Экипаж Джейкоба Андервуда покачивался на ночной дороге из стороны в сторону. Ехать в непроглядной тьме было чревато сломанным колесом, поэтому лошади шли неспешно. Кучер, прозябший на усилившемся ветру, кутался в куцый ватник и молился, чтобы месяц выглядывал из-за хмурых туч чаще. Время от времени его молитвам шли навстречу: слабый серебристый свет освещал пустую колею, и исполинские тени от старых и высоких деревьев пугали лошадей.
Джейкоб и Малеста всю дорогу молчали. Едва экипаж тронулся, Андервуд-старший уставился в окно, смотрел на тонущий в ночной тиши Лондон и сопел, как паровоз. Краснота постепенно сошла с его лица, но гложущая сердце подозрительность не успокаивалась и дошла до предела. Раза три Джейкоб ловил себя на мысли, что сейчас повернётся к Малесте и задаст все мучившие его вопросы, но всякий раз не находил нужного слова, с которого следовало начать. Выплеснуть на сидящую рядом женщину всю свою ревность значило бы показать себя с очень слабой стороны, а Джейкоб не был готов к такому разоблачению.
Ехали долго. А когда до Девонсайда осталось всего ничего и любопытный месяц снова выглянул из-за туч, Джейкоб не выдержал и обернулся. Малеста спала. Её длинные ресницы легонько подрагивали, и дыхание было ровным и спокойным, как будто ничего не случилось. Холодность, с которой она отшвырнула от себя Тима, поначалу успокоила Джейкоба, но сейчас, когда он увидел жену мирно спящей, гнев вдруг накатил с новой силой.
Буквально вчера Джейкоб был готов винить во всём Тима. Беспорядочные связи сына, его мимолётные увлечения всегда раздражали, Джейкоб побаивался их последствий, но судьба была благосклонна и отвела худшее. Теперь же Андервуда-старшего бесило выпуклое бессердечие, с которым Малеста ответила на полный желания взгляд и дышащий страстью голос. Сколькими сердцами она могла так играть, а он не знал? Скольких могла одаривать своей лаской, а он даже не подозревал? Он всегда считал, что миру достаточно одного лишь любования красотой, но никогда не полагал, что кто-то может пожелать большего и что Малеста может ответить взаимностью. И как Джейкоб ни пытался разуверить себя в обратном, как ни пытался взять себя в руки, ничего поделать не мог. Чего ещё он ждал от заурядной актриски, много лет прожившей в Сохо? Уличную кошку не приучишь к четырём стенам – она так и будет рваться на улицу. А извечная порядочность – не более чем банальное притворство.
Джейкоб не сдержался и коснулся рукой золотистых волос, отвёл пряди в сторону. Прошёлся пальцами по островатому подбородку и красивой шее. Малеста вздрогнула, открыла глаза и... отодвинулась.
– Мы уже в Девонсайде? – сонно выдохнула она. – У меня жутко болит голова.
Лицемерка! Она не спала – просто сидела с закрытыми глазами, чтобы свести на нет любое возможное общение.
– Ещё нет, – ответил Джейкоб и снова потянулся рукой к лицу самой прекрасной женщины, какую когда-либо видел. Его пальцам нравилась её нежная кожа, и с каждым новым прикосновением росло возбуждение, норовившее скоро стать неконтролируемым.
Он чувствовал, как она дрожала от его прикосновений, словно ей было холодно, страшно или противно, и память рисовала, как спокойно она реагировала на прикосновения сына в доме у миссис Мерит. Слишком быстро прошла их взаимная ненависть.
– Забудь этого глупого мальчишку, – обронил Джейкоб, не сводя взгляда с лица жены. Настоящая актриса! Отреагировала на его слова ровно и бесстрастно. – Не удивлюсь, если узнаю, что он подсел на опий. Иначе как объяснить его сегодняшнее поведение? Осрамил нашу семью и показал своё истинное лицо. Обещаю, больше он тебя не потревожит.
– Но ведь он сказал правду, – тихо произнесла Малеста. – Ты используешь меня.
– Что ты такое болтаешь?
– Я давно догадалась. Некоторые из твоих знакомых были столь открыты, что называли суммы передаваемых чеков, но в приходно-расходной книге, что ведёт твой бухгалтер, этих сумм я не видела.
– Не забивай свою голову цифрами, тем более что ты в этом ничего не понимаешь, – ответил Джейкоб. – Все взносы учтены, и бухгалтерия ведётся с точностью до единого пенни.
– Видимо, я действительно что-то недосмотрела. Я не очень сильна в счёте.
Леди Андервуд отвернулась от мужа и вгляделась в ночь за окном, но придвинувшийся к супруге Джейкоб коснулся рукой красивого подбородка, властно сжал его пальцами и развернул к себе.
– Ты делаешь мне больно, – прошептала Малеста, но Джейкоб её совсем не слушал.
– Кажется, я только сейчас понял, как сильно люблю тебя...
Его пальцы сжали её лицо сильнее, и Малеста вскрикнула.
– Я хочу тебя, – завороженно произнёс Джейкоб, его рука дрогнула и скользнула вниз, похотливо поглаживая платье и едва сдерживаясь, чтобы не сорвать его немедля.
Малеста поёжилась и вжалась спиной в сидение.
– Мне нехорошо, – пробормотала она.
– Последние месяцы тебе слишком часто бывает нехорошо, моя дорогая. – Джейкоб стянул ткань платья с плеча жены и коснулся губами бархатистой кожи. – Но в выходные я встречался с доктором Уотнером, и он уверял меня, что твоё здоровье в полном порядке.
– На сегодняшнем приёме шампанское было чересчур... сладкое. И, кажется, оно сильно ударило мне в голову. – Малеста говорила с придыханием, одновременно пытаясь отстранить от себя напористого мужа.
– Вот и прекрасно, – необычно ласково для себя протянул Джейкоб, игнорируя сопротивления. Они не шли ни в какое сравнение с его силой, и остановить их было проще, чем прихлопнуть муху. – Ты чересчур напряжена. Расслабься. Не думай ни о чём. Я сделаю всё сам.
Малеста поморщилась и попробовала натянуть платье обратно на плечо, но Джейкоб накрыл её руку своей.
– Не надо... Не здесь, не сейчас... – умоляла она.
– Отчего же? Именно здесь и сейчас. – шептал Джейкоб, водя руками по изгибам совершенного тела и распуская шнуровку. – Я безумно хочу тебя. Я даже и забыл, какая ты... Забыл, как пахнут твои волосы и какие на вкус твои губы.
Его слова срывались неспешно. Так, что он едва узнавал собственный голос. Ни с одной женщиной подобного никогда не было, и оттого Джейкобу становилось страшно. Но желание обладать той, кто сводит с ума каждого мужчину, хоть раз посмотревшего в её сторону, превратило Джейкоба в зверя. А вид её глаз, устремленных на него, её потемневший, словно застывший от ужаса, взгляд привели его в себя, и мучительная бессвязность сменилась гневом.
– Разве это так неестественно? – проговорил Джейкоб сквозь зубы. – Разве так неестественно желать собственную жену?
И он потянулся вперёд, желая сорвать страстный поцелуй, но поцеловал не губы, а тонкую твёрдую линию стиснутых губ, и внезапно почувствовал, как её руки отталкивают его лицо.
– Не смей! – задыхаясь, сказала она.
– Моя жена сопротивляется?
– Не надо, прошу.
– Я тебе настолько противен? Может, у тебя есть любовник? А, может, даже не один? Да. Точно. У тебя есть любовник. Если бы это было не так, ты не была бы такой... дурочкой.
Выражение её глаз изменилось, но Джейкоб этого даже не заметил. Он слишком резко вернулся к привычной ему свободе выражений.
– Ты сейчас меня оскорбил.
– Я имею на это полное право. Или ты забыла своё место? Забыла, кто ты и из какого дерьма я тебя вытащил?
– С тобой я попала в ещё большее дерьмо.
– Хочешь обратно в Сохо? В грязь, где повсюду крысы, вонючие кошки, шарманки и пёстрые лохмотья? Мой сынок тоже любитель тамошней грязи и шлюх. Вы были бы отличной парой.
– Прекрати. Я не желаю тебя слушать.
– А я не желаю говорить. Но я по-прежнему хочу то, что принадлежит мне и в чём ты не можешь мне отказать.
Сильные руки задрали подол платья.
– Перестань, – едва дышала Малеста. Пальцы скользнули по дверце, нащупали ручку. Та легко поддалась, и холодный ветер ворвался в образовавшуюся щель, принося с собой запахи болот и надвигающегося дождя.
