Заливаемый бодрым летним дождем особняк сэра Фредерика Пикли дремал, словно дворец Спящей Красавицы. Во всех комнатах шторы были приспущены, и тишина стояла не хуже кладбищенской, и только в библиотеке в камине весело трещали дрова, и с каждым новым часом всё больше пустела бутылка бренди.
Сам сэр Фредерик, облачённый по просьбе щепетильной до модных тенденций супруги в неудобный смокинг и брюки в серую полоску, сидел, покачиваясь в старом, но всё ещё работающем, кресле-качалке, мял губами давно потушенную сигару и просматривал документы. Его гость, сэр Джейкоб Андервуд, стоял у камина, протянув к огню руки, и никак не мог согреться. То ли протянуло на ветру, то ли в ознобе была виновата глубокая лужа, в которую угодил ногой лорд Андервуд, покидая экипаж прямо у ворот дома своего старого приятеля, но тем не менее вернуться к комфортному самочувствию у Джейкоба никак не получалось, и даже спиртное помогало слабо.
– Так-так. – Сэр Пикли вытащил изо рта сигару, скомкал её в пепельницу и, ещё раз всмотревшись в листки бумаги перед собой, принялся усиленно считать в уме: – Приличная сумма выходит, ты не находишь, Джейкоб? Сто фунтов на содержание, двадцать на оплату дороги и ещё сто за работу! Итого, двести двадцать фунтов, чтобы провести каталогизацию библиотеки! Ты слышал, Джейкоб? Каталогизацию!
Лорд Андервуд презрительно хмыкнул и обвёл взглядом высоченные шкафы, все заставленные книгами, как новомодными, так и старыми, и проеденными книжной молью.
– Зачем её вообще каталогизировать?
– И я то же самое сказал! – подхватил Пикли. – Так и сообщил жене, что мы великолепно обходились без этого уйму времени. И ещё столько же обойдёмся.
– И что Камилла?
– Ответила, что в нашем доме этого не делалось с тысяча семьсот восемьдесят второго года! Ты только подумай, Джейкоб, она-то откуда знает? Она в те годы даже ещё не жила!
– Женщины каким-то странным образом знают больше нас, Фредди. Только не спрашивай детали – я и сам в них не разбираюсь. Подвести баланс крупного банка за десять, а то и двадцать, лет для меня куда проще, чем ответить на вопрос жены, какую накидку ей надеть перед тем, как отправиться к миссис Мерит на порцию вечерних сплетен: зелёную или серую.
– И какую в итоге она выбирает?
– Клетчатую.
Сэр Фредерик удивленно повёл бровями и плеснул себе в бокал ещё бренди.
– Я подготовил то, что ты просил, – после нескольких глотков ответил он.
Джейкоб Андервуд медленно повернулся и даже про холод в пальцах позабыл. А сэр Фредерик поднялся и, по инерции качаясь, прошёл к рабочему столу, выдвинул средний ящик и вытащил пачку бумаг, переплетённых меж собой и в обложке из дорогой чёрной кожи.
– Всё здесь.
Упитанный томик перекочевал из рук хозяина в руки гостя. Джейкоб Андервуд взвесил его на ладони и растянул тонкие губы в довольной улыбке.
– Дело, которое принесёт нам сотни тысяч фунтов.
– Я бы сказал, афера, которая принесёт нам сотни тысяч фунтов. Юридически выверенная, со всех сторон идеальная, финансовая афера, о которой будем знать только ты да я.
– Другие акционеры точно ничего не заподозрят?
– Они будут видеть лишь постепенно растущий процент невозвратных ссуд, будут хвататься за голову, разводить руками и предлагать меры, чтобы хоть как-то отбить потери, но тебе беспокоиться нечего. Через год всё успокоится, банк постепенно выйдет в прибыль, а в твоём кармане соберётся приличный капитал.
– Я уговор помню: пятьдесят на пятьдесят.
Сэр Фредерик поморщился.
– Джейкоб, мы с тобой с Итона вместе, неужели ты думаешь, что я тебе не доверяю?
– Доверяешь, – ответил Андервуд, – иначе давно бы состряпал договор. Ты их на каждый чих пишешь.
– А тут подумал, к чему нам, двум друзьям, гроши на бумаге делить? Давай лучше сделаем по-другому. – На этих словах сэр Пикли взял со стола бутылку и разлил остатки по бокалам. – У тебя есть сын, хоть и непутёвый, у меня – дочь, она чуток поумнее будет. Больше ни у тебя, ни у меня наследников нет, и передавать капиталы некому. Давай поженим их, что ли? И пусть моя доля по этим твоим махинациям, – Фредерик кивнул на кожаный томик, – пойдёт на их счастье. Согласен? Не оставишь же ты собственного сына и его молодую супругу без денег!
Джейкоб прищурился, обдумывая услышанное.
– Согласен, – произнёс он, решив, что так будет лучше для всех. И сын, глядишь, образумится, но главное, ножа в спину не будет.
Фредерика Джейкоб знал слишком хорошо: в законах тот разбирался превосходно, липовые схемы создавал мастерски, своей выгоды никогда не упускал и готов был за неё горло перегрызть, а если и надо, то сокурсника сдать, наговорив на того и по делу, и без него. И Андервуд прекрасно понимал, почему в этот раз его школьный приятель не обезопасил себя никаким письменным соглашением: светить своё имя на бумаге, описывающей финансовое преступление, было бы верхом глупости, а вот обьединить дома и, как следствие, объединить капиталы было шагом мудрым, и Джейкоб не возражал.
– На днях Тим будет в Девонсайде, – начал Андервуд. – Будем рады принять тебя и твою супругу с дочерью у нас к обеду, скажем, в воскресенье.
Пикли замахал руками.
– Это лишнее. Да и дочь сейчас в Лондоне, гостит у брата жены. У меня другое предложение. Каждое лето я арендую ложу на скачках в Аскоте. Предлагаю там и познакомить детишек. Совместить азарт и будущее наших отпрысков, так сказать.
– Будешь ставить как обычно на Прыткого? – воодушевился Джейкоб, довольный таким предложением.
– Я консервативен, ты же меня знаешь.
– Я слышал, он зимой сильно болел.
– Вот и узнаем, стало ли ему лучше или я опять спущу сотню фунтов, – довольно прохрюкал в бокал с бренди Фредерик.
– Лучше бы потратил ту сотню на каталогизацию библиотеки, – тут же не растерялся Джейкоб.
Приятели-махинаторы ещё долго обсуждали лошадей, потом перешли на дам и дамские шляпки, расходы на которые с каждым годом всё увеличивались, пока в библиотеку с важным петушиным видом не зашёл дворецкий и не произнёс, что ужин вот-вот будут подавать.
– Присоединишься? – поинтересовался сэр Фредерик.
Но Джейкоб отказался.
– Неужели в Девонсайд поедешь по такому дождю? – Фредерик подошёл к окну, отодвинул штору и покачал головой, глядя, какой ливень бушевал на улице. – Дорогу уже всю развезло. Застрянешь где-нибудь на полпути. Оставайся.
– У меня есть, где переночевать и подкрепиться, – многозначительно намекнул Джейкоб.
– И ты откажешься от перепела? – удивился Пикли.
– Я предпочитаю куропаток, – хмыкнул Андервуд и удостоился от приятеля одобрительного похлопывания по плечу.
***
Утром следующего дня Малеста сидела в столовой, пила чай и читала «Домашний спутник». Проживающий по соседству доктор Уотнер любезно в день выхода номера привозил ей экземпляр, но в этот раз читать пришлось газету трехдневной давности. Погода за окном не располагала к путешествиям не то чтобы в город за свежей прессой, но даже к миссис Мерит за сплетнями.
За ночь все дороги, ведущие в дом и из него, развезло до такой неузнаваемости, что трудно было распознать, где начиналась тропинка для прогулки, а где – жабье логово. Выгляни солнце, каша из чернозёма и глины быстро подсохла бы, но у того никак не получалось разогнать свинцовые тучи.
Однако в Девонсайде с самого раннего утра от крыши до вестибюля царила непривычная для монотонной дождливой погоды разноголосая суета. Гремели разносами, дребезжали блюдцами, хлопали скатертями и салфетками. Иначе говоря, в доме бушевала деятельность, никак не свойственная обычному укладу, а скорее типичная для казармы накануне отплытия полка за море, и никто, даже Малеста, не осмеливался идти против течения.
Все суетились, желая угодить сыну лорда Андервуда, столько лет не появлявшемуся в фамильном гнезде и ставшему чем-то вроде идола для недалёких слуг и чем-то вроде головной боли для повидавшего жизнь дворецкого. Переполошенные красотой наследника горничные, вдруг усомнившись в своих передниках, судорожно меняли их на другие, а также приглаживали и без того аккуратные причёски и поправляли чепчики. И хотя атмосфера в основном царила радужно-дружеская, кое-какие девицы всё же снизошли до того, чтобы через коридор выкрикивать друг другу оскорбительные вопросы, не те ли слямзили их дешёвые броши и такие же дешёвые заколки.
Шум проникал в самые глухие закоулки дома, и, в конце концов, Малеста не выдержала, вышла из-за стола и в поисках одиночества отправилась на террасу, на которой компанию ей составил лишь дождь, но тот шумел так однообразно, что его присутствию Малеста не противилась.
Джейкоб так и не вернулся. Ни вечером, ни ночью, ни утром. Это было неудивительно, и оставалось только ждать, когда погода изменится и экипажи – те, что подороже, и те, что попроще, – потянутся с запада на восток и с востока на запад. Про себя Малеста надеялась, что это произойдёт уже совсем скоро, но в противовес её мольбам небо ещё сильнее затянулось тучами.
На веранде было прохладно и сыро, и даже розами не пахло. Чудесные цветы были прибиты частыми каплями и совсем приуныли. Предусмотрительный дворецкий ещё вчерашним вечером унёс с веранды все книги, а утром перекинул через спинку соломенного кресла шерстяной клетчатый плед. Но отдыхать на веранде даже под пледом в такой дождь было полным безумием: Малеста простояла у заливаемых дождём перил не более десяти минут, а плечи уже озябли, и кончик носа побледнел. И как тяжело ни было возвращаться в шумный улей, в котором служанки подобно пчёлам летали от спальни молодого хозяина на кухню, в прачечную и в библиотеку, стоять и мерзнуть на сыром воздухе было куда более неприятной затеей.
Собравшись повернуться и променять шум дождя на домашнюю суматоху, Малеста вытянула вперёд руку, поймала на ладонь несколько холодных капель, грустно улыбнулась и вдруг почувствовала, как плечам становится тепло, словно её вдруг обняли со спины и те объятия разнимать напрочь отказались.
Теперь сырость была не страшна: на плечи леди Андервуд оказалась наброшена утеплённая накидка длиной до пояса, застегивающаяся на две крепкие застёжки спереди. Последние всё ещё болтались свободными, но накидка не падала, потому что по плечам её придерживали крепкие и, как огонь в камине, горячие руки.
– Благодарю вас, Джонатан.
Леди Андервуд решила простить дворецкому его чересчур решительные действия: сырая погода угрожала здоровью хозяйки, и верный слуга просто поторопился проявить заботу, потому и пренебрёг этикетом. Другая дама, возможно, такого никогда не простила бы, но Малеста отличалась от других дам из общества и за восемь лет в браке всё ещё иногда ловила себя на том, что время от времени нарушала общепринятые правила. Слава богу, те нарушения были заметны только ей и ещё иногда Джейкобу.
А Джонатан всё не уходил. Всё ещё придерживал накидку на плечах, чтобы та не спала, и Малеста поспешила подцепить пальцами застёжки, чтобы их соединить.
– Как всегда любезно и предусмотрительно с вашей стороны, – произнесла она. – Напомните мне вечером, чтобы я отпустила вас сегодня пораньше. Вы это заслужили.
– Прощу прощения. – Голос принадлежал совсем не чопорному батлеру. – Меня с рождения зовут Тимоти, а фамилия по отцу – Андервуд, хотя для вас, матушка, я могу быть и Джонатаном. Если вам так угодно...
Малеста резко обернулась и отпрянула от пасынка, словно ошпаренная. Спасительная накидка с лёгким шумом соскользнула с плеч и упала к ногам хозяйки.
– Вы?
Тим нагнулся, поднял упавшую вещь и протянул.
– Вам ведь холодно...
Не дожидаясь ответа и не спрашивая никакого разрешения, Андервуд перекинул накидку через плечи Малесты, заправски щёлкнул одной из двух застежек, расправил складки, словно делал это каждый день, и, чуть склонив голову вбок, посмотрел на мачеху с той смесью смущения и наглости, какая появляется на лице молодого человека, когда он встречает даму, которая минуту назад с ним мило кокетничала, а затем посмотрела так, словно готовилась украсить фонарём под глазом, но ещё не определись, каким способом это будет сделано: при помощи нудных, но увесистых, рассуждений о порядочности или по старинке – кулаком.
– И не благодарите, – опередил Тим мачеху, уже почти сделавшую выбор. – Вы вчера окружили меня такой заботой, что пришла пора и мне чем-то ответить. Благодаря вашему неравнодушию я не подхватил простуду – не позволю простыть и вам. – То ли случайно, то ли специально Тим коснулся пальцев Малесты и мигом изменился в лице. – У вас и руки ледяные... Так дело не пойдёт.
Как её замёрзшие ладони оказались в его горячих, Малеста не поняла. Опомнилась лишь, когда Тим уже легонько дул на них и растирал, пытаясь согреть.
– Перестаньте.
Голосом леди Андервуд была холоднее лягушек, которых Тим в детстве ловил у пруда. Попробовала отдёрнуть руки, но те крепко попались в плен, где напрочь игнорировалось всё, что относилось к необходимости соблюдать приличия.
– Вы побледнели, – услышала Малеста тихий, мягкий голос. И как этот мальчишка смеет быть таким спокойным? – Закончится дождь, и я намерен с вашей помощью осмотреть сад, а ещё я покатаю вас на лодке. Вам это понравится, и бледный цвет сойдёт с лица. А то, наверно, сидите целыми днями в доме, никуда не выходите, а моему отцу даже в голову не приходит вас куда-то пригласить.
Это было первое чёткое попадание в цель, которое далось без особого труда. Даже не бывая столько лет дома и редко видясь с отцом, Тим тем не менее хорошо знал его. Живущий только своими интересами Джейкоб Андервуд был равнодушен до тех, кто его окружал. Иногда думалось, он приравнивал всех близких людей к стульям и столам, а, может, к коллекциям книг и картин, которыми владел и собственнически распоряжался. Будучи замужем уже столько лет, Малеста не раз задавала себе вопрос, почему такой состоятельный человек выбрал себе в жены её, а не особу, равную ему по статусу. Но за все годы брака спросить об этом так и не нашлось смелости. С каждым новым днём любопытство угасало, скука нарастала, а, как известно, скучающие женщины легки на авантюру, какое бы место в обществе они ни занимали.
– Вы переходите границы...
– Разве? – Тим выпустил руки Малесты из своих. – Простите, если своим поведением вызвал гнев. Всего-то хотел проявить заботу. Стой Лиззи так же на веранде под дождём, дрожи и хлюпай носом, я сделал бы то же самое.
– Вы сравниваете несравнимое. Лиззи дорога вашему сердцу...
– ...а вы дороги сердцу моего отца, – подхватил Тим, и то было вторым попаданием в яблочко, так как его слова ранили Малесту лучше любой рапиры.
Леди Андервуд тяжело вздохнула и сменила тему:
– Вы зря так быстро встали с постели.
– Я абсолютно здоров, – поспешил заверить мачеху Тим. – А если бы позволил себе лежать, то не спас бы вас от холода и сырости.
– Вы поступили глупо. Доктор Уотнер сказал лежать несколько дней, и на вашем месте я бы с ним не спорила.
– Вы меня прогоняете?
– Вы не уйдёте?
– Я предпочёл бы провести время в вашем обществе и поговорить о Лиззи.
– Простите, но сейчас я не расположена к какой-либо беседе.
– Значит, мне уйти?
– Если не уйдёте вы, то уйду я.
Малеста подобрала платье и решительно направилась к выходу с террасы, и Тиму оставалось лишь смотреть ей вслед.
Забота и внимательная нежность тут же сошли с лица, уступив место ухмылке и презрительному взгляду.
– Смущаетесь со мной кокетничать, матушка? – еле слышно и себе под нос пробормотал Тим. – А с дворецким ворковать не стеснялись. Либо это просто неприязнь друг к другу между нами зашкаливает, а вся ваша вчерашняя забота столь же показушна, как и моя сегодняшняя, либо... здесь что-то неладно.
На этих мыслях Андервуд злобно прищурился, сжал руку в кулак и грохнул им о деревянные перила. Дождевые капли тут же прыгнули в разные стороны, и несколько попало Тиму на лоб и нос. Смахнув влагу с лица, Тим сорвался с места, заскочил в дом, быстрым шагом прошёл через несколько комнат, изредка одаривая лёгкими кивками попадающихся на пути служанок, пищавших от восторга от красоты молодого хозяина, и остановился только около отцовского кабинета. Войдя в комнату, подошёл к столу, выдвинул верхний ящик, вытащил лист бумаги, обмакнул перо в чернила и принялся быстро писать. Закончив, подождал, когда чернила высохнут, потом подумал, добавил ещё несколько строк, сложил лист в несколько раз, взял отцовскую печать и скрепил ей письмо. Затем снова поспешил в вестибюль, в очередной раз ветром пролетел мимо миловидных горничных и остановился лишь, когда в большой гостиной увидел дворецкого.
– Джонатан, – окликнул батлера Тим, – отправьте это письмо в Лондон.
– Прямо сейчас, сэр? – изумился тот, бросив взгляд на дождь за окном.
– Разумеется, нет, – чуть не вспылил Тим. – Но с первой же почтовой каретой оно должно уйти.
– Конечно, сэр, – учтиво ответил дворецкий, принимая бумаги из рук хозяина. – Я отнесу его к остальным письмам, которые не успел отправить вчера.
– Благодарю, – сквозь зубы процедил Андервуд, скользя надменным взглядом по лицу Джонатана.
Почему в отсутствие отца она позволила себе так мило болтать с этим общипанным индюком? Не может же так статься, что она неравнодушна к этому напыщенному пингвину, который не в состоянии даже усы себе отрастить по моде. Да и он уже стар для неё. И ходит так глупо, ступая с носка и раскачиваясь из стороны в сторону. Думает, что смотрится величаво, а на деле – смешно. И Тим не удержался и фыркнул.
– Вы что-то ещё хотели? – Удаляющийся к дверям Джонатан тут же обернулся, но Тим только помотал головой и махнул рукой, обозначая, что дворецкий может быть свободен.
Оставшись, наконец, в одиночестве, Андервуд упал в кресло и долго так полулежал, глядя в потолок на тяжёлые люстры и ощущая странное покалывание в груди, как будто ангелочком врезали вовсе не по голове.