«Убитый горем» мистер Хиггинс оказался с годами раздобревшим скрягой, с небольшой, округлой бородкой и глазами цвета чересчур водянистого чая. Развесив чёрные фраки и белоснежные сорочки в специально выделенной для примерок комнате, мистер Хиггинс не поспешил браться за работу, зато с удовольствием принялся за остывший мясной рулет, который по распоряжению Джонатана ему принесла Ева. После того как рулет был съеден, лень совсем завладела мистером Хиггинсом, но Джейкоб Андервуд появился в комнате, и хозяин лавки мужского платья тут же вскочил на ноги, а зевоту как рукой сняло. За спиной Джейкоба стоял Тим.
– Я описал в своей записке рост и телосложение. Конечно, примерно. Но, надеюсь, вы всё поняли, – произнёс Джейкоб.
– Всё понял и с размерами угадал, – ответил мистер Хиггинс. – Начнём в рубашек. Выберем пару подходящих и поверх них прикинем фрак.
Джейкоб кивнул.
– Тогда я оставлю вас. Приоденьте моего сына как следует. В четверг мы едем в Аскот. Он должен произвести там правильное впечатление. И не забудьте про шляпу.
– Как можно забыть про такой важный предмет как шляпа! – воскликнул мистер Хиггинс и перекинул через руку несколько снятых с плечиков сорочек. – Раздевайтесь, сэр! – распорядился он в сторону Тима. – Начнём, пожалуй.
Начали они резво, а вот дальше пошла сплошная скука. В том фраке, который мистер Хиггинс считал последним писком моды, Тим отказался бы появиться даже в трущобах: выглядел он в нём пингвином, да и цвет был не иссиня чёрным, а каким-то мутно-фиолетовым, словно переспелый баклажан. Другой жал в плечах, а третий висел в боках, и на рукавах немного распоролся шов.
Но мистер Хиггинс был истинным волшебником, невзирая на двойной подбородок и выпирающий живот. Словно по мановению волшебной палочки, его помощник занёс в комнату ещё с дюжину фраков, которые до сей поры лежали в экипаже и ждали своего часа.
– Есть ещё с такой строчкой и с такой. – Мистер Хиггинс прикладывал фраки к Тиму поочередно, ожидая команду, с какого начать.
– В каком веке они были пошиты? – возмущённо спросил Тим. – Последний раз один из таких я видел на пугале.
– У нас тут, конечно, не Лондон, сэр, но за тенденциями в моде я слежу. Вот этот был изготовлен всего-то в марте!
Тим фыркнул.
– Свой мартовский фрак я уже давно подарил слуге! Нет ли чего поновее? Вы же понимаете, уважаемый мистер Хиггинс, мне нужно выглядеть ослепительно.
– Конечно. Скачки в Аскоте – такое дело...
– Да дело даже не в скачках. Лошадям моя личность совсем неинтересна.
– А в чём же тогда?
– В женщинах!
– Ах, в женщинах. Ну, женщины – такое дело, что порой сидишь у камина в компании рюмки коньяка и думаешь: лучше бы я выбрал лошадь...
– У вас женщинами не сложилось?
Мистер Хиггинс вздохнул.
– Совсем, сэр. А как вам этот фрак? Такой крой носит сам принц Альфред*, герцог Эдинбургский.
– Только дурак пойдёт наперекор вкусам принца. Давайте!
– По фигуре сидит идеально! – заметил мистер Хиггинс, оглядывая Тима, пока тот вертелся перед зеркалом. – Вденьте в петлицу какой-нибудь неброский цветок и будете неотразимы. Что в этом сезоне символ Аскота? В прошлом году была гвоздика.
– Главное, чтоб не герань.
– Простите?
– С некоторых пор у меня на герань аллергия.
– А я вот к ней абсолютно равнодушен.
– Правда? А к жасмину, мимозе, кардамону и прочим приторным сладостям, которые женщины так любят растирать и добавлять в душистую воду?
Мистер Хиггинс кашлянул и зарылся носом в другие фраки, которые Тим ещё не мерил.
– Продолжим? – спросил он, на этот раз снимая с вешалки серый.
– Думаю, не стоит. – Тим ещё раз осмотрел себя в зеркале. – Этот как раз именно то, что нужно. У отца можете не спрашивать – он напрочь лишён какого-либо вкуса и понимания, что сейчас носят, а что – нет, поэтому согласится на всё. Вот чьё мнение я бы спросил, так это миссис Мерит. – Тим болтал без умолку, непринуждённо и легко, любуясь своим отражением и совсем не замечая, как мистер Хиггинс в эти минуты то серел от грустных мыслей, то розовел от волнения и даже как будто вспотел. – Милая старушка. Я с ней недавно познакомился в Девоне и даже бывал у неё в Буках. Такая шебутная. Всё болтала и болтала, болтала и болтала. Даже хвастала моей мачехе духами, которые якобы сделала её служанка. Разве эти недалёкие девицы с толстыми пальцами, способные только пироги подавать, в состоянии создать что-то столь же изысканное, как парфюм, да ещё способное храниться лет двадцать и не растерять тончайшего аромата? Что вы думаете по этому поводу?
– По поводу фрака, сэр? – Мистер Хиггинс звучал так растерянно, что Тим тут же понял: ещё немного надавить – и лёд тронется.
– Да бог с ним, с фраком! Я его точно возьму. А ещё возьму те два, что мерил в самом начале. Они недурны, и цвет на солнце вроде как заиграл по-другому. В таких и в Лондоне не стыдно будет показаться.
Мистер Хиггинс разомлел от лести. А когда человеку приятно, то он становится менее острожным и менее бдительным.
– Насчёт искусства создания ароматов вы правы. Тут нужно иметь тонкий нюх да и знаниями обладать недюжинными. Но бывает талант с рождения. Вот я, к примеру, в молодости знавал одну девицу: душистая вода ей удавалась так хорошо, что одним из сделанных ей ароматов я до сих пор промокаю свой товар. Правда, по капельке, иначе закончится быстро.
– И как? Действует?
– Сорочки расхватываются с несусветной скоростью!
– Познакомьте меня с ней!
– С сорочкой?
– С ней тоже можно, но не в этой жизни... Я говорю о вашей давней знакомой. Если она до сих пор не растеряла своего редкого таланта, я бы заказал у неё бутылёк-другой чего-то наподобие кёльнской воды. Что скажете? Замолвите за меня словечко как за потенциального клиента? О цене спорить не буду.
В ответ мистер Хиггинс лишь замычал. А когда Тим, чуть склонив голову вбок, вопросительно уставился на него, то хозяин модной лавки тотчас понял, что просто так от дотошного отпрыска Джейкоба Андервуда не отделается.
– Замолвил бы, сэр, но той девицы уже много лет нет в живых.
– Какой ужас! Тиф? Помню, он гулял по деревням и косил многих.
– Если бы тиф...
– Не тиф?
– Хуже! Её засосало болото.
– Вот это действительно ужас.
– И вдвойне ужасно то, что тот омерзительный прыщ... Вы уж простите, сэр, что я так говорю про джентльмена! Так вот, тот омерзительный прыщ стоял рядом и ничего не делал!
– Джентльмены бывают ещё с теми прыщами, – вдумчиво произнёс Тим. В памяти почему-то всплыли карты и тяжёлый, пропитанный табаком, воздух в «Сорняках», хотя лицом все посетители сомнительного заведения были всегда чисты, и Тим не мог этого не знать.
– Я уж было смирился с тем, что тот прощелыга увёл у меня Бетси...
– Девушку звали Бетси?
– Бетси, сэр. Элизабет. Красивое имя!
– Продолжайте, мистер Хиггинс. Всё, что вы рассказываете, безумно увлекательно. Не хотите, кстати, выпить? И, может быть, ещё мясного рулета?
Мистер Хиггинс хотел. И выпить, и рулета, тем более что последний особенно удался у повара. А всему причиной были свежая свинина и сочный лук. А когда почти готовое творение посыпали сыром и рубленой петрушкой, а после поставили доходить в печи, то оторваться от кушанья мало кто был в состоянии.
Не прошло и десяти минут, как рулет был подан и была откупорена целёхонькая бутылка виски. Наблюдая за тем, как мистер Хиггинс уминает с тарелки последние крошки, Тим дунул в один из бокалов, прогнав залетевшую внутрь мошку, плеснул крепкой выпивки и, протянув бокал прожорливому дельцу, осушил свой.
– Так вы любили Бетси?
– Любил – не то слово! Я её боготворил.
– А что случилось потом?
– А потом её будто подменили. С каждым днём она отдалялась от меня: не улыбалась, не шутила, не просила привезти её лепестков лилий для очередных духов. Ходила угрюмая и на каждое моё слово огрызалась.
– Вы пытались выяснить причину?
– Чем больше спрашивал, тем больше получал от неё презрительных взглядов. Я собирался на ней жениться, но, помню, в один хмурый день приехал в дом её хозяйки, а та сообщила мне, что моя ненаглядная Бетси сбежала!
– Так девушка служила в какой-то уважаемой семье?
– Она работала в Золотых Буках, сэр. У миссис Мерит.
– Миссис Мерит? Замечательный экземпляр, не правда ли?
– Очень справедливая и правильная женщина, замечу. Она сильно горевала, когда узнала, как Бетси отплатила ей за заботу.
– А что же вы? Не помчались за любимой, не отчихвостили того прохвоста, не набили ему морду?
– И помчался, сэр, и готов был отчихвостить, и набить, да только сила была на его стороне, как и любовь Бетси. Надо мной только посмеялись. А потом пришёл мой черёд смеяться, вот только смех был сквозь слёзы.
Тим подлил виски в бокал несчастного мистера Хиггинса, который разоткровенничался так, что даже добавки рулета не стал просить: от волнительных воспоминаний в горло не лезло ничего, кроме крепкого алкоголя.
– Осрамилась моя Бетси, – продолжал мистер Хиггинс, – и затяжелела. Но вам, сэр, это, наверно, совсем не интересно.
– Отчего же? – Тим и себе подлил за компанию, но глоток сделал небольшой. – Если желаете выговориться – выговоритесь. Когда ещё представится такой случай?
Сочувствие Тима вызвало у мистера Хиггинс чувство признательности.
– Конечно, как только тот прыщ узнал о беременности Бетси, то сразу выставил её на улицу. Сказал, что не имеет никакого отношения к её положению, а ребёнка Элизабет нагуляла с кем-то другим. После этого моя бедная крошка совсем обезумела: ничьи уговоры на неё не действовали, никого она не слушала, бродила, как полоумная, по дорогам да по болотам, говорят, даже гадала за шиллинг.
«Гадает и до сих пор», – пронеслось в голове у Тима, но вслух он этого не сказал.
– Так она тронулась умом и потому утонула в болоте?
– Думаю так, сэр. Но тем не менее она могла выжить! Он ведь мог её спасти, так почему не сделал этого?
– Вы про прыща?
– Про него, сэр.
– Возможно, было уже слишком поздно, чтобы помочь бедняжке?
Мистер Хиггинс покачал головой.
– Нет, сэр. Он и не хотел ей помогать. Он просто стоял и смотрел, как она погибает.
– Расскажите подробней.
– Да, сэр. – Мистер Хиггинс смочил сухое горло. – В тот день... В тот ужасный день этот развратник сам пришёл к миссис Мерит и выразил намерение поговорить с Бетси серьёзно и, наконец, предложить ей помощь. От слуг он узнал, где её видели последний раз. Вместе мы пошли на болота и там нашли мою крошку. Он и Бетси захотели говорить наедине, и мне пришлось отойти. Я стоял у входа в низкую пещеру, всю поросшую вереском, и разговора не слышал, но видел всё хорошо, а потом мимо меня вдруг пролетела бабочка. Знаете, такая редкая, что я прямо залюбовался. Отвлёкся буквально на минуту, а когда обернулся, то тропинка была пуста. Я обогнул пещеру, всё осмотрел, но везде было пусто. Я даже кричал, но в ответ не получил ничего. Тогда я побежал по тропинке, а потом увидел то, от чего сразу и поседел. Её пальчики... её милые пальчики, так ловко управлявшиеся со штопальной иглой и цветами лаванды, выскользнули из его руки, и Бетси провалилась под воду. Когда я добежал, было уже слишком поздно. Как я ни старался, не смог даже палкой нащупать её тела под водой.
– А нырять?
– В болото?
– Почему бы нет?
– Болота в наших местах глубокие, сэр, и никто не осмелится в них сунуться, даже если в трясину упадут золотые часы... А вдобавок я плавать не умею.
– А тот омерзительный субъект вам тоже не помог?
– Этот подлец Бигот? Да он всё время только и делал что стоял на сухой опушке и ухмылялся.
Тим задумался.
– Так, значит, Бетси действительно мертва, и это не сказка?
– Не сказка, сэр. Моим глазам можно верить.
Тим внезапно встрепенулся.
– Постойте-ка! Вы сказали: подлец Бигот? Этот негодяй имеет какое-то отношение к моему покойному дяде Реджинальду Биготу?
Мистер Хиггинс испуганно заморгал, достал широкий платок, вытер им пот со лба и шеи и на всякий случай хлебнул ещё виски. Получилось много и громко.
– Мистер Андервуд, этот негодяй и есть ваш покойный дядя, сэр Реджинальд Бигот. Вы уж простите меня, что я вашего дядю того... такими словами... не по-джентльменски.
Тим расстегнул верхние пуговицы рубашки.
– Что-то мне нехорошо... Ничего не понимаю... Пожалуй... Пожалуй, мне не помешает выйти и окатить себя ледяной водой из ведра. Только так мой мозг охладится и начнёт соображать.
С этими словами и широким шагом Тим двинулся к двери, распахнул её и вышел в коридор. Попавший в неловкое положение мистер Хиггинс вскочил с кресла, бросился за молодым господином, но не догнал, зато крикнул вслед:
– Мистер Андервуд! Сэр! Вы хоть фрак снимите! Испортится же фрак! – Но, осознав, что услышанное Тим точно пропустил мимо ушей, обречённо махнул рукой и тоскливо проронил: – А ведь крой точь-в-точь такой, как носит принц Альфред...
***
Воздуха в саду было много, но почему-то Тиму дышалось тяжело и сам себе он напоминал рыбу, выброшенную из воды на берег.
Как же так? Чтобы сэр Реджинальд Бигот, любимый дядя Реджи, вдруг оказался причастен к смерти никому не интересной служанки? Чтобы он пал настолько низко, что замарал руки и навсегда похоронил своё доброе имя в вонючем и грязном болоте? В такое верилось с трудом. Может, этот любитель мясного рулета Хиггинс затаил на семью Биготов и Андервудов какую-то злобу и хочет специально очернить память сэра Реджинальда? Может и так, да вот только разговор о Бетси завёл Тим, а не Хиггинс, и каждое слово последнего было произнесено с такой душой и искренностью, что только абсолютно глухой человек не проникнется этой ужасной историей.
Остатки воды в ведре никак не помогли взбодриться и привести мысли в порядок. Словно бешеные, они играли друг с другом в чехарду и разбегались в разные стороны при первой же попытке их поймать и успокоить.
Переварить услышанное одному было не под силу. Вдвойне тяжелее было ворошить прошлое с впечатлительным Хиггинсом. Во всём доме оставался только один человек, кто мог бы выслушать Тима и разделить с ним его беспокойство. Тим был в этом уверен. Настолько, что, сорвав с себя неудобный фрак и швырнув его в соломенное кресло на веранде, не раздумывая и не сбавляя шаг, бросился по лестнице на второй этаж, к двери той самой комнаты, в которой уже раз побывал, и воспоминания о том визите были не из приятных.
В спальне Малесты было тихо и прохладно. Прислуга ещё утром приспустила тяжёлые шторы, и теперь они бережно хранили пространство от горячего солнечного света, способного в одночасье затопить комнату невообразимой духотой, спать при которой будет мучительно.
Однако хозяйки в спальне не было. Не было её и в соседних комнатах, и в дюжине остальных, расположенных в том же крыле. Решив, что Малеста скорее всего в саду, Тим дёрнулся вниз, на улицу, но захваченный врасплох садовник, перекапывающий землю вокруг розовых кустов, только недоуменно крякнул и пожал плечами. На всякий случай оббежав и сад, и даже весь первый этаж, Тим от усталости прислонился плечом к лестнице, но тут же встрепенулся, так как из-за поворота, ведущего через длинный коридор на кухню, показалась Ева.