– Не любишь мягкие подушки? Предпочитаешь пыльные каморки и гнилые листья? Какой же я был идиот, что всё это время окружал тебя роскошью. Мой сын в этом отношении превзошёл меня, поимев тебя в лачуге у старой кошёлки Мерит. Что ж, никогда не поздно исправиться.
Джейкоб поднял с пола упавшую трость и постучал ей в крохотное оконце, через которое просматривалась спина кучера. Кучер понял знак и остановил лошадей. Джейкоб пинком распахнул дверцу и вытолкал жену на улицу.
Неприятный ветер тут же укусил за обнаженные плечи. Малеста обхватила себя руками, придерживая расшнурованное платье и разболтавшийся корсет. Вокруг было темно и сыро и шумели деревья. Где-то вдалеке простонало болото, и Малеста задрожала от страха.
– Жди здесь, – бросил Джейкоб кучеру.
Тот кивнул. До дел господ он был равнодушен, интересовался только жалованьем, а на последнее хозяин был щедр, так стоило ли вмешиваться? Тем более то была обычная ссора между мужем и женой. В местах, откуда кучер был родом, такие ссоры были на каждом шагу и часто заканчивались побоями. Единственное, о чём он жалел, так это то, что окна Девонсайда уже начинали просматриваться сквозь лесную чащу. Неужели хозяева не могли потерпеть и устроить разборку по прибытии домой? Зачем ругаться, насквозь промерзая, если с тем же успехом это можно делать в тёплой гостиной у камина?
– Идём. – Джейкоб схватил Малесту за руку и потащил за собой.
Острые камни впивались в подошву туфель и больно жалили. От влажной травы промок подол платья, и причёска растрепалась на ветру. Одна из лент зацепилась за ветку дерева и так и осталась на ней висеть извивающейся змейкой.
– Куда ты меня ведёшь? – выкрикнула Малеста и в тот же миг оказалась прижатой спиной к стволу широкого дуба. Неровная кора распорола тончайший шёлк и кружево и впилась в кожу. Малеста снова вскрикнула, но Джейкоб тут же закрыл ей рот жадным поцелуем.
Он всегда считал её своей игрушкой, на которую предпочитал смотреть, но которую боялся трогать. Даже в редкие минуты интимной близости Джейкоб чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что он может что-то сломать или испортить, или просто перестать относиться к жене как к бесценному сокровищу. Он никогда не видел в ней женщину, но просто красивую часть интерьера, и осознание того, что подобная красота принадлежит лишь ему одному, тешила его самолюбие.
– Тебе нравится? – хмыкнул Джейкоб, оторвавшись от прохладных губ, пахнущих малиной и не растерявших ещё сладкий привкус выпитого вина. – Конечно, нравится, а как же иначе... Ведь сейчас я делаю всё так, как ты любишь.
– Что ты несёшь? – выплюнула в лицу мужу Малеста.
– Ещё скажи, что ты не зажималась с ним под деревом в Аскоте. Скажи, что всё было не так.
– Ты пьян.
– А ты – распутная девка, чьё место в канаве, а не в моём доме.
– Так отправь меня в ту канаву. Может, там я буду счастливее, чем в твоей золотой клетке. Не придётся улыбаться всем подряд только потому, что ты этого хочешь. Не прикрывайся благими намерениями – я всё знаю. Ты никогда ничего не делаешь просто так. Ни ты, ни те люди, которые тебя окружают. Твой сын...
– Замолчи. Ты вскружила ему голову, сделала из него ручного щенка, готового вилять хвостом по одному лишь щелчку пальцев.
– И его интерес ко мне, видимо, нарушил многие твои планы.
Джейкоб тяжело засопел.
– Так, значит, ты сделала это намеренно? А этот идиот купился и побежал за юбкой вместо того, чтобы слушать отца?
– А что он мог от тебя услышать? Как использовать близких людей или даже убивать их ради обогащения? Или как уходить от ответственности? И не смотри на меня так. Я же сказала – я знаю всё. Деньги фонда принадлежат мисс Кларе Рив, как бы ты ни старался это скрыть. Ей же принадлежит и имущество твоего дружка Бигота. Я долго молчала, но теперь выскажу всё тебе в лицо. Ты – страшный человек, Джейкоб Андервуд, и я не желаю тебя больше знать.
Сильные пальцы, оставившие синяки на запястьях, теперь крепко сжали плечи.
– Да ты, я смотрю, вовсе не скучала за книжками все эти годы, как говорила мне.
– Ты снова делаешь мне больно.
– Ты это заслужила. Слишком много совала нос туда, куда не следовало. Настроила против меня сына и теперь хочешь сбежать?
– Я просто хочу жить своей жизнью, не зная больше ни тебя, ни тех, кто тебе подобен. Я устала от грязи, которой ты меня окружил. А что до твоих секретов – я не одна знаю, как обстоят дела на самом деле.
Джейкоб выругался и толкнул Малесту на землю. Охнув, та упала, ободрав руку о камень.
– Что ты наболтала Тиму? Говори!
Малеста поморщилась от боли в боку и на локте.
– Ничего.
– Врёшь.
– Твоё право так думать. Но мне и говорить ничего не понадобилось: твой сын достаточно любопытен и наблюдателен, чтобы с первого же намёка начать рыть в правильном направлении.
В один шаг Джейкоб оказался рядом с женой. Грубо схватил её за волосы и дёрнул на себя.
– Ты играешь мной, да?
Ненасытная страсть, разбушевавшаяся по пути из Лондона на Девон, сменилась безудержной яростью, остановить которую было уже не под силу. Даже красивая женщина, в тот момент беспомощная и своим видом даже жалкая, ничего не могла сделать, потому что именно в эти минуты Джейкоб ту красоту не обожал и не боготворил, а презирал и готов был топтать ногами. Он только сейчас понял, что, что бы он ни воображал себе, эта женщина никогда не принадлежала ему ни мыслями, ни телом. Вещь, которая никогда не должна была задавать много вопросов, чего-то желать и мыслить дальше, чем смена блюд к обеду, вдруг оказалась с душой и сердцем.
Чёрная в ночной темноте листва деревьев снова зашумела на ветру, и в который раз заволновались болота. Закачались высокие камыши, и месяц в небе пролил на землю немного серебра.
– Вставай. Мы едем в Девонсайд. Там я решу, что с тобой делать, – приказал Джейкоб, развернулся и пошёл по направлению к экипажу, одиноко торчавшему посередине дороги.
Оставленный с лошадьми кучер сидел в той же позе, что Джейкоб его оставил. Возвращению хозяина он был несказанно рад – хотелось уже вернуться в тёплый дом и завалиться спать. Однако хозяин вернулся один, и кучер завертел головой по сторонам, пытаясь разглядеть в темноте, за каким же деревом спряталась леди Малеста.
Джейкоб не торопился садиться. Повернувшись в сторону лесной чащи, он нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Упрямство Малесты раздражало, и Джейкоб сплюнул на землю горечью. Подобная злость посещала его впервые; даже заметив подвязку жены среди вещей сына, он скорее был растерян, чем разгневан. Возможно, он бы и простил ветреность женщины, которая его никогда не любила, если бы она сегодня оказалась покладистой и позволила Джейкобу утолить свой голод. Но она изобразила из себя жертву, хотя на деле была обычной уличной девкой, которой вдруг улыбнулась удача. Среди всех своих любовниц Джейкоб не знал ни одной, которая позволила бы себе вести себя подобным образом. Но эта женщина... эта роскошная женщина... была чем-то особенным, и от этих мыслей у Джейкоба ныло сердце.
По дороге прошелестели мелкие камешки, подгоняемые ветром; закрутился слабым вихрем песок. Совсем неподалёку послышались лошадиное ржание и топот копыт. Последний нарастал, и из темноты ночи прямо на Джейкоба вылетела взмыленная лошадь и наскочила бы, забив копытами до смерти, если бы не всадник. Тот ловко увёл лошадь в сторону, и та встала как вкопанная. Джейкоб всмотрелся в ночь. В увиденное ему верилось с трудом, и впервые в жизни Джейкоба обуял страх от встречи с сыном.
– Где она? – выкрикнул Тим, спрыгивая на землю. – Что ты с ней сделал?
– Оставь мою жену в покое, – прорычал Джейкоб, не сдвинувшись с места.
– Это тебе стоит оставить её в покое. Она тебе не жена.
Джейкоб криво усмехнулся.
– Ты и это знаешь. Далеко же ты зашёл.
– Куда мне до тебя... И до твоих преступных схем.
– Ты должен понимать, что всё это делается во благо нашей семьи.
– Тебе не хватает денег? Сколько ещё нужно, чтобы ты успокоился? Я заплачу. Только отдай мне её.
Джейкоб готов был взорваться истерическим смехом.
– Болван. Она играла тобой, приблизила к себе лишь для того, чтобы настроить против меня, чтобы разрушить нашу семью и разобщить нас.
– Уже давно всё разрушено, отец. Ещё тогда, когда умерла мама, а, может, и раньше. Ни ты, ни я никогда не пытались жить дружно, а, значит, нечего винить в нашей вражде ни в чём неповинную женщину.
– Она так сильно вскружила тебе голову? Наболтала про фонд, про Клару Рив и дурака Бигота? А ты поверил недалёкой бабе и поставил под сомнение дело своего отца?
– И не ошибся. Ты намеренно молчал и делал так, как тебе нужно. Знал, кому мать предназначила деньги фонда, не мешал ей, позволил подготовить все бумаги, а потом подкупил гнилого Крокенса, заставил его прикрыть контору, навсегда замолчать, а деньги распихал по своим карманам. Ведь всё было именно так?
Джейкоб ухмыльнулся.
– А я думал, ты только девок можешь за грудь мять... А теперь, дорогой сын, остынь и подумай на трезвую голову. Ты готов просто так подарить львиную долю нашего состояния девке, чьё имя слышишь первый раз в жизни? Ты даже не видел её! Чем она заслужила такую щедрость? Наша семья веками создавала то, что мы имеем, складывала кирпичик к кирпичику, а обычная нищенка, без имени и без рода, придёт и в одночасье получит всё только потому, что так захотела твоя мать?
– Зато тебе, видимо, отлично известно, кто она такая, раз ты так смело говоришь о её низком положении.
В эту минуту Джейкобу вдруг стало ясно, что он сильно недооценивал сына.
– Допустим, – выдавил он. – Допустим, я знаю, кто она такая. Что дальше? Ты потребуешь у меня детали и рванёшь к ней, чтобы положить к её ногам богатство? Дурак. Ты станешь посмешищем в глазах всего общества. Тебя будут обходить стороной, и перед тобой будут закрываться двери. Ты лишишься всего. Подумай хоть раз, что ты оставишь своим детям после своей смерти. Может, тогда твоё рвение уже не будет столь бездумным. Надеюсь, ты меня понял.
– Я тебя понял, – проронил Тим. – И я действительно не знаю, кто такая Клара Рив, и не понимаю, почему мать была к ней столь добра. Возможно, на то была своя причина, но сейчас меня заботит другая женщина. И я здесь, чтобы договориться с тобой. Если тебе нравится обманывать других – продолжай! Но не тяни меня и Малесту в это болото. Отпусти её, и я забуду наш разговор.
Джейкоб ревниво прищурился.
– Ещё есть варианты?
– Иначе я за себя не отвечаю.
Джейкоб обогнул экипаж и распахнул дверцу.
– Как видишь, её здесь нет, – хмыкнул он и подцепил пальцами трость, оставленную на сидении.
– Куда ты её дел? – В голосе Тима поселилась паника. – Говори.
Крепко сжав трость в руке, Джейкоб сделал несколько шагов и встал за спиной сына.
– Хорошо же она тебя охмурила... А ведь, если подумать, обычная баба...
Тим резко обернулся и тут же получил удар тростью в живот. Согнувшись от боли, тряхнул головой и попробовал разогнуться, как второй удар пришёлся на спину и ещё один сбил с ног. Оказавшись на земле, Тим сплюнул попавшим в рот песком и посмотрел на возвышающегося над ним отца. Лицом тот был строг и намерениями серьёзен.
– Этой штукой я могу размозжить тебе голову, – сказал Джейкоб, приставив металлический конец трости ко лбу сына, – и я это сделаю, если ты не остановишься.
– Она не любит тебя. Ты ей противен.
– И что? Разве мне нужна её любовь? Если бы была нужна, я бы на ней женился, а не завёл её к себе в спальню обманом.
– Зачем же ты это сделал?
– А затем, мой дорогой сын, что, сколь бы красива ни была женщина, с ней нельзя появиться в нашем глубоко консервативном обществе, если у отношений нет официального статуса. Кто бы тогда поверил, что она имеет отношение к семейному фонду? Кто бы согласился выписать тому фонду хоть один крохотный чек?
– И ты заставил всех поверить, что она твоя законная супруга? Организовал церемонию, а потом уничтожил все записи о браке?
– Я не мог позволить, чтобы даже мизерная часть нашего состояния вдруг оказалась в руках уличной дешёвки. Я и так подарил ей слишком много всего, включая платья и дорогие украшения. Только за это она должна целовать мне ноги, а не разыгрывать из себя опороченную леди.
– Ты поступил подло.
– И мне придётся поступить ещё подлее. – Джейкоб замахнулся тростью. – Прости, Тим, но ты слишком много знаешь...
Однако Тим был начеку. Резко вскочив на ноги, он с криком набросился на отца, повалил его на землю, и оба принялись барахтаться в пыли. Обомлевший кучер спрыгнул с козел и скрылся в лесной чаще, неистово крестясь и мысленно давая себе обещание больше никогда не соваться в Девонсайд и к этой семейке, в которой посреди ночи отец и сын убивают друг друга.
Десятки мелких и острых камешков впились Тиму в спину, стоило Джейкобу одержать верх и припечатать сына к земле. Его сила была удивительной, и Тиму оставалось только брыкаться и пытаться разжать пальцы отцовских рук, которые уже сдавили шею. Выходило плохо, и Тим сумел глотнуть воздуха только, когда отец сам это позволил и ослабил хватку. Однако уже в следующую секунду его кулак пришёлся на висок Тима. Перед глазами помутнело, а когда Тим пришёл в себя, то отец уже шарил рукой рядом с собой, пытаясь нащупать откатившуюся в траву трость.
Собравшись с силами, Тим попробовал столкнуть с себя отца, как вдруг тот взвизгнул, словно собака, которой наступили на хвост, и повернул голову в сторону. Вместе с ним повернулся и Тим.
Колыхавшаяся на ветру юбка впечатления не произвела, зато широкий каблук, впечатавший ладонь Джейкоба прямо в землю и давивший с таким рвением, словно желал раздробить кости на мелкие кусочки, заставил на мгновение забыть обо всём, даже о боли. И не только Тима. Изумленный Джейкоб бестолково дёргал рукой, пытаясь высвободиться, но в это мгновенье раздался глухой звук. Джейкоб тут же обмяк и шмякнулся на сына, закатив глаза.
Тим облегчённо выдохнул, закашлялся, а после напрягся, скинул с себя отца, поднялся на локте и сплюнул кровью.
Над ним стояла Малеста. Растрёпанная, в местами порванной одежде и даже с камнем в руке, который она тут же бросила в песок, она всё равно была прекрасна и походила если не на королеву, то на лесную фею, вышедшую из чащи, чтобы прийти на помощь. И правильно было бы броситься к её ногам и поблагодарить за спасение, но Тим, всё ещё неистово кашляя, приложил пальцы к шее отца и нащупал пульс.
– Он дышит, – выдавил он.
– Простите, – только и смогла прошептать Малеста и осела рядом на песок. – Я чуть не лишила вас отца.
– Для вас это, видимо, дело привычное – бить по голове всякого, кто вам не нравится.
Малеста вяло улыбнулась и провела дрожащей рукой по перепачканному в крови и песочной пыли лицу Тима.
– Я не могла позволить вам этого сделать. Ваш удар мог бы оказаться роковым...
Тим отнял руку Малесты от своего лица и поднёс худенькие, холодные пальчики к своим губам.
– И почему я опять считаю вас ангелом?
– Наверно, потому что вы его никогда не видели.
– Теперь вижу, – выдохнул Тим и подался вперёд.
Внезапный поцелуй получился по-мальчишечьи неловким, стеснительным и рваным. Малеста ему не противилась, но и не ответила ни одним встречным движением. Она застыла ледяной статуей, и Тим впервые в жизни почувствовал себя виноватым. Как будто сорвал в чужом саду красивый цветок и спрятал его за спину. Он даже не понимал, зачем это сделал, но желание хоть как-то выразить свои чувства к этой женщине было столь велико, что он просто не смог сдержаться.
Вдалеке заволновались желто-оранжевые огоньки, и вскоре на дороге послышались голоса и лай собак. Зажженные факела облепили Тима и Малесту, словно рой светлячков, и они оба зажмурились, а когда Малеста открыла глаза, то Тим снова смотрел на неё. Его губы разомкнулись, и она услышала всего шесть слов, но и тех хватило, чтобы понять, что сейчас предстоит время тяжёлых откровений.
– А теперь я хочу знать всё.