с удивлением для себя обнаружил, что дверь заперта.
Вытерев пот со лба, Тим дёрнул дверную ручку сильнее. Он даже зашёл так далеко, что злобно пнул входную дверь, но та ни в какую не поддавалась, и казавшийся поначалу шатким замок оказался основательным. Убедившись, что он только ушиб пальцы на ноге, ничего при этом не достигнув, Тим снова сплюнул на землю и взъерошил волосы на голове. Игра в кошки-мышки начинала казаться более чем странной.
Высушив вспотевшие от волнения ладони о рубашку, концы который были давно выдернуты из-за пояса и теперь куце свисали как спереди, так и со спины, Тим прошёл немного по саду и осмотрелся. «Золотые буки» спали крепким и ровным сном, собаки на псарне не лаяли, и птицы не торопились приветствовать выползающее из-за холмов солнце, а до пристройки, числившейся за Бетси, было всего каких-то сто ярдов, но Тим не торопился срываться с места и приводить свой план в действие.
В летние месяцы светает рано, и в небе уже начала появляться какая-то нездоровая бледность, а предметы, недавно укрытые мраком, принялись обретать смутные формы, и среди тех, которые внезапно оказались в поле зрения Тимоти Андервуда, был ряд из двенадцати цветочных горшков.
Они стояли по левую руку, прямо вдоль узкой тропинки, круглые, манящие, и каждый давал приют герани в нескольких ковшах садовой земли. Двенадцать цветочных горшков, на которые Тим никогда в жизни не посмотрел бы, если бы... если бы кое-какие цветы не были отвратительнейшим образом из тех горшков выкорчеваны, а земля не валялась комьями то в одной стороне, то в другой, и от комка, оказавшегося прямо под каблуком ботинка Андервуда, не шёл знакомый горьковатый запах, а среди травы, мелких камешков и гумуса не поблёскивала пара крохотных желтовато-мутных осколков.
Поиски всего непонятного, а от того таинственного, во все века неотразимо влекли к себе род человеческий. Оказавшись на месте, где может быть спрятано нечто, будоражащее воображение, люди не раздумывают, чем и как им копать, а берутся за дело обеими руками.
Сочувствие к и без того потрёпанным гераням миссис Мерит никоим образом не остановило молодого Андервуда от его дальнейших действий. Ухватить первый горшок и вытряхнуть содержимое заняло у него секунду-другую. И он тут же пропустил кучку земли сквозь пальцы.
Ничего.
Вторая герань, надломившись, распростёрлась на дёрне.
Тоже ничего.
Третья...
Тимоти Андервуд с трудом выпрямился. Он не привык нагибаться, и у него разболелась спина, а ещё от запаха сырой земли так неприятно щекотало в носу, что Тим готов был расчихаться. Но боль и непереносимость гнили и сырости были забыты в погоне за разгадкой той самой тайны, которую Тим сам для себя ещё не до конца сформулировал.
Он стоял, сжимая в руке проклятый осколок, откровенно плюя на исцарапанную в кровь ладонь, а двенадцать гераниевых трупов взирали на него с горькой укоризной. Но Тимоти Андервуд не мучился от раскаяния. Ко всем гераням, ко всем обитателям «Золотых буков», где он оказался волей случая и не без участия своего неуёмного любопытства, ко всем женщинам по имени Бетси и вообще к значительной части человечества в эти минуты Тим испытывал самую настоящую чёрную ненависть.
– Что вы делаете? – Голос за спиной чуть не лишил Тима дара речи.
Резко обернувшись, Андервуд облегчённо выдохнул и шмыгнул носом. Проклятая сырость!
– Я спросила, что вы делаете?
Из-за розового куста, того самого, благодаря которому рубашка Тима сейчас напоминала робу неудачливого разбойника, вынырнула Малеста. В свете утренней зари она была похожа на фею: светлые волосы, распущенные перед сном, переливались волшебным золотом, а белоснежная шерстяная накидка, наброшенная поверх такого же белоснежного нижнего платья, предназначенного исключительно для сна, а не для прогулок, своей воздушностью не уступала облаку, в объятиях которого фея могла бы укрыться и спастись от пакостей жадных гномов, орудующих кирками по ночам.
– А вы? – вопросом на вопрос ответил Тим и окинул взглядом растерзанное садовое сокровище.
– Окна моей спальни выходят на сад. Я услышала странные звуки, которые никак не прекращались, и решила узнать, в чём дело. Если бы я знала, что снова встречусь с вами...
– Я же просил не выходить из комнаты... Как нога?
– Уже лучше... У вас лицо испачкано, – внезапно заметила Малеста, вглядываясь в Андервуда.
– Я копался в земле, – угрюмо произнёс Тим.
– Что-что?
– Копался в земле!
– У вас комплекс фокстерьера? Простите за дерзкий вопрос: но... что вы надеялись выкопать?
Андервуд колебался с ответом.
– У вас и ладонь в крови! – воскликнула Малеста, переведя взгляд с лица Тима на его руку. – Вы подрались? Да что здесь произошло? Скажите же ради бога?
Тим медлил, ещё раз посмотрел на ненавистную герань и комки земли под ногами, затем на розовый куст, тоже ставший причиной одной из многочисленных неудач этой ночью, а потом вдруг побледнел и спросил:
– Вы прошли в сад через оранжерею?
И тут же усмехнулся, ведь глупее вопроса он не мог себе представить. Ответ поразил в самое сердце.
– Конечно.
– Этого не может быть.
– Простите?
– Вы не могли выйти сюда из оранжереи.
– Но именно так я и сделала.
– Так дверь же заперта.
– Она прекрасно открывается, стоит только легонько потянуть.
– Вы уверены?
– Тим.
– Да?
– Вы точно хорошо себя чувствуете? Все эти вопросы и... это копание в земле. Что плохого вам сделали бедные герани? Тим, вы мне ответите?
– Вначале я разберусь с дверью, – пробормотал Андервуд.
Быстро, почти бегом, он обогнул розовые кусты и оказался у входа в оранжерею, у которого совсем недавно стоял столбом и ничего не понимал. Дрожащей рукой дотронулся до ручки двери и надавил. Дверь и в этот раз не поддалась и в сопротивлении не уступала дюжине стойких солдат. И эта железная стойкость обдала Тима примерно так же, как обдаёт ледяная вода, выплеснутая из ведра прямо в лицо.
– Да что, чёрт возьми, здесь происходит? – не сдержалась Малеста, сорвавшаяся следом за Тимом.
– И вы мне ещё говорите, чтобы я следил за речью?
– Я много лет провела в Сохо, могу и не таким словцом огреть, если вы немедленно не объясните, что стряслось.
Тим оценил сказанное, но молча и вида не подал. Зато пару раз подёргал ручку на двери и, убедившись, что в оранжерею точно не попасть тем способом, каким обычно попадают туда приличные люди, повернулся к мачехе и выдохнул:
– А теперь дверь заперта.
Та не понимала.
– И что же?
– Вы сказали, она была открыта, когда вышли в сад.
Малеста побледнела.
– Верно.
– А сейчас она закрыта на замок, и тот замок никак не выбить и шпилькой из ваших волос не вскрыть хотя бы потому, что у вас просто нет никакой шпильки в волосах. Но ведь вы ту дверь не запирали.
– Нет, конечно. У меня и ключа нет.
– Тогда кто это сделал?
Тим скрестил руки на груди, и Малеста тут же поморщилась, словно ей вдруг стало больно.
– Не могу смотреть на вашу руку. – Тим перехватил взгляд мачехи и спрятал оцарапанную стеклом ладонь за спину. – Рану нужно промыть и перевязать, иначе это может плохо кончиться.
– Порез подождёт. Сейчас мне важнее узнать, кто столь бесцеремонно со мной играет и наверняка ещё исподтишка насмехается.
– Вы преувеличиваете. Виной всему, вероятно, ветер? Захлопнул дверь – и всего делов.
– В первый раз тоже был ветер, когда я вышел в сад? А когда вам вздумалось ко мне присоединиться, тоже ветер ковырялся в замке, чтобы открыть его?
– Я ничего не понимаю...
– Я тоже.
– Если дверь закрыта, значит, в оранжерею спустился кто-то из слуг. Увидел, что дверь нараспашку, и повернул ключ. С его стороны это правильное решение, а вот о чём думала я, выбираясь на улицу в такое время?
– Предлагаете покричать, чтобы тот слуга нас услышал и вернулся? Не боитесь, что криком разбудим весь дом?
Малеста поёжилась от сырой утренней прохлады и поправила накидку на плечах.
– Но нужно же попасть внутрь... Мы не можем оставаться на улице и ждать, когда слугам опять вздумается дойти до оранжереи.
Тим, однако, думал о своём.
– В земле из-под герани я нашёл вот это.
Андервуд протянул мачехе стёклышко, которое не вызвало на её лице никакого чувства, кроме недоумения.
– Из-за такой чепухи вы испортили двенадцать чудеснейших кустов?
– Это не чепуха. Помните стол, уставленный флаконами для духов, в каморке у Бетси? – Малеста кивнула. – Одна из склянок на том столе была точь-в-точь из такого же стекла, и её содержимое воняло точно так же.
Малеста взяла в руки стёклышко и поднесла к носу.
– Пахнет растёртыми травами. Не более.
– Не более? Да меня чуть не вывернуло, когда я открыл флакон днём у Бетси.
– Я помню тот флакон у вас в руках... Мне ещё пришлись по нраву его форма и яркий цвет. Но вы уверены, что это стекло имеет к нему отношение? И что запах сходится? – Малеста снова повела носом. – Я ничего подозрительного не чувствую. А вот запертая дверь меня действительно беспокоит.
– Вы мне не верите? Ну, конечно, не верите. Чего ещё я могу ожидать?.. Хотите, прогуляемся до пристройки, и вы сами убедитесь, что того самого флакончика на столе нет? Вот прям зуб даю, что его там не будет, а этот осколок – его часть.
– Зубы оставьте при себе; мне лишь нужна одна моя вещица, которой в вашем саквояже явно не место.
– Да забудьте вы про подвяз...
– Тише! – Малеста подскочила к Тиму и накрыла ладонью его губы. – Вдруг кто услышит.
Тим отнял руку мачехи от своего лица и не без ехидства заметил:
– Так замечательно же. Откроют нам двери, и вы, наконец, оставите меня в покое и, может, ещё успеете выспаться, прежде чем миссис Мерит разбудит к завтраку.
Но Малесте такая перспектива радужной не казалась. Что может быть позорнее, чем на рассвете попасться на глаза слугам, будучи почти не одетой? На многолетней дружбе с миссис Мерит тогда придётся поставить крест, а других подруг в округе у леди Андервуд никогда не было.
– Крикнуть ещё раз? – Тим выдернул мачеху из затянувшихся раздумий.
– Идёмте уже, – проворчала та. – Посмотрю, как ваши подозрения насчёт флакона разобьются в пух и прах. А там, может, дверь снова окажется открытой. Но сначала приведите здесь всё в порядок. – Малеста обвела рукой цветник, больше похожий на поле битвы, заваленное мёртвыми гераниевыми солдатами. – Нельзя, чтобы миссис Мерит это увидела. У неё слабое сердце.
– Насчёт старухи не волнуйтесь, – протянул Тим, запихивая первый истерзанный куст обратно в горшок. – Она нас всех переживёт и по всем поминки справит.
– Сколько же злобной насмешки в ваших словах, – заметила Малеста, приблизившись к Тиму и взяв в руки второй гераниевый труп. – Неужели вы не можете по-другому? Вы никогда не пробовали просто любить людей?
В терракотовый горшок со сколотым ободком полезла третья герань.
– А за что их любить? Вот, например, за что любить миссис Мерит?
– Хорошо. К миссис Мерит можно относиться просто по-человечески уважительно. А к остальным...
– То есть остальных всё же надо любить. – Тим фыркнул, но не рассчитал силы, и подсохшая земля взметнулась мелкими хлопьями вверх и прямо Тиму в ноздри. В носу снова защекотало, и снова стал напрашиваться чих. – И даже вас?
Словами Тим умел резать по сердцу искусно. Малеста тут же выпрямилась, отряхнула руки и бросила Андервуду:
– Знаете что? Копайтесь-ка вы сами в ваших цветах!
– Эй, а вы куда?
– Пойду в дом! Находиться рядом с вами нет больше сил.
– Так двери же заперты. Хотя... Идите! Вдруг какое окно открыто. Вы ведь так ко мне прикипели, что повторяете каждый мой шаг. Сможете, наверно, как я, и через окно в дом сигануть.
– Я? Прикипела? К вам?
Тим тоже выпрямился. Плевать было, что шестая герань торчала из горшка вкривь и вкось и больше напоминала пугало с раскинутыми в разные стороны руками, чем нежный цветок.
– Конечно. Бегаете за мной – шагу ступить нельзя. Даже в геранях спокойно ночью не покопаться – всюду вы появляетесь.
– Ну, знаете ли...
Малеста закуталась посильнее в почти сползшую с плеч накидку и быстрым шагом пошла к дому. Дёрнула дверь в оранжерею, но та, как и прежде, была странным образом заперта. Малеста сердито тряхнула головой и, подобрав платье, двинулась вдоль стены дома, как вдруг ей дорогу преградил Тим.
– Уйдите, – сквозь зубы процедила леди Андервуд.
– Остановитесь.
– Это вы остановитесь. Вы идёте спиной и ни черта не видите!
– Я так иду, чтобы видеть ваше лицо.
– Оно вам всегда было безразлично.
– Просто раньше я не понимал, насколько оно хорошенькое...
Выпустив платье, Малеста вскинула руку, чтобы в очередной раз одарить нахального пасынка пощёчиной, но тот был готов, тут же перехватил за запястье, сжал и ровным голосом произнёс:
– Я всего лишь имел в виду, что ни отец, ни ваша приятельница не простят мне, если вы вдруг надышитесь сыростью, простынете и будете пугать всех в Аскоте нездоровым румянцем на бледной коже и осипшим голосом.
– Если я буду продолжать здесь стоять и слушать вас, то точно простыну. Отойдите. Дайте пройти.
– Куда же вы идёте? Всё же рискнёте в таком виде разбудить слуг?
– Ищу окно пониже и пошире, чтобы повторить ваш трюк. Если уж у вас получилось, то я точно смогу.
– Окно? – Тим усмехнулся. – Да вы посмотрите на этот дом! Ему же лет пятьсот, не меньше! Гляньте сюда! – Тим пнул ногой стену толщиной в приличных три-четыре фута. – Это не дом, а настоящая неприступная крепость! Окна здесь годятся лишь для того, чтобы из них лить расплавленный свинец на головы посетителей. А вы собрались по ним лазить...
Как бы абсурдно это всё не звучало, а Тим был прав. Даже если приставить к стене лестницу и забыть о том, что по-хорошему дамам не пристало забираться в здания через окна, задуманное на горячую головой всё равно выглядело неосуществимо.
– Идёмте.
Тим взял Малесту за руку и повёл за собой.
– Куда... – только и хватило сообразительности что сказать, но Тим опередил.
– В каморке Бетси вы сможете согреться и даже прилечь. Кровать там имеется, я видел. А я изучу те самые флаконы, которые не дают мне покоя. Как проснутся слуги и загремят входными дверями, мы незаметно проникнем обратно в дом. И не спорьте. Из нас двоих сейчас принимать решения буду я.
– Ваше нахальство по отношению ко мне не перестаёт меня удивлять.
– Пусть удивляет. Вы можете называть это нахальством, можете – наглостью... Как угодно.
– Сейчас это скорее похоже на заботу.
– Тогда наслаждайтесь. Другой такой случай вряд ли ещё представится. А причину я объяснил. Видеть вас с красными глазами – то ещё зрелище. Брр. Отлично. Пришли.
Крохотная пристройка смотрелась воистину величаво в ещё блёклых лучах рассветного солнца. Местами свет падал так, что можно было разглядеть под крышей замысловато сплетенную паутину, кишащую мелкими мошками и комарами. Ямки, на одной из которых Малеста вчерашним днём неудачно подвернула ногу, теперь были тщательно засыпаны землей, и шагать можно было смело, не боясь оступиться и снова повредить лодыжку.
Тим с трудом дотянулся до высокого окна (крохотный домик, видимо, тоже строили в оборонительных целях), надавил на деревянную раму, и оконная створка неторопливо отворилась, запуская внутрь каморки свежий ветерок и выпуская на улицу удушливую затхлость.
– Готово.
– Стойте. – Малеста напряглась. – Вы же не думаете, что я полезу внутрь через окно?
Тим обернулся.
– Вас что-то смущает?
– Я войду внутрь только через дверь.
– Я не волшебник, ключа у меня нет.
– Но неужели нет никакого другого способа, как попасть внутрь?
– Только окно. И мне странно видеть, как вы сейчас брыкаетесь и пятитесь назад. Вы же совсем недавно уверяли меня, что с такой задачей легко справитесь. Бросали мне вызов и говорили, что ни в чём мне не уступите.
– Речь шла о нормальных, высоких и широких окнах, а не о какой-то там дыре.
– Да в эту дыру легко пролезут двое.
– Я в этой комедии отказываюсь участвовать.
– Ну, как хотите. Лично я под кустом сидеть не собираюсь, тем более что мой нос уже начинает шалить на сырость и садовую плесень. Один чёрт знает, в котором часу в этих краях просыпается жизнь. Хорошо, если ждать полчаса. А если три? Впрочем, зачем я вас уговариваю? Всего хорошего, матушка. И советую не садиться на траву. Она вся в росе – простудитесь.
– Тимоти, стойте, – выкрикнула Малеста, когда Тим уже собирался подпрыгнуть, ухватиться за подоконник и подтянуться на руках. – Я согласна.
Тим посмотрел по сторонам.
– Хорошо бы найти лестницу.
– Не вижу ни одной, – ответила Малеста и в который раз за утро поёжилась. Но не от сырости, а от осознания того, насколько же важную роль в жизни мужчины и женщины могут играть несколько деревянных палок, сколоченных между собой.
– Тогда выход только один. – И Тимоти, мысленно попрощавшись с дорогими, штучного пошива, брюками, заказанными и выкупленными на неделе моды в Лондоне, но совсем не оценёнными деревенщиной Девона и близлежащих окрестностей, опустился на землю на четвереньки и пробурчал мачехе: – Чего застыли-то? Или думаете, я так до обеда буду стоять?
– Мне что же... встать вам на спину?
– Нет. Это я от нечего делать сейчас порчу одежду и пачкаю руки в грязи.
– Но, Тимоти, я не думала, что всё будет так сложно...
– Сложно будет, если к вечеру вы сляжете с лихорадкой. Давайте уже. Будьте смелее. Я не фарфор. Не тресну.
– Я попробую.
– Сколько же в вашем голосе робости... Эй! Туфли снимите. Не то к вашей лихорадке прибавится ещё и мой труп.
– А вот это заманчивая идея. Жаль, я вчера предпочла обувь удобную и на широком каблуке.
– Я знал, что судьба ко мне благосклонна.
– Так цените её расположение.
Показавшиеся из-под воздушной юбки ножки лишились туфель быстро и всего двумя решительными движениями. Приподняв подол лёгкого платья, Малеста осторожно поставила одну ногу на спину Тима. Держась рукой за стену дома и при этом всё же слегка покачиваясь от неуверенности в себе, но больше – из-за опоры под собой, оторвала от земли вторую ногу и... Как же к месту пришлась стена! Потому что именно в этот момент Тим охнул так громко, что Малеста чуть не соскользнула на влажную траву.
– Что ж вы такая... такая... тяжелая? – кряхтел Тим.
– Вы лондонским девицам такие же комплименты отвешиваете?
Ответ был более чем невпопад.
– Чёрт, ну вы же играли в театре...
– Не вижу связи.
– Как? Все актрисы такие тоненькие и как пушинки... Я проверял.
– Вы, вероятно, не отличаете театра от балета, а театральных актрис – от цирковых гимнасток.
– Обижаете. Я – заядлый театрал. Я даже состою в университетской труппе и получаю главные роли почти во всех спектаклях. Новый сезон мы открываем «Гамлетом».
– В таком случае почитайте-ка мне монолог принца из третьего акта.
Тим стиснул зубы.
– Вы уверены, что сейчас подходящий для этого момент?
– Почему нет? Настоящего актёра ничто не способно сбить с текста.
– И всё же я прошу отложить премьеру... Хотя бы до того момента, как вы уберёте свои ножки с моей спины. А то, знаете ли, мой позвоночник не железный. Чёрт! Да что вы творите? – Тим приподнялся на коленях, отряхнул руки и вопросительно посмотрел на мачеху. – Зачем спрыгнули? Всё же так отлично получалось.
– Ничего не получалось, – отмахнулась Малеста и сунула ноги обратно в туфли. – Даже с вашей помощью мне не пролезть в окно. Глупая затея.
Тим не сдавался.
– Тогда попробуем по-другому. Я полезу внутрь, а вы ждите здесь. Уверен, в каморке найдётся хоть что-то, чем я смогу подковырнуть замок.
– Этот вариант мне нравится больше.
Тим выпрямился.
– Тогда помогите.
Малеста испуганно отшатнулась.
– Помочь? Вы, что же, хотите, чтобы я... вот прямо так, как вы?..
Тим перехватил взгляд мачехи, который пал на то самое место, где в земле ещё были свежи отпечатки его ладоней и следы его коленей, и расхохотался.
– Ну, вы даёте! И как вам в голову могла прийти такая чушь?
– Вот и не чушь. – Малеста раскраснелась. – С вами не расслабишься. Приходится всегда быть наготове. Все эти дни с вами я словно на поле боя: надо смотреть в оба и держать ухо востро, чтобы не проиграть битву. А я, знаете ли, всего лишь бывшая актриса – никак не солдат и уж тем более не генерал.
– Нет, я, конечно, всё понимаю... Я несносен, непослушен и надоел вам уже до чёртиков, но не опущусь же я до того, чтобы...
– Вы уже достаточно опустились в моих глазах, – перебила Тима мачеха. – Напомнить, как?
Андервуд перевёл взгляд на высокое окно и прищурился, словно отмерял про себя, насколько сильно нужно оттолкнуться от земли, чтобы в прыжке основательно ухватиться за оконную раму, подтянуться на руках и кувыркнуться внутрь. Ловкость потребуется немалая; скорее получится повиснуть на той раме тяжёлым мешком, чем с первой же попытки оказаться в комнате и довольно выдохнуть. Но отступать Тим не привык.
Разбежавшись, Тим что было сил оттолкнулся ногами и прыгнул. Пальцы стукнулись о дерево и вцепились в него мёртвой хваткой. Пара-тройка мелких, противных заноз была гарантирована. Руки напряглись, но удержаться не получилось, и Тим, сорвавшись, шлёпнулся прямо к ногам мачехи. Сплюнув, стиснул зубы и процедил:
– Попробую ещё раз.
Снова разбег, и снова Тим повис на окне, хаотично брыкаясь ногами.
– Помогите же, – прохрипел он, стараясь подтянуться.
– Сейчас, – подхватила Малеста.
– Поддержите меня, а я уж как-нибудь дальше сам.
– Поддержать? – рассеянно переспросила Малеста, прикидывая, за что именно ухватиться.
– Быстрее. Иначе я снова грохнусь.
– Значит, поддержать... – повторила для себя Малеста и тряхнула кистями рук, словно разминала их, примеряясь поочерёдно то к локтю, то к колену Тима.
Но выбор был очевиден. Как бы Малеста ни противилась этому в душе, как бы ни возмущалась про себя и ни краснела, осознавая, насколько неприлично это может выглядеть со стороны, она всё же решительно мотнула головой, прогоняя последние сомнения, и, зажмурившись от стыда, обхватила ладонями ту самую мягчайшую заднюю часть тела Тима, которая, возможно, и являлась причиной перевеса.
– Сегодня мы как никогда сблизились с вами, матушка, – раздалось язвительное над головой.
– Лезь уже, – огрызнулась Малеста, не отнимая рук от ягодиц.
– Вы настолько очарованы происходящим, что забыли о манерах? Обещаю, об этом конфузе никто не узнает.
– Если ты немедленно не залезешь в это чёртово окно...
Малеста не успела договорить, как Тим оказался внутри.
Её руки освободились от постыдного плена, и оставаться во власти неловких воспоминаний долго не пришлось: по ту сторону стены, в каморке, раздался сильный шум. Что-то загрохотало, задребезжало, зазвенело, и за всем этим последовал мученический стон.
– Тимоти, – позвала леди Андервуд, – с вами всё в порядке?
– В порядке, – послышалось страдальческое. Произнесённые слова были подхвачены непонятной возней, которая закончилась громкими шагами по направлению к двери.
– Только с замком не шумите, – крикнула в окно Малеста. – Надо сломать аккуратно и тихо.
– За кого вы меня принимаете? Я всего лишь начинающий помощник адвоката, но никак не взломщик.
– Я всё понимаю, но всё же попытайтесь обойтись без громыханий. Не хотелось бы увидеть здесь...
Ведущая в каморку Бетси дверь отворилась с лёгким скрипом.
Изумлённая мастерством Тима Малеста уже подбирала слова похвалы, как вдруг услышала невообразимое:
– Дверь была открыта.
Тим стоял в дверном проёме, весь взъерошенный и помятый, и протягивал мачехе руку.
– К-как открыта? – пробормотала та, вкладывая свою ладонь в его и переступая порог.
– Так. Видимо, ключ от этого местечка имеется не только у миссис Мерит, либо старуха что-то недоговаривает.
– Она, наверно, просто позабыла запереть дверь, после того как показала это место нам. Миссис Мерит – женщина в годах и легко может пропустить такую мелочь.
– Я наблюдал, как ловко она тасовала карты, перед тем как разложила пасьянс. Даже руки не дрожали. И как она взвешивала в уме каждое блюдо, поданное за ужином, просчитывая, не положила ли кухарка шпината больше, чем положено. Поверьте, миссис Мерит не имеет ничего общего с теми пожилыми дамами, которые уже давно в полузабытьи. Я более чем уверен, что ключ в этом замке миссис Мерит поворачивала и не один раз.
– А у меня вот всё больше возникает ощущение, что вы что-то там себе навыдумывали и теперь пытаетесь подвести под свои выдумки поступки других людей и прочие мелочи жизни.
– Я бы доказал вам обратное и немедленно, но... Каким же неуклюжим ослом надо быть, что уничтожить единственную улику, способную вывести всех этих врунов на чистую воду!
Малеста уже вознамерилась возмутиться такими речами, но увиденное заставило её сдержать слова и, подобрав платье, пройти по тесной комнатёнке с осторожностью и неторопливо.
Весь пол вокруг был в битом стекле и источал такие сладкие и приторные ароматы, что начала кружиться голова. Разноцветные флакончики, некогда величаво смотревшиеся на полном пыли столе, теперь валялись в разных местах: около шкафа, под стулом, под окном и даже возле стоявшей в углу щётки, редкой на щетину, но с длинной деревянной ручкой. Разбитые и уцелевшие, с выбитыми пробками и до сих пор закупоренные, склянки разных цветов и форм являли собой зрелище по жути не менее впечатляющее, чем выкорчеванная с корнем герань. Разница была лишь в одном: если герань растоптали умышленно, то в случае с флаконами всё вышло совершенно случайно.
– Это... это вы натворили?
– Нога подвернулась, – оправдывался Тим. – Да и откуда мне было знать, что стол с кучей стекляшек находится прямо под окном?
– Вы были так наблюдательны в отношении миссис Мерит, но не смогли элементарно проработать план вторжения в этот убогий сарай? Не сумели запомнить, где именно на площади в три квадратных ярда стоит один чёртов стол?
Тим хмыкнул.
– Первый раз в жизни встречаю женщину, мыслящую понятиями из области математики.
– Вам скоро придётся мыслить так же. Когда миссис Мерит узнает, что вы учудили, то выставит счёт. Такой счёт, что считать – не пересчитать.
Тим отмахнулся, аккуратно обошёл лужу из осколков и душистой воды, присел на корточки и начал внимательно всё разглядывать. Поднимающееся из-за леса солнце помогало и щедро посылало в распахнутое окно яркие лучи, но всё же было ещё слишком слабо, чтобы осветить каждый уголок и позволить рассмотреть каждую стекляшку, даже самую крохотную.
– Ничего не выйдет, – разочарованно выдохнул Тим и уселся на пол, прислонившись спиной к кровати. – Сейчас в этой каше уже ничего не разобрать.
– А что вы собирались тут высмотреть? Хотели убедиться, что найденное среди гераней стёклышко как-то связано с пузырьками?
– А оно точно связано. Тот же цвет, тот же запах... Этот осколок – частичка одного из флаконов со стола. Кто-то был так неосторожен, что разбил его в саду. Может, испугался моих шагов? Если бы я не опрокинул тут всё, то смог бы убедиться, что нужного флакона нет, и смог бы доказать, что кто-то вовсю шарится в этом местечке и делает это чаще, чем думает миссис Мерит.
– Погодите. Вы утверждаете, что кто-то разбил в саду флакон, а затем принялся прятать осколки среди цветочных горшков?
– Скорее искать, чем прятать. Да. Точно. Кто-то рылся в земле из-под гераней, услышал мои шаги, встрепенулся, выронил флакон, а тот ударился о камни и разбился. Куда делись остальные осколки – не берусь судить, но, возможно, они тоже где-то там, в земле или под камнем, или ещё под какими кустами.
– Так вы копались в геранях, потому что полагали, что там что-то спрятано? Какая чушь! Я понимаю, что по ночам все чувства обостряются, но вам следовало бы умерить свою подозрительность.
– Тогда как вы объясните это? – Тим кивнул на пыльный стол.
– Ничего странного не замечаю.
– А я заметил. Ещё днём.
– Так поделитесь.
– Миссис Мерит клялась, что каморка не открывалась годами и с момента смерти Бетси сюда никто не входил. Верно? Покрывшийся пылью стол был отличным тому доказательством. Уборку уже лет двадцать не делали, а к флаконам не прикасались, вот под ними и было чисто и ни пылинки. А теперь представьте, что я почувствовал, когда под одной из склянок обнаружил толстенный слой пыли. Выходит, пузырёк поставили на стол не так давно. Возможно, не прошло и недели. Но кто, если ваша обожаемая миссис Мерит без устали твердит, что это место пустует и всегда взаперти?
– От вашего отца я слышала, что вы ещё тот злостный прогульщик и занятия в университете пропускаете чаще, чем обналичиваете отцовские чеки.
– К чему вы клоните?
– К тому, что вы переборщили с чтением детективных романов, иначе с чего такой полёт фантазии? Лекции вы прогуливаете, а более нет места, откуда вы могли бы почерпнуть такие знания. Значит, виной всему дешёвые романы, да и рассуждаете вы так же, как их герои.
– Может, у меня талант к сыскному делу?
Малеста презрительно фыркнула.
– У вас талант к выдумке. Вы что-то там себе вообразили, чего не может быть. Вот увидите: солнце взойдёт, начнётся день, и то, что казалось ночью странным, перестанет таким казаться, обретёт правильные формы и развеет ваши подозрения.
– Сомневаюсь, – вздохнул Тим и принялся осматривать оцарапанную ладонь. – Если мне что-то втемяшится в голову, то выбить это будет трудновато.
– Я в этом убедилась на личном опыте. Восемь лет назад вы за что-то возненавидели меня и несёте эту ненависть в своём сердце до сих пор. И она настолько сильна, что вы готовы унижать меня любыми способами. – Малеста подняла с пола один из счастливым образом уцелевших пузырьков, откупорила и втянула носом аромат. – Возьмите. Это поможет. Найдите полоску ткани почище, промочите духами и протрите рану.
– Вы заняли место моей матери...
– Вы уже достаточно умны, чтобы понять, что меньше всего тем поступком я хотела досадить вам.
– Отец никогда её не любил...
– Я, кажется, не просила вас откровенничать.
– Прошу, молчите. Когда и где ещё это делать, как не в тесноте и не в рассветных сумерках? Пользуйтесь сложившейся ситуацией и моим расположением: другого шанса вывести меня на откровенный разговор не будет.
Тим осмотрел разорванную в нескольких местах рубашку. Для носки она уже не годилась, зато для обработки царапин – вполне. Оторвав длинную и широкую полоску, Тим смочил краешек богатыми на луговые травы духами и приложил ткань к ранкам. Защипало.
– В молодости отец любил покутить, – продолжал Тим, будучи всецело поглощённым обработкой ладони. Он даже не заметил, как Малеста пристроилась прямо за его спиной, на кровати, и, сунув руку под одну из подушек, внимательно слушала, прикрыв от усталости глаза. – И даже в зрелом возрасте своим привычкам не изменил: достаточно вспомнить, в каком кошмарном месте он отыскал вас...
– Вы опять взялись за старое?
– К сорока годам он промотал столько и залез в такие долги, что если бы не матушкины деньги, мы пошли бы по миру.
– Вот видите. Ваш отец всё же сумел сдержаться. Другой на его месте спустил бы и её сбережения.
– Всё это было очень странно. Каким-то образом мы вдруг стали снова богаты. Баснословно богаты. И всё это случилось почти сразу после смерти матери. Помню, отец много ездил по разным адвокатским конторам, а потом в один прекрасный день завалился в дом с карманами, полными денег, и его шейный платок был перепачкан пудрой и румянами. В тот день я его возненавидел.
– А потом вы возненавидели меня...
– Вы появились двумя годами позже. Тогда мне было уже всё равно. Вы просто пополнили мою копилку ненависти. Ведь вы такая же, какими были все остальные. Рыженькие, брюнетки, высокие, толстые... Чем вы отличались от них? Лишь тем, что повезло вам больше и вы сумели заполучить кольцо на палец. А в остальном – одно и то же.
– А чем вы отличаетесь сейчас от своего отца? Чем вы лучше его? Разве вы ведёте праведную жизнь в столице? Разве старательно учитесь и не проводите время за выпивкой и картами? Разве вы цените жизнь, не прожигаете её? Может, вы с уважением относитесь к другим людям? Может, создаёте что-то во благо будущего? Какую радость вы принесли в этот мир, какому человеку бескорыстно улыбнулись, чьё сердце согрели и какого несчастного искренне выслушали? Вы играете в театре, вы примеряете маски каждый день, но вы упустили тот момент, когда одна из масок намертво приклеилась к вашему лицу. И она отвратительна, Тимоти. Она настолько омерзительна, что даже говорить о ней мне сейчас трудно.
– А я и просил помолчать, если вы вдруг забыли.
Тим несколько раз обернул тканевую полоску вокруг ладони и закрепил.
– Если вам неприятно слушать, значит, в вас ещё осталась капля сострадания... Нет, только не сейчас.
Дрожащий голос мачехи заставил Тима резко обернуться.
Малеста, как и прежде, лежала на кровати. Её глаза были закрыты, а пальцы касались висков.
– Что случилось? Опять болит?
– Схватило так, что, кажется, вот-вот взорвётся.
Тим вскочил с пола и присел на краешек кровати. Накрыл своими руками руки Малесты, бережно отвёл её пальцы в сторону и сам надавил на виски.
– Не лучше?
– Немного. Но долго не продержаться.
– Не вздумайте мне тут грохаться в обморок. Мы не в Девонсайде, а миссис Мерит – дама строгих принципов и высокой морали. Боюсь представить, что она подумает.
– Она подумает, что мне опять стало плохо...
– Что-то мне в это не верится. Так. Ладно. Лекарство при вас?
– Я не взяла его. Не думала, что мы после Девона завернём в «Буки» и останемся здесь на ночь.
– Чёрт. Оно всегда должно быть с вами. Всегда! Ясно? Я сейчас.
– Куда...
Малеста не успела договорить, как Тим уже вернулся. Ещё одна полоска ткани была оторвана от рубашки и смочена во всех возможных ароматных настойках, как разлитых по полу, так и уцелевших во флаконах.
– Поднесите к носу и держите. Не морщитесь – в вашем состоянии сейчас не до привередничества.
– Тут намешано всего подряд...
– Знаю. Так и надо. Чем резче – тем больше шансов, что вы не окажетесь внезапно без сознания.
– Одна мысль о том, что миссис Мерит может застукать меня на этой кровати, заставляет меня держаться.
– Вот и держитесь, и тряпку у носа тоже держите. А ещё ложитесь поудобнее и попробуйте уснуть.
– Если я усну, то точно позора не избежать.
– Я разбужу вас. Слуги проснутся не раньше, чем часа через два. Так что у вас достаточно времени, чтобы вздремнуть.
– Вы точно меня разбудите?
– Не доверяете?
– Боюсь оказаться в центре очередного розыгрыша.
– Ваша подозрительность не лишена смысла, но... – Тим снова опустился на пол, снова прислонился спиной к краю кровати и вытянул ноги вперёд. – Сегодня обойдёмся без шуток. Спите. Я прослежу за вашим дыханием и разбужу, когда настанет момент. Обещаю, что мы вернёмся в дом незаметно для всех и уж точно до того, как миссис Мерит спустит ноги с кровати.
Малеста не ответила. Укрывшись накидкой, она подложила руку под голову и закрыла глаза. Усталость была столь сильной, что сон пришёл в ту же минуту. А Тим всё болтал и болтал, пока вдруг не остановился и не обернулся. Увидев, что Малеста мирно дремлет и даже улыбается во сне, хмыкнул и сладко потянулся. Его тоже разморило, и Тим даже пару раз ударил себя по щекам, чтобы взбодриться. Получилось, однако эффект длился не больше пяти минут, и спустя некоторое время Тим уже потихоньку клевал носом, затем вздрагивал, просыпался, вставал, ходил по комнате, выглядывал в окно, каждый раз убеждаясь, что в доме по-прежнему все спят, снова устраивался у кровати и снова принимался дремать, при этом чутко реагируя на каждый шорох, включая шелест листьев на улице и возню белок среди травы и сухих, обломившихся веточек. И так продолжалось до тех пор, пока сон не победил и Тим не уснул так крепко, как обычно спал после нескольких карточных раундов в «Сорняках», когда мозг был уже настолько отравлен табаком и алкоголем, что не соображал ничего, а только отключался, стоило Тиму развалиться на диване или широком кресле, и включался не раньше полудня следующего дня...
*Кносский лабиринт – в древнегреческой мифологии сложное сооружение со множеством запутанных переходов, спроектированное легендарным изобретателем и инженером Дедалом на острове Крит. Согласно афинской мифологии лабиринт был так хитро построен, что сам его создатель едва смог выбраться оттуда. В лабиринте заключили чудовище-людоеда Минотавра, на съедение которому афиняне должны были отправлять семь юношей и семь девушек ежегодно. Предназначение лабиринта состояло в том, чтобы удерживать чудовище и не дать ему выбраться наружу. Позднее на остров в числе юношей для Минотавра прибыл герой Тесей. Его полюбила Ариадна и, чтобы помочь выбраться из Лабиринта, дала ему с собой клубок ниток. Тесей привязал конец нити к двери у входа в лабиринт и, убив Минотавра, благополучно выбрался из запутанных ходов.