Нельзя сказать, что Семен Степанович боялся летать самолетами. Не любил — да, но не боялся. С какой стати — чему быть… За рубеж — даже нравилось.
Как-то ему пришлось отправиться в Париж. Семен Степанович летел первым классом на «боинге». Сидя в широком кожаном синем кресле, он обсуждал с коллегой достоинства нового «мерседеса-МЛ», описанные в журнале, взятом в дорогу, пил «Джонни уокер-блю лэйбл» и украдкой наблюдал за ныне покойным Чингизом Айтматовым, который был с ним в одном салоне, — он тогда являлся послом Киргизии в Люксембурге. Писатель тоже пил виски. Стюардесса после взлета с улыбкой на пол-лица подошла к нему и спросила: «Простите, вы Чингиз Айтматов?» и, услышав утвердительный ответ, подала ему на подносе бокал: «Примите, пожалуйста, от экипажа».
Однажды, сразу после Нового года, он летел эконом-классом в Пекин в самолете, битком набитом китайцами. Те, сняв обувь, бегали туда-сюда по салону, распространяя непонятные чужие запахи, галдели. В свою очередь, на них кричали похмельные стюардессы, и так продолжалось более восьми часов.
А еще припоминались внутренние рейсы на ЯК-42. Зима, по два кресла рядом. Усядется с тобой толстая тетка в шубе — ни повернуться, ни поспать, ни поработать за ноутбуком. Самолет маленький, его постоянно трясет, вечные воздушные ямы — добрался до пункта назначения — слава тебе, господи!
Есть, конечно, и другие маленькие самолеты. Как-то срочно вылетел в Лион из Базеля, так это вообще уникальное путешествие — ни таможни, ни полиции, — собрались небольшой группкой у выхода на поле да пошли. В воздухе провели меньше времени, чем он добирался каждый день на работу. Но Череповец, Челябинск и прочие места обитания — ни фига не Базель. Поэтому лучше поездом.
А что? Покупаешь место в СВ, берешь верную подругу-бутылку, свежий «Джи кью» или «Эсквайр», засыпаешь — на следующий день уже на месте. А если еще и попутчик нормальный попадется, разговоришься — время пролетит совершенно незаметно.
По молодости лет Семен Степанович мечтал оказаться в одном купе с хорошенькой женщиной, но судьба над ним зло подшутила. Будучи женатым всего три месяца, он отправился в очередную командировку, и его попутчицей оказалась двадцатишестилетняя «почти модель», которую срочно из Москвы в Харьков вызвал муж. Супруг отправился туда на деловые переговоры, но его затащили на рыбалку, а он ничего не поймал и стал предметом насмешек. Но он-то бывалый рыбак, у него дома имеются какие-то супер-удочки, и вот теперь бедняжка везла их в Украину. Дама чертыхалась, кляла благоверного на чем свет стоит, выпила четыре бутылки пива, любезно предложенные Семеном Степановичем, съела оливки и стала выражать ему симпатию. Но Степаныч — кремень, постоянно выбегал в тамбур курить, а больше — проветриться и протрезветь. После одного из таких выходов соседка, наконец, заснула, и он возблагодарил небеса за то, что уберегся от соблазна. Как выяснилось, очень даже зря, так как всего через полгода по взаимному согласию со своей суженой он расстался.
Конечно, ему попадались разные попутчики, но больше люди нормальные, а иногда и полезные. Как-то раз ехал с представителем Свердловской области в Москве, разговорились, обменялись телефонами, так завязалось хорошее деловое знакомство.
Сегодня Семен Степанович, как обычно, пришел к поезду заранее, удобно устроился, разрезал на маленькие дольки пару яблок, достал походный набор — серебряную фляжку с коньяком и двумя стаканчиками, налил, сделал глоток, развернул «Коммерсант дейли» — красота! Через мгновение в дверь постучали, в купе вошел крепкого вида мужчина примерно одного с ним возраста. После взаимных приветствий он устроился напротив и кивнул на коньяк:
— Ну тогда у вас, наверное, нет салями!
Степаныч улыбнулся:
— Да, у меня нет салями. Извиняюсь за неправильный отзыв.
— Ерунда, — сказал здоровяк. — Но у меня кое-что есть. — Тут он достал из большого портфеля бутылку и поставил ее на столик. — «Хеннеси ви эс». Пойдет?
— Справимся.
— Домой?
— В командировку.
— А-а, понятно… — несколько разочарованно протянул спутник. — А я домой. Все, задолбала ваша Москва. Три дня на ногах, сил никаких нет. Все бегом, бегом, все равно ничего не успеваешь. Столько раз зарекался сюда ездить, но как помощников пошлешь — ничего не сделают, только время потеряешь.
— Свой бизнес? — Семен Степанович вложил в голос как можно больше участия.
— Свой, ну его к черту!
— И чем занимаетесь?
Крепыш погрустнел:
— Давайте как-нибудь потом, не хочу про дела. Мне бы выпить, да чуток расслабиться.
— Да кто ж мешает? — Степаныч налил коньяк во второй стаканчик. Раза в два больше, чем себе.
— Петр, — протянул руку попутчик.
— Семен.
— За знакомство.
— За него, — согласился Семен Степанович.
Здоровяк выпил, крякнул от удовольствия, повертел в руках стаканчик, почмокал губами.
— Как называется?
— «Эй и дор».
— Не слышал.
— Да нет, достаточно распространенный и точно не хуже известных брендов.
— Места знать надо?
— Точно.
— Ну нам, провинции, куда…
— Зато у вас спокойнее, душевнее.
Крепыш мотнул головой:
— Херня все это. Не перевариваю разговоры об особой русской душе и необыкновенной простоте и сердечности людей в провинции. Россия — страна победившего, нет, не социализма, — пролетариата. Везде грязь, убожество и скотство. Сколько людей ни воспитывай, все равно из каждого прет Клим Чугункин. Я Москву за ее ритм не люблю, слишком все быстро, остановишься — сожрут или растопчут. Что до людей, так сюда все не только худшие, но и лучшие стремятся.
— Грязи и здесь хватает.
— Верно. Зато честно. Ты — мне, я — тебе. Никакой сраной душевности. А у нас все поют о чистоте души, а сами ближнему за тысячу рублей глотку перегрызут.
— А разве где не так?
— Так, только лицемерия меньше. Давай на «ты»?
— Давай. Еще по маленькой?
— Да запросто. — Петр снял пиджак, повесил его на плечики, закатал рукава рубашки, резко двумя ладонями провел назад по волосам, взял стаканчик: — За нас!
— Желаю, чтобы все! — ответил ему Семен Степанович.
— Я ведь жил, — продолжил попутчик, хрустнув яблочком, — и за границей, и в Москве чуть-чуть, в Питере второе образование получал. В начале девяностых с Украины на север сахар и гречку возил — везде был, все видел. Кругом грязь и скотство, скотство и грязь. Народовольцы в позапрошлом веке тот же народ хотели переделать, тот, который сейчас по улицам бродит и бросает банки из-под пива на асфальт, находясь в трех метрах от урны, или в общественном транспорте в окружении детей матом рассказывает друзьям интересные истории. Чеховские мужики, пришедшие к инженеру требовать компенсацию за потраву и получившие ведро водки, и поныне нисколько не изменились.
— Ну я как-то, извини, далек от всего этого…
— Правильно. Вращаешься в определенном кругу. Работа, друзья — одни и те же лица. Ходишь в магазины с безупречным сервисом, передвигаешься на автомобиле, в метро не толкаешься, шансы хамство встретить — только если на гаишника нарвешься. Да и то, денег дашь — отвалит. У меня же производство, контингент такой — ого-го! Любой так называемый представитель из народа считает, что ему всегда кто-то что-то должен — раньше советская власть, в смысле государство, теперь — треклятые «скплутаторы». Целей в профессиональной деятельности три — дернуть что-нибудь, что плохо лежит, пораньше слинять домой и крепко нажраться после работы.
— Ну выпить, право, и я люблю.
— Выпить все любят. Только у пролетариев часто от этой любви рождается нежелательный ребенок — запой.
— От человека все зависит. Если человек захочет из подобной среды вырваться — кто ему помешает?
— Ха! А зачем ему вырываться? Дядя Вася к пятнице обещал на халяву трехлитровую банку самогона подогнать — вот быстрее бы неделя прошла!
— Однако вы не любите пролетариат!
— Нет, не люблю. Псевдоуголовная романтика, «тыканье» незнакомым людям, а то в мягкотелости заподозрят. «Хто», «хде», вместо «класть» — «ложить», вместо «положить» — «покласть». В книжном магазине, а человек, пришедший в такое место, по идее должен обладать каким-то интеллектом, слышу: «Поменяйте книгу — она у вас порватая»!
— Извини, конечно, но неужели тебя такие мелочи волнуют? Давай еще по полрюмочки?
— Это для тебя мелочи, потому что — экзотика. А я с этим каждый день сталкиваюсь. Как-то моя жена уехала — не помню куда — с младшеньким, ну а мы с дочкой пошли «тусоваться». Кино детское посмотрели, в парке на уточек в пруду полюбовались, ей захотелось кушать. В каких только супер-заведениях мы с ней не побывали, но для ребенка «Макдоналдс», этот ужас, — самое лучшее. Горячий пирожок, ванильный коктейль и игрушка — вот она, жизнь! Тем более, супруга ее туда не водит, потому что вредно, и правильно, но отцовское сердце от просьбы дочки сразу тает… Ну вот, оставил я ее одну за столом буквально на полминуты — руки помыть. Возвращаюсь — сидят рядом с нею два парня лет по двадцать пять, у каждого в руках — по алкогольному коктейлю «Ягуар». Я им — ребята, вы что это без разрешения за чужой стол сели? Они, причем в полной уверенности в своей правоте: «Да мы от девочки далеко сидим, че ты волнуешься, а других мест нет, вот мы и присели, че ты, прям, ну, блядь!» Я как мат услышал, вот была в руке трубочка для коктейля, еще в бумаге, по лбу его и треснул. Не больно, но ему обидно. Он взвился:
— Мужик, ты че, мы же ничё не делаем!
Дочка:
— Папа, пошли пересядем.
Я вижу, что ребенок просто боится, был бы сын, конечно, я провел бы им урок. А так…
— Ну давай, девочка моя, надо же спокойно поесть…
Пересели, она уже повеселела, повидлом из пирожка капнула себе на кофточку, оба смеемся, я достал влажные салфетки, вытер заодно и губки, взялись за руки, пошли на выход.
У дверей «обиженный», не вставая из-за стола, находясь ко мне спиною, хватает меня за рукав:
— Братан, послушай…
При ребенке! Уроды… Ну, рукав я высвободил, одновременно вывернув ему руку — как учили, — держу хаму кисть двумя пальцами, большим и средним, следующим действием должно быть: своей левой ладонью надавливаю ему на предплечье, и либо делаю ему вывих руки, либо ломаю кисть. Потом, для порядка, можно и головой о стол приложить. Но я же со своей лапочкой! Она же не поймет это, как «папа сильный, это хорошо», она просто перепугается до коликов! Так что руку его я отпустил да пошел. А ребята, наверное, сидели, радовались: напугали мужика, ух, какие мы! Была бы моя воля, собрал в стране всех молодых людей в возрасте от двадцати до двадцати восьми лет и отправил в особые пункты по месту жительства. Для пятиминутного разговора. Тема — любая. Если в речи парня слышны слова «чисто», «типа», «короче», «слышь, ты», «зво́нишь», «реально», «братан» — сразу в газовую камеру. Как же генофонд улучшится! — И добавил после паузы: — Ух, надоело же все как! Давай еще по полрюмочки.
Чокнулись, выпили.
— Ну так поменяй жизнь, — предложил Семен Степанович и сам испугался наглости своего предложения.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Петр. — Я ни жизнь, ни бизнес не выбирал — они меня выбрали. Я теперь в своей работе все знаю, все понимаю — как тут что поменять? Недавно разговорился на одном званом обеде с совсем еще молодой женщиной. Она меня спрашивает: «Петр Алексеевич, а какое у вас хобби?» — и, наверное, ждет, что я ей что-нибудь про рыбок начну рассказывать или, ввиду моей комплекции, про пивные пробки. Но понятно же, что мое хобби — это людям вовремя зарплату платить. Но ей же это будет неинтересно! Поэтому отвечаю: «Путешествия». «Ай, — говорит дамочка, — как увлекательно…»
Семен Степанович, стараясь направить ход мыслей собеседника в другую сторону, решил проявить свои дипломатические способности. Он спросил:
— Но ведь есть в твоей жизни и что-то хорошее?
Лицо Петра сразу посветлело:
— Конечно, есть! Дети! Ради них и живу.
— Семья, — сразу подстроился Семен Степанович, — это главное!
— Нет, какая там семья… Именно дети. С женой мы давно общего языка не находим. Бродит такое чудовище по квартире — «Гав-гав!» Смотришь иногда и думаешь — и как мы сошлись? Что нас объединило? Вроде бы что-то вспоминаешь — встречи, одиночество, радость от свиданий… Когда дочка родилась, мы по выходным на даче гуляли по лесным дорожкам. В «кенгуренке» на груди болтается моя крошка, в руке — банка сидра, идем рядом с супругой, говорим о чем-то… И все было интересно, и казалось, лучшее — впереди… А сейчас — чужой человек. И все-то теперь замечаешь — и сальные волосы, хотя она часто моет голову, и что при улыбке обнажаются десны, и трапециевидную фигуру, что смотрит дурацкие сериалы, обсуждает наряды Жанны Фриске, постоянно напоминает, что чей-то муж купил жене машину, а теще построил дом, нытье по поводу и без повода. Так хочется иногда послать все к черту! Но вдруг подбежит дочка и скажет: «Папа, папа, сейчас по «Энимал плэнет» передача идет про лемуров! Они такие милые! Я их так люблю!» Или подлетит сынишка, выменявший очередную игрушку: «Папа! Смотри! Это же крутой трансформер!» — и все, оттаял, думаешь — да пусть все идет, как идет… Сочиняю детям сказки, рассказываю на ночь, причем с продолжением. Сейчас у нас Спанч Боб превратился в Колобка, женился на эфиопской принцессе, родились коричневые дети-колобки, а государство ведет войну с захватчиками — пукательными великанами…
— Жуть какая! — засмеялся Семен Степанович.
— Да детям, кстати, нравится пурга всякая. Недавно дочка без запинки пропела песню Максим. Я поразился — где смогла услышать? А она так спокойно: «У девочки в школе через «Блютус» на телефон скачала».
— Ну это все-таки лучше, чем «Катя, возьми телефон — это он».
— Я тут недавно клип с отечественными рэперами видел. Песня, естественно, про любовь и прекрасную девушку. «Мы с тобой неразлучны столько лет, как мотор и мопед…»
Семен Степанович захохотал. Поезд, дернувшись, тронулся. Звякнули стаканчики, свет в купе стал светлее.
— Не частим? — спросил он, показывая на коньяк.
— А мы по чуть-чуть. Наливай.
Чокнулись, выпили. Взяли по дольке яблока.
— И где же ты такие суперклипы высматриваешь?
— По утрам собираемся все вместе, дочка — в школу, сын — в садик, я — на работу. Новости ненавижу, поэтому включаю в телевизоре музыкальные каналы — они особо никого не раздражают. Но песни-песнями, больше всего я смеюсь над текстами эсэмэсок, которые сменяют друг друга в нижней части экрана: «Паша, прости измену — мы с дочурой ждем тебя домой», «Крутее Свиблова не-е-ет!», «Эмка ищет эмо», «Уфа рулит», «Пишите, сургутЯнки. Надоело одЕночество», «Родионова, буТь моей женой», «Арам, я тебя обожаю! Твоя Оля-ля!» — сразу вспоминается степанцовское: «Вдруг приходит телеграмма: «Я теперь люблю Гурама!»
— Ну, — ответил Степаныч, — любовь зла…
— Любовь, любовь, — потускнел Петр. — Белена, яд, дурман. Жрет, жрет тебя, очнулся — зачем все это было?
— Ну сейчас-то, может быть, и да. Но по юности лет каждый должен чувство испытать…
— По юности? Да у меня одна связь, с позволения сказать, шестнадцать лет продолжалась. Иногда сам под окнами стоял, а иногда молил — отпусти, зараза, не могу больше! Хочешь, расскажу? Времени у нас достаточно…
— Почему нет? — ничуть не удивился Семен Степанович.
За время путешествий чего только он не наслушался. Например, узнал историю трех поколений одного семейства, представители которых сидели не менее десяти лет. Узнал, как собственными руками построить яхту, как «правильно» ходить на кабана, а как — на лося. Со всеми подробностями ознакомился с сутью учения Бхагават-Гиты и тонкостями реставрации картин… Даже проводницы — и те с ним делились, как правильно «разводить» пассажиров на шампанское. Ему пели песни, читали стихи — ну все это по пьяной лавочке, конечно. А уж любовных историй он наслушался — не счесть.
Петр устремил свой взгляд в окно — в темноте освещались яркими огнями стройки, одна за другой.
— Значит, так, — начал он. — Познакомились мы на дне рождения моего друга, с которым я служил в армии. Летом он поступил в институт и пригласил однокурсников на свой праздник, а был он в октябре. Она мне понравилась необычайно. Красавица, вот не соврать, каких свет не видывал. Лицо, правда, круглое, как блин, но это ее не портило. Губы пухлые, большие, ресницы — длиннее некуда, щечки — аж укусить хочется. Долго занималась танцами, поэтому осанка соответствующая. Талия тонкая, ноги длинные. Еще мне очень нравились ее руки, именно не кисти, не пальцы, именно руки — очень изящные. Она была похожа на Орнеллу Мути, и каждый считал своей обязанностью сказать об этом, что надоело ей чрезвычайно. Поразила еще ее способность быть на одной волне со всеми, готовность веселиться и дурачиться. Я был тогда молод и находился во власти предрассудков — кто-то из старших товарищей напел мне, что красивые девушки плохо занимаются сексом, им незачем стараться, ведь и так все на них обращают внимание. Ну я и принялся ухаживать за ее бесцветной подругой, но уже через час приоритеты поменялись — ничего не мог с собой поделать. Все толпой шли курить на балкон — она оказывалась рядом, я произносил тост — она громче всех смеялась. Я разошелся, схватил гитару, принялся петь — было ли так на самом деле, не знаю, но она показалась мне самой внимательной слушательницей. Под конец вечера, когда все потихоньку начали расходиться, я, находясь с ней вдвоем на балконе, попросил телефончик. Она шепотом, чтобы никто не слышал, продиктовала мне номер, но я, захмелевший, не запомнил и, когда она уже вошла в комнату, громко переспросил. Все захохотали, кто-то, очевидно, от зависти, заулюлюкал, девушка очень смутилась. Ни на следующий день, ни через неделю я ей звонить не стал — напомню о предрассудках, тем более у меня тогда была женщина, завуч по воспитательной работе средней школы, на девять лет старше, настоящая секс-машина. Сил после ночевок у нее ни на что не оставалось. В то же время я познакомился с худенькой блондинкой и почему-то стал убеждать себя, что она мне нравится. У меня был товарищ, одноклассник, который уже успел жениться и жил с супругой в частном доме, имея в то же время очень уютную однокомнатную квартиру. Это было такое укромное любовное гнездышко — все наши друзья постоянно спорили, кто на выходные его займет. Наконец настала и моя очередь. Я заранее договорился со своей блондинкой, купил угощение… Слушай, чем я собирался по тем бедным временам ее порадовать. Яблоки — раз. Фанта — два. Медицинский спирт — три.
— Жуть, — откликнулся Семен Степанович. — Это ж какой год был?
— Девяностый.
— Ну, у нас-то есть кое-что получше. Откроем твою бутылку?
— Конечно, разливай.
Выпили. Петр заметил:
— Да, тогда и спирт был в радость, а сейчас и «Хеннесси» не лезет. Я продолжаю. Блондинка, естественно, в последний момент передумала — струсила, наверное. Так как потом мне своей очереди на квартиру пришлось бы ждать еще очень долго, я лихорадочно бросился искать ей замену. Как назло, все мои знакомые девушки дома отсутствовали, и тут я в записной книжке наткнулся на телефон круглолицей прелестницы. Подумал: «Чем черт не шутит?» и набрал ее номер. Ответила она сразу. Звонку была вроде рада, но встретиться со мной отказалась, так как должна была идти к какой-то родственнице на очередной день рождения или крестины-именины, уже не помню. Ноябрь, колотун, я звонил ей по телефону-автомату, прикрепленному к стене здания, без будки. Мимо проходил приятель, услышав мой страстный монолог, он даже остановился. Я уговаривал ее минут двадцать. О, каких высот достигало мое красноречие! Пытался убедить ее, что посиделки с родными — бесцветная скука будней, а вот я могу обыденность, тоску и монотонность жизни превратить в яркий фонтан новых впечатлений… Какой чепухи только не нес, но цели достиг — уговорил. Она пообещала сходить на праздник, отметиться и тихонько уйти. В назначенное время я стоял на автобусной остановке. Она опоздала на полчаса, но я даже не помню, успел ли я на это рассердиться, — когда увидел ее, я не просто потерял дар речи, у меня помутился рассудок! Представь, девяностый год, серая забитая страна, серые забитые люди, серый провинциальный город, серый ноябрь — и тут вечером, из темноты выходит девятнадцатилетняя Орнелла Мути в красном клетчатом пальто и красной широкополой шляпе! Если бы я упал навзничь или растаял в воздухе, никто бы из стоявших на остановке людей не удивился бы — каждый сверлил взглядом только ее. Ну и я был ого-го. Пузо еще не появилось, на мне был гэдээровский плащ защитного цвета, строгий такой. Мы обмолвились парой фраз и поехали к однокласснику на такси. Смущался я страшно. В квартире мы сняли верхнюю одежду, уселись в кресла перед низеньким столиком, и я принялся девушку развлекать. Она спросила чаю, но у меня же была цель ее напоить, и я ей предложил лонг-дринк. Это я так назвал, как ты, наверное, уже догадался, спирт, разведенный фантой. После двух бокалов Маша — так ее звали — опьянела, и я полез целоваться. О, что у нее были за губы! Мягкие, нежные, влажные, сочные… Тщетные попытки дотронуться до груди она пресекала, обнять за талию или коснуться попы — тоже. Я уж было потерял надежду, но тут вдруг она сказала: «Я должна пойти в ванную». Не представляешь, я был на седьмом небе от счастья! Как только она вышла из комнаты, я быстро разделся и юркнул под одеяло. Лежу я, совершенно голый, пять минут, десять, и тут заходит она. В пальто! В шляпе! И говорит: «Проводи меня домой, мне пора».
— Облом, — улыбнулся Семен Степанович.
— Не то слово! Облом обломом, но какой позор — я-то уже в постели. Быстро оделся, не уговаривая, понимал — бесполезно, мы вышли на улицу, поймