Доктор Уотнер вышел из спальни, а Тим радостно выдохнул и откинулся на мягкие подушки. Чувствовал он себя сносно, но вида не показывал. Охал сильно и стонал громко, как в лучших постановках о больных и раненых, пока его, приведённого в чувство, вели до кровати, укладывали, подсовывали много подушек под спину и голову и укрывали одеялом.
Слуги и мачеха сразу развели суматоху – мистер Уотнер еле-еле выпроводил всех за дверь, чтобы осмотреть пациента в тишине и спокойствии. Изучил шишку на голове, неодобрительно покачал головой и вежливо поинтересовался:
– Чем это вас?
– Книгой, – даже не моргнув, ответил Тим. Про ангелочка промолчал.
Глаза доктора весело заблестели.
– Что же это была за книга, если вы сознания лишились?
– Энциклопедия бабочек, – продолжал Тим. – Я потянулся за пьесами Шекспира на верхней полке, но вместо одной книги вытянул две. Кто ж знал, что там такой беспорядок?
– В следующий раз будьте аккуратнее. Книги – вещь полезная, это бесспорно, но какой от них вам толк, если отправитесь на тот свет? Вот. – Мистер Уотнер поставил широкую подпись на рецепте и щёлкнул замком на своём чемоданчике. – Я передам это вашей мачехе. Микстуру, как будет готова, принимать три раза в день, а мазью будете шишку мазать. Хоть каждый час. Вреда не будет. Дня через три должно полегчать.
В знак благодарности Тим слегка кивнул и высунул руку из-под одеяла, чтобы ответить на прощальное рукопожатие.
Шишка болела, стоило к ней прикоснуться, а от волос и рубашки до сих пор шёл неприятный запах. Переодеться бы – как раз и саквояж занесли в комнату и поставили на прикроватную банкетку.
Привези возница вещи чуть раньше – Тим не получил бы по голове. Но у бедолаги сломалось колесо как раз в том месте, где заканчивалась дорога вдоль цветочного луга и начиналась липовая аллея на Девонсайд. Вот и пришлось тому сначала с колесом возиться, потом плюнуть на то колесо и тащиться до дверей поместья Андервудов пешком, а потом снова возвращаться к брошенной посреди аллеи телеге, но уже с помощниками, и чинить сломанное.
Тим всё это услышал, когда к его голове прикладывали лёд, и ещё не решил, благодарить ли возницу за непреднамеренное опоздание или отругать как следует. С одной стороны, встретили Тима совсем не так, как он рассчитывал. Но если посмотреть иначе, что может быть лучше ситуации, когда та, чьё расположение тебе надо завоевать, всполошена и переживает о тебе больше, чем о порядке блюд, которые будут поданы на обед? Злополучная статуэтка сделала одну половину дела, а приехавший поздно возница – вторую. Тиму оставалось лишь правильно сложить половинки и быстро брать быка за рога. Именно быстро. Долго рассиживаться в Девонсайде молодой Андервуд не намеривался. Кругом была такая несусветная скука, что вот-вот и он начнёт зевать. И это ещё с отцом не встретился! Тот только и будет что с наставлениями докучать, пока мачеха, натура крайне пресная и недалёкая, будет продолжать раздражать и злить.
Тим вытащил руку из-под одеяла, в который раз потрогал шишку и чуть не зашёлся сдавленным кашлем от мерзкого запаха, которым до сих пор была пропитана вся та одежда, которая была надета.
Одеяло было скинуто тут же. Тим свесил ноги с кровати, потянулся, встал и прошёл к саквояжу. Стянул с себя грязную рубашку, швырнул на пол и достал чистую. Тряхнул пару раз, распрямляя, но не успел сунуть руку в рукав, как в дверь робко постучали и послышался уже знакомый женский голос. Мачеха интересовалась, всё ли в порядке и может ли она войти.
На ловца и зверь бежит? До чего же она наивная! Красивая лицом и пустая внутри. Они все были такими. Все отцовские пассии, кроме матери. Все выглядели, как куклы. Все смеялись пустым шуткам и делали круглые глаза, когда разговор заходил о чём-то более серьёзном. Но у тех дам был один большой плюс: они все были богаты. Так почему же отец выбрал ту, у которой за душой не было ни гроша? Тим этого до сих пор так и не понял. Не понял и не принял. Но оттого на душе было легче, ведь куда проще ненавидеть и мстить настоящей пустышке, чем просто глупой женщине, за спиной которой стоит солидной счёт в банке и сильные связи.
Усмехнувшись собственным мыслям, Тим опустился обратно на кровать, рубашку надевать не стал, намереваясь с первой же минуты сломать все стандарты и приличия и сразить мачеху наповал своим видом, сжал вещь в руках и, изобразив сильнейшее страдание на лице в надежде надавить на жалость, слабым голосом произнёс:
– Можете войти.
Дверь отворилась, но впустила в комнату почему-то совсем не Малесту. А если это была она, то впору было снова бежать за доктором Уотнером, потому что вместо яркого платья Тим увидел строгую чёрную тройку и ботинки, до блеска начищенные ваксой. А вместо крохотной мушки над губой – коротко стриженные усики. Джонатан? Проклятье! Минуты шли, переплавляясь в часы, а Тим топтался на месте. Генри наверняка успел прощупать свою кузину уже всю до самых рёбер, а его приятель только бронзой по голове отхватил.
– Молодой хозяин не одет, – с пафосом в голосе, положенном всем дворецким лучших английских домов, произнёс батлер Малесте, которая оказалась прямо за его спиной, и перешагнул порог. Не успел никто опомниться, как Джонатан захлопнул дверь, не позволив ни одному любопытствующему и краем глаза увидеть полуобнаженного больного.
– Позволите? – Джон взял рубашку из рук Тима, распрямил, осмотрел, неодобрительно покачал головой, а заодно и поводил усиками, и отложил в сторону: – Это никуда не годится. Отдам прислуге. Она выпрямит эти ужасные складки.
– Абсолютно согласен, – спешно закивал Тим, понимая, что чем меньше разногласий у него будет с нудным слугой, тем скорее тот уберётся из комнаты. А рубашку пусть забирает – тогда и объяснять мачехе не придётся, почему предстал перед ней почти нагишом, как не придётся и наигранно краснеть.
– Вам нужно лежать, – продолжал докучать дворецкий. – Доктор Уотнер наказал обеспечить вам полный покой и велел проследить, чтобы в первые дни вы поменьше двигались. Сотрясение мозга – не шутка. Доктор сказал, вы ещё легко отделались.
Тим и в этот раз спорить не стал, залез обратно под одеяло, поелозил на пухлых подушках и тяжело вздохнул.
– Вы что-то изволите? – насторожился Джонатан.
– Изволю, – простонал Тим. – Доктор Уотнер прописал мне полный покой, а вы трясёте этой рубашкой прямо над моим ухом. Пыль сыпется, и я от шума уже вздрагиваю.
– Простите, сэр, – опомнился дворецкий и перекинул рубашку через руку. – Я заходил сообщить, что к обеду вам спускаться не нужно. Через полчаса его принесут вам в комнату.
– Хорошо, – огрызнулся Тим и тут же спросил голосом уже ласковым и вкрадчивым: – А отец надолго уехал?
– Он обещал вернуться к ночи, но мы все надеемся, что увидим его ещё до ужина.
До ужина... Времени пообщаться с мачехой tête-à-tête оставалось совсем в обрез, а долго тянуть кота за хвост в делах любовных Тим не привык. Пришёл, увидел, полюбил и... пошёл за следующей. Именно так поступали все четверо приятелей из клуба «Сорняки», а Тим считался в четвёрке лучшим соблазнителем.
– Если вам больше ничего не требуется... – завёл шарманку всех дворецких Джонатан, пятясь к выходу.
– Ступай-ступай, – махнул рукой Тим, усиленно соображая, как же поскорее пересечься с ненавистной жертвой, но подсказка пришла сама собой.
– Тогда я передам леди Малесте, что можно подавать обед. Она так за вас волнуется, что распорядилась приготовить его на час раньше положенного и даже сама пожелала принести его вам.
– Как же я голоден... – тут же намекнул Тим.
– Я передам на кухню. Возможно, получится подать закуски уже через двадцать минут.
У него было целых двадцать минут! Отличный запас времени, чтобы основательно подготовиться.
Как только за батлером захлопнулась дверь, Тим выскочил из кровати, бросился к саквояжу, вытащил небольшой флакон, вытянул зубами тугую пробку, плеснул себе на руки душистой воды и растёр по тёплому телу. Гвоздика должна была перебить вонь, хотя сделать это без помощи горячей ванны было сложно. Затем вернулся к кровати, взбил подушки, растрепал волосы на голове и бухнулся обратно на мягкую перину, даже не укрыв себя одеялом как следует. Изобразил страдания на лице, свесил одну руку, словно не было сил её поднять, и принялся ждать, отсчитывая про себя секунды.
Стук в дверь заставил Тима в мыслях довольно хмыкнуть. При этом ни один мускул на лице не дрогнул, выдавая коварное притворство.
– Мистер Андервуд?
Тим открыл глаза и резко сел на кровати. Это снова был Джонатан. Теперь он принёс тщательно выглаженную рубашку, в которой не было ни одной неряшливой складочки – хоть с лупой ищи.
– Мистер Андервуд, – важно произнёс батлер, подавая рубашку хозяину.
Тим быстро нырнул руками в рукава и пробежал пальцами по пуговицам, застегивая их.
– Иди-иди, – снова замахал он руками на дворецкого, с ужасом осознавая, что вот-вот и двадцать минут оттикают в голове, и мачеха увидит его бодрого, а не кислого и едва живого, как он задумывал.
Джонатан ушёл, а Тим тут же рванул на себе рубашку, смял её в комок и сунул под подушку. И вовремя, так как в дверь опять постучали.
– Войдите, – заплетающимся языком пробормотал «больной».
В спальню заскочила горничная.
Это была милая конопатая девчушка лет семнадцати, мигом смутившаяся и чуть не выронившая тяжелённый поднос, уставленный розетками и блюдцами с закусками, паштетами и тёплыми лепешками.
– А почему ты? – Тима хватило лишь на грубый вопрос, но он вовремя одумался и уже спокойнее и вежливее переспросил: – А миссис Андервуд не планирует меня навестить?
Горничная поставила поднос на столик у кровати, присела в вежливом поклоне и уставилась в пол, чтобы ещё больше не зайтись смущением.
– Нам передали, что вы очень голодны, и миссис Андервуд отправила меня первой. А сама она сейчас на кухне, проверяет суп и картофельный пирог. Их подадут вам с минуты на минуту.
– А подаст сама миссис Андервуд?
– Я так слышала, сэр. Она очень за вас переживает.
– Тогда передай ей, я очень жду.
– Конечно, сэр.
Девчонка опять присела, а после пулей вылетела из комнаты. Закрыла за собой дверь, прислонилась спиной к стене, мечтательно закрыла глаза, рисуя перед собой увиденный образ, и обречённо вздохнула, осознав пропасть, лежавшую между ней и прекрасным сыном хозяина.
После лепёшек, паштетов, пюре из зеленого горошка и пареной моркови принесли суп. И притащил его в фарфоровой супнице розовощекий поварёнок. Принёс, открыл крышку, облизнулся на пахнущий говядиной и свежей петрушкой пар, зачерпнул половником бульона и наполнил им суповую тарелку. Тим от злости того поварёнка тем половником чуть не пришиб. Уже занёс руку, но потом сделал вид, что чешет плечо, и скорее выгнал пацаненка обратно на кухню.
Когда подали пирог, то Тим уже чувствовал себя вулканом, внутри которого закипала лава. Мачеха никак не шла, подсылая к пасынку то одного, то второго, то третьего. И каждого из них Тиму приходилось выпроваживать со скоростью света, а затем снова и снова проверять, не выветрилась ли гвоздика с груди и шеи, всё так же ли небрежна прическа и не сдулась ли шишка на голове, которая была главным козырем во всей этой комедии.
Промучившись так несколько часов и даже вытерпев послеобеденный чай и прочитавшего ему утреннюю газету Джонатана, Тим в конце концов махнул на всё рукой, оделся, укрыл себя одеялом до подбородка и даже второе попросил, ведь за окном уже вовсю шумел дождь и в комнате начинало сыреть, и уставился в потолок, уже откровенно жалея, что повелся на развод приятелей и потащился в этот проклятый Девонсайд, где одни коровы, комары и глупые курицы. Так и лежал, пока не начало смеркаться и в дверь снова не постучали. И этот стук стал последней каплей.
– Да чтоб вам всем провалиться! – Тим жахнул по перине кулаком, свесился с кровати, взял в руки единственный, выживший в нелегкой борьбе с болотом, ботинок и швырнул его в сторону дверной ручки, при этом заорав: – Вам здесь мёдом намазано, что ли? Развели проходной двор! Пошли вон!
– Простите, – услышал он в ответ и замер от волнения. Мачеха! Она самая! А он, болван, горло дерёт и норовит всё испортить! – Привезли микстуру и мазь, но если сейчас неподходящий момент, то я зайду позже. Или передам с Джонатаном.
Ну, уж нет! Джонатана на сегодня было уже предостаточно.
И Тим, забыв про напускное страдание и показную слабостью, чуть не запутавшись ногами в одеялах, соскочил с кровати, бросился к входной двери и рванул ту на себя.
– П-прошу п-простить, – начал заикаться он, зачем-то теребя пальцами концы рубашки и одёргивая ту на себе.
Руки так и хотели заправить ткань за пояс, и никакой речи не шло о чём-либо другом, а в голове совсем не укладывалось, как же так получилось, что собирался встретить мачеху в виде, непристойном для сына уважаемого банкира, а в результате встретил чуть ли ни в шубе.
– Я, наверно, не вовремя, – проронила Малеста и отвела взгляд от Тима. – Вот. – Она протянула пузырёк с жидкостью и круглую жестяную коробочку. – Примите лекарства и скорей ложитесь. Вам нельзя долго быть на ногах.
– Конечно-конечно, – забормотал Тим.
Ногой отпихнул в сторону лежавший у самого порога злополучный ботинок, забрал микстуру и мазь и вдруг внезапно скривился и скрючился, словно у него не голова от удара должна была болеть, а живот – от зелёного горошка.
– Ай...
Малеста будто этого и ждала. Тут же развернулась и решительно переступила порог спальни, а ведь за секунду до этого уже успела подобрать платье, чтобы на следующем ударе сердца развернуться и уйти. Заботливо подхватила Тима под локоть и, поддерживая, довела до кровати, усадила ближе к подушкам, на которые Тим не замедлил повалиться с сильнейшим стоном.
– Вам надо срочно выпить лекарство.
Леди Андервуд засуетилась, не зная, то ли бежать за чайной ложкой на кухню, то ли просить слуг принести, то ли пытаться поискать в комнате. В конце концов, обнаружив ложку на столике, с которого ещё не убрали следы послеобеденного чаепития, Малеста схватила её, обернулась и увидела, как Тим уже разобрался с обвязанной соломенным жгутиком склянкой и принялся пить прямо из горла.
– Что вы делаете? Надо чуть-чуть!
– Пусть будет побольше. – Тим облизнулся. Микстура оказалась сладковатой, но резко отдавала лимонником. – Не хочу предстать перед отцом в таком жалком виде. Ведь жалком, да?
Зелёные глаза уставились на мачеху. И взгляд тех глаз был настолько полон грустной нежности, насколько сердце – ненависти.
Малеста на вопрос не ответила – подошла к кровати, села на краешек, взяла брошенную рядом с подушкой баночку, отвернула крышку и захватила пальцами немного густой, желтоватого цвета, кашицы.
– Позвольте, я помогу.
Она потянулась рукой к голове Тима, осторожно отвела прядь волос в сторону и дотронулась до шишки. Тим замер и, почти не дыша, смотрел на лицо мачехи, оказавшейся рядом с ним ровно настолько, насколько прежде оказывались только напомаженные девицы из салона мадам Лека. И если последние горячо сопели и пахли тяжёлыми виноградными духами, то от Малесты шёл едва уловимый аромат ландышей, но почему-то дурманил он больше, чем мускус и горькие специи.
Тим облизнул сухие губы.
– Вы простите, что я так... ботинком, – начал он, громко сглатывая, чтобы смочить такое же сухое, как и губы, горло. – Мне показалось, я видел у шкафа мышь. Вот и зарядил, а попал по двери.
Малеста отвела руку от шишки на голове Тима и понимающе улыбнулась. И не стала выговаривать завравшемуся пасынку, что от стенки шкафа до двери добрых девять футов, и так сильно промахнуться мог разве что пьяный или слепой.
– Вы меня тоже простите... за статуэтку. Выгляди вы прилично, я бы никогда... Вы же понимаете?
– Конечно.
Леди Андервуд снова захватила пальцем немного мази и снова коснулась болевшей шишки.
– И спасибо, что никому не сказали правду. Джейкоб бы мне никогда не простил, узнай, что я его сына...
– ...бронзой, – закончил Тим и внезапно накрыл ладонь Малесты своей, отодвинул немного в сторону, на другой ряд волос, и тоном как ни в чём не бывало объяснил: – Вот тут ещё болит. Там тоже синяк?
– Сейчас посмотрю, – смущённо ответила мачеха и высвободила пальцы из-под горячей руки пасынка.
– Проверьте хорошенько. Болит просто жутко. Не видно? А вы поближе наклонитесь. Ещё ближе. Что ж вы меня так боитесь? Я ведь не чужой вам человек...
И Тим снова уставился на мачеху.
Расстояние между их лицами было настолько вопиюще неприличным, что Малеста не выдержала и дёрнулась с места. Да так резко, что не успела разжать пальцы, которыми прижимала непослушные волосы, чтобы те не мешали лечению. Приличной толщины прядь дёрнулась следом, Тим вскрикнул, а Малесте ничего не оставалось как снова начать рассыпаться в извинениях, ведь к шишке на голове наследника семейства Андервудов прибавился ещё и выдранный клок волос.
– Что же вы со мной делаете? – простонал Тим. – Я ведь так до встречи с отцом не доживу...
– Простите. – Малесте снова пришлось суетиться. – Тут пара волосков всего. Вот так зачешете – совсем не видно. – И леди Андервуд, пересиливая себя, вновь приблизилась к пасынку и дотронулась рукой до его головы.
– Об этом тоже отцу не говорить? – спросил Тим.
Малеста кивнула.
Ответ был сродни раскату грома в солнечный день.
– Тогда за вами должок, ведь я храню уже две ваши тайны, а вы мою только одну. Согласны?
Нет. Малеста была категорически не согласна. И не потому, что дала себе слово всегда держаться от сына мужа подальше, а лишь потому, что, как бы ни уговаривала Джейкоба спокойнее относиться к выходкам Тима, сама от пасынка ничего хорошего никогда не ждала. Вот и сейчас невинное на первый взгляд желание помочь быстрее встать на ноги переросло в беседу, полную недосказанностей.
– Тим, – проронила леди Андервуд голосом строгим и даже холодным. – Тимоти... Зачем вы приехали?
На секунду в комнате повисла тишина, и только слышно было, как дождь барабанил по стеклу.
– Я не могу приехать в дом отца? – Пасынок тоже звучал холодно, и даже в зелёных глазах был лёд.
Малеста коснулась ладонью головы, на этот раз своей, как будто снова начало пульсировать в висках на непогоду.
– Какую же чушь я говорю. Простите ещё раз.
– Не слишком ли много прощений на один день? – Тим прищурился.
– Вы меня не так поняли...
– А как должен понимать?
Малеста отвела руку от головы и посмотрела на молодого Андервуда.
– Тимоти, скажите честно: вы что-то натворили? Наверняка натворили, а теперь приехали просить помощи у отца и хотите ввязать и меня в эту историю. Если скажете правду, то обещаю, что помогу вам. Как минимум отыщу день, когда Джейкоб будет в хорошем настроении, и сделаю всё, чтобы его гнев не был сильным.
Тим поднялся, заходил по комнате, опустился в кресло, повернул голову в сторону окна, как будто обдумывал ответ и хотел, чтобы ни его взгляда, ни лица не видели, потом снова вскочил и только после этого приблизился к мачехе и удостоил её своим вниманием.
– Я не залезал в долги. И я не преступал закон. Я не сделал ничего, за что мне могло бы быть стыдно перед отцом, но...
– Продолжайте, – едва дышала Малеста, – но только сделайте шаг назад.
– Так?
– Да, так... Нет. Не так. Ещё один. Вы настолько близко, что свет мне загораживаете.
– Я, знаете ли, ростом в деда пошёл... А, может, я на колени встану? Тогда точно ничего загораживать не буду.
– Вот на колени не надо, – чуть не заикалась Малеста, но Тим уже успел театрально бухнуться на пол.
– Тимоти, встаньте!
– Вначале я признаюсь, зачем приехал.
– И это обязательно делать на коленях?
– А как же ещё говорить о любви? Не на больничной же койке и с ночным колпаком на голове!
Сердце Малесты забилось быстрее, чем когда она произносила заветные слова у алтаря, выходя замуж. Но лишь потому, что тогда она точно знала ответную реплику того, кто стоял рядом. Сейчас же она и думать не могла, что ждать от этого... мальчишки (другого слова ей в голову не шло), а потому боялась его и его слов больше всего на свете.
– Говорите уже, – обречённо выдохнула леди Андервуд и приготовилась к самому худшему, потому что ничего радостного от пасынка, стоящего на коленях, не обещалось.
– Я влюблён!
Так она и думала. Сейчас ещё скажет, что в неё! Иначе зачем стоит на коленях?.. Какой же будет скандал! И что скажет Джейкоб?
– Я окончательно и бесповоротно влюблён! – повторил Тим, а глаза засверкали не хуже, чем у больного лихорадкой.
– И в кого же? – на выдохе спросила Малеста.
– В Лиззи! – ошарашил мачеху Тим, вспомнив об одной из прилипчивых девиц из салона мадам Лека. – В юную, нежную Лиззи. У неё ещё такие непослушные кудряшки, которые вечно прыгают, когда она непричёсанная бегает по дому. Это выглядит так забавно и так мило одновременно...
У Малесты отлегло от сердца. Краешком глаза она посмотрела на пасынка – тот говорил настолько искренне, настолько от души, приложив руки к сердцу и пялясь в заливаемое дождём окно, что не поверить ему было невозможно.
– И вы приехали в Девонсайд, чтобы сообщить нам об этом?
– Её семья не так богата, как хотелось бы, но и не бедна. У них нет связей, как у Андервудов, но они от этого не страдают. И хотя отец в отношении меня всегда был против таких знакомств, для меня Лиззи – не мальчишечье увлечение. На этот раз всё серьезно. И я намерен объясниться с отцом и просить его благословления. Поэтому я здесь.
– И та девушка, конечно, разделяет ваши чувства...
– Лиззи? Мы много раз виделись, но о глубине моих чувств и тем более о намерениях она даже не подозревает.
Малеста закашлялась, словно в горле запершило.
– И вы так сразу намерены жениться...
– Конечно. Но прежде мне нужно согласие отца. Поймите, я не хочу обнадеживать мою красавицу, не хочу обещать ей того, что не смогу выполнить. Но если отец пойдёт мне навстречу, то я начну ухаживания, как подобает, и завоюю её сердце.
Леди Андервуд одобрительно улыбнулась.
– Ну, а от меня-то какая помощь потребуется? Уговорить Джейкоба? Я сделаю всё, что в моих силах.
– Я ваш вечный должник! – пылко выдал Тим и тут же добавил: – Но есть ещё одна вещь, о которой хочу просить вас...
Малеста кивнула.
– Говорите. И встаньте, наконец, с колен!
Тим нехотя поднялся.
– Понимаете, матушка, мне нужно Лиззи очаровать... Мне нужно показать ей, какой я есть на самом деле, ведь она слышала обо мне только гадкое. А я совсем другой. Не такой, каким меня знает большинство. Но я... я совсем не знаю, как правильно мне начать. С другими... – на этих словах Малеста стыдливо покраснела, а Тим тоже театрально потупил взгляд, – с другими всё было просто. Но Лиззи особенная. Вот я произношу её имя, а сам чувствую, как по моей спине от волнения пробегают многоножки, приглашая всех родных и знакомых... Понимаете? Если бы вы помогли мне. Если бы научили, как войти в сердце той, чья улыбка для меня – луч солнца в пасмурный день. Это и есть та услуга, о которой я хотел просить вас... А вы о чём подумали?
И Тим хитро улыбнулся уголками губ, но леди Андервуд этого не заметила.
– Я помогу, – ответила она, вставая и двигаясь к двери. – Я помогу вам, но обещайте мне лечиться и ничего не говорить о нашем сговоре Джейкобу.
– Обещаю.
– Тогда отдыхайте, Тимоти. Вам нужно набраться сил. Ваш отец вот-вот будет дома.
Малеста вышла из спальни. Убедившись, что дверь плотно закрыта, прошла вперёд по длинному тёмному коридору, прислонилась спиной к стене, выдохнула и измождённым голосом пробормотала:
– Скорей бы приехал Джейкоб.