Тим схватил девушку за руку.
– А ну стой!
Ева ойкнула и выпучила глаза.
– Мистер Андервуд! Сэр! Что вы делаете?
– Тише.
– Я буду тише воды, только пустите меня. Если кто-то увидит, то вас могут неверно понять.
Действительно. Стоять столь близко к служанке можно было только в одном случае, и сейчас была совсем не та ситуация. Тим разжал пальцы и сделал шаг назад. Разговор начался заново.
– Вы что-то хотели, сэр?
– Хотел. Ты знаешь, где леди Андервуд?
– Я видела её на втором этаже, сэр.
– Она снова лежит? У неё болит голова?
– Нет, сэр. Она разбирает с Джонатаном старые картины, которые хранятся в одной из комнат для гостей. Гостям та комната не открывается уже лет пять, а вот хлама в ней хранится столько... – И Ева снова выпучила глаза, стараясь тем самым объяснить Тим размах катастрофы.
Но ужасаться было некогда – Тим ещё раз зачастил ногами по лестнице и уже спустя несколько секунд бодро шагал по длинному коридору в самый его конец, где располагалось то самое «картинное хранилище». Тим надеялся отыскать его быстро, но дверь сменяла дверь, а везде было пусто, и даже голосов никаких не было слышно. Решив, что судьба играет с ним злую шутку, Тим в сердцах долбанул кулаком по стене, и вдруг до него донеслось взволнованное:
– Здесь кто-то есть.
Это был голос мачехи, и шёл он из комнатки, которая начиналась за самой последней из дверей в коридоре. Тим её не сразу приметил: цветом она сливалась с драпировкой на стене.
– Это садовник внизу гремит тачкой.
Второй голос принадлежал Джонатану.
Всё, что сказала Ева, сошлось, но Тим не спешил набрасывается на леди Андервуд с ошеломляющими новостями. Внутренний голос остановил от поспешных действий и, как оказалось, не зря.
– Но шум был другой и не со стороны улицы. В коридоре кто-то есть.
– Хотите, чтобы я проверил?
Видимо, Малеста хотела, потому что в комнате завозились. Тим услышал шаги и почему-то запаниковал. Столько времени искал мачеху, чтобы поделиться с ней невообразимым, нашёл и по непонятной причине вдруг растерялся. Вместо того чтобы предстать перед дворецким во весь рост и во всю ширину плеч, вдруг скользнул прямо за дверь, вжался в стену и очень надеялся, что Джонатану хватит ума глянуть в одну сторону вестибюля и совсем не хватит – повернуть голову в другую.
Дверь скрипнула, и Тим, скрывающийся за деревянным полотном, вжался в стену ещё сильнее.
– Никого нет, – проронил дворецкий и шагнул назад. Дверь двинулась следом, аккуратно затворилась, и затем её столь же аккуратно заперли на щеколду.
Последнее было не менее удивительно, чем новость о дяде Реджи. С каких пор замужняя дама закрывается в спальне с дворецким? Возможно, в Лондоне такое и происходит на каждом шагу, но в Девоне и окрестных деревнях, где нравственность важнее степени прожарки рыбы, подобное положение дел удивляло до дрожи. С другой стороны, какую нравственность можно ожидать от места, хозяин которого заявляется домой рано поутру со следами румян и пудры у шеи, а кузен его первой жены равнодушно смотрит, как в болоте тонет бедная, глупая, обманутая всеми и совершенно бесправная девчонка?
Стараясь не шуметь, Тим повернулся и припал ухом к щели, проходившей между дверью и стеной. Подслушивать было не в его привычках, но в этот раз он просто не мог устоять перед соблазном.
Голоса звучали тихо, но Тим слышал каждое слово. Мачеха и услужливый усач беседовали спокойно, а в их голосах было столько тепла и нежности, что внутри Тима начало закипать странное возмущение. Возникло ощущение, что эти двое знали друг друга слишком хорошо, чтобы быть просто слугой и хозяйкой, и когда возникали паузы в беседе, Тим готов был вытирать пот со лба и грызть ногти, только бы прогнать из головы навязчивые мысли о том, что в эти мгновения могло происходить по ту сторону стены.
– Перестаньте. Это лишнее.
Слова сорвались с губ Малесты. Тим был готов поклясться, что, произнося их, она улыбалась. И вместе с губами улыбались её глаза.
– Я никогда не перестану, леди Малеста. – А сейчас уже вздыхал Джонатан, и Тим живо представил, как туда-сюда ходят его усы. – Вы вдохнули в меня жизнь. Я говорил вам не раз и не два, что в чудо я не верю да и не жду его, но той надежды, что вы мне подарили, мне достаточно.
– Вы знаете, милый Чарльз, что я хотела бы дать вам больше.
Тим сжал кулаки. Коварнейшая женщина! Притворяется покорной, страдающей от мигрени, болонкой, ахает и охает, а сама ведёт двойную жизнь и в разгар дня встречается с любовником!
– Но рано или поздно ваш муж обо всём узнает!
– Разве не к этому мы ведём? Разве то было не ваше и не моё желание покончить со всеми тайнами и недомолвками и начать жить, наконец, для себя, а не для...
Последние слова Тим не уловил. То ли Малеста повернулась к окну, и лёгкий летний ветерок украл то, что Тим не расслышал, то ли что-то другое стало виновником кражи, тоже смогло приглушить речь и даже остановить её на пару минут, ведь именно сейчас в комнате воцарила такая пугающая тишина, что развращенная салонами Сохо фантазия чуть не довела Тима до щемящих болей в груди.
– И всё же... – снова заговорил мерзавец Джонатан.
– Отбросьте сомнения. – А это её голос, и опять она говорит так ласково, что от этого передёргивает.
– Это слишком опасно. Для вас. За себя я не переживаю.
– И я за себя не переживаю.
– Малеста!
– Шшш, вы слишком взволнованы. Не надо никаких слов.
– И всё же... И всё же я скажу.
– Скажете в другой раз. Сейчас нам пора уходить. Мы слишком задержались тут с... картинами.
Картины! Тим презрительно хмыкнул. Если спросить, с каких именно полотнищ сегодня смахивалась пыль, то никто и не вспомнит. Пасторальный ли сюжет, или на холсте бушевал морской шторм – ни одно из произведений искусства не удосужилось даже мимолётного взгляда мачехи. Зато она с превеликим удовольствием любовалась этим пингвином и его... его... усами!
Мозг кипел от возмущений, но их пришлось на время приглушить: по ту сторону стены опять послышались шаги, и Тим едва успел отпрянуть от щелки, отпрыгнуть в сторону и скрыться в соседней спальне, где было пусто и пахло сушеным табаком. А ещё здесь было слышно, как двое вышли в коридор и поспешили по длинному вестибюлю в направлении лестницы. Слов было уже не уловить, но Тим был уверен, что на этот раз речь шла исключительно о делах по хозяйству.
От растерянности и переизбытка чувств Тим сел на край укрытой серым покрывалом кровати. Ноги отказывались слушаться и вести к выходу из комнаты, на время ставшей Тиму убежищем. Кровь прилила к лицу, и понадобилось бы не одно ведро с ледяной водой, чтобы остудить жар.
– Так вот какие накидки вам подаёт Джонатан, матушка, – процедил сквозь зубы Андервуд, вспоминая дождливый день на веранде. – Вы и тогда едва сдерживали себя, чтобы не броситься в его объятия. Представляю, как же вы огорчились, узнав, что за спиной стою я, а не этот хряк!
Выдохнув, Тим закрыл глаза, надеясь хоть немного успокоиться, но где там! Память не щадила и вспышка за вспышкой вытаскивала из закромов неопровержимые доказательства неверности той, которая ещё ночью казалась настоящим ангелом. Вот перед обедом она как бы случайно коснулась своей рукой руки усача! Вот посмотрела на него с излишней для хозяйки чувственностью, когда он передал почту! Вот просто прогуливалась с ним по дому чуть ли ни под руку, делая вид, что обсуждает небольшие изменения в интерьере, а на самом деле выслушивала любезности, за которыми таился совсем другой, весьма пошлый, смысл. Тьфу!
Тим сплюнул и даже не заметил, как сплюнул на ковёр. Ну и ладно. Этих ковров во всём доме... Хватит, чтобы выложить дорогу вплоть до Буков!
Буки... Миссис Мерит... Утонувшая в болоте Бетси и дядя Реджи, не сделавший ничего для её спасения. Теперь ещё и мачеха с Джонатаном! Всего этого было слишком много для всегда тихого и ведущего размеренную жизнь Девона, а уж последнее в списке было просто неперевариваемо.
По коридору снова шли. И шаги были тяжёлыми и уверенными. Никак проныра дворецкий задумал вернуться. Может, вспомнил, что оставил в комнате для гостей некое свидетельство его недавней близости с леди Андервуд, и теперь хочет замести следы? Отличная возможность застукать индюка на месте преступления. И Тим вскочил на ноги, дёрнул дверь на себя, вывалился в холл и чуть не врезался в... Джейкоба.
– Отец?
Андервуд-старший беззвучно шевелил губами. По тем движениям можно было легко распознать, какими словами он был готов одарить сына, и были они не из тех, что приняты у джентльменов, но Тиму было не привыкать.
– Что ты здесь делаешь? – Джейкоб всё же взял себя в руки. – Разве я не велел тебе заниматься примеркой фраков?
– Я так и делал, и уже выбрал три.
Джейкоб окинул сына изучающим взглядом и хмыкнул.
– По тебе не заметно.
– Можешь спросить Хиггинса. Он подтвердит.
– И спрошу. Потому что твоим словам давно не верю. Что тебе здесь нужно?
– Просто бродил, вспоминал детство.
– И всё?
– А разве должно быть что-то ещё?
– Отойди-ка.
Тим посторонился, и Джейкоб заглянул в спальню.
– Нашёл то, что хотел? – съязвил Тим, на что получил грубое:
– Ступай вниз. К Хиггинсу. Я плачу за его время слишком много, чтобы он просто так дремал в кресле. Наверняка у него осталось ещё что-то, что могло бы тебе подойти.
– Но я уже всё выбрал!
– Перепроверить не мешает. Ты должен выглядеть представительнее всех в Аскоте.
– Даже представительнее принца Альфреда?
– Если я посчитаю нужным, то даже представительнее его.
– Значит, я угадал с фраком, – довольно пробубнил себе под нос Тим.
– Что ты там бормочешь?
– Да так, мысли вслух. Я пойду, пожалуй.
– Вот и иди, – отрезал Джейкоб и проследил взглядом, как сын направился по коридору к лестнице. – Что-то ещё? – грубо спросил, увидев, как Тим вдруг остановился и обернулся.
– Да, – ответил Тим и подумал, что отец может что-то помнить об истории почти двадцатилетней давности, что произошла на болотах Девона и относилась к дяде Реджи и служанке по имени Бетси. Уж Джейкоб не мог о ней не знать. Нужно только набраться смелости и спросить. И Тим спросил: – Отец, а как давно у нас служит Джонатан?
Андервуд-старший задумался, роясь в дальних ящичках своей памяти.
– Двадцать лет точно. А, может, и больше. У него были отличные рекомендации, когда он пришёл к нам. И все эти годы я был им доволен. Доволен и сейчас. Что-то случилось?
Тим помотал головой.
– Всё хорошо.
– Тогда не отнимай больше моего драгоценного времени и денег. Каждая минута, пока Хиггинс внизу клюёт носом, стоит мне шиллинг.
– Да, отец, – кивнул Тим, развернулся и вскоре был на лестнице. Натравить тигра на усатого пингвина всегда успеется, и Тим обязательно это сделает, как только получит в руки доказательство повесомее, чем подслушанный разговор.
*Принц Альфред родился в Виндзорском дворце. Он был четвёртым ребёнком и вторым сыном королевы Виктории и Альберта, герцога Саксен-Кобург-Готского. Как сын монарха он получил при рождении титул Его Королевское Высочество принц Альфред. В момент рождения он был вторым в линии наследования британского престола после старшего брата Эдуарда, принца Уэльского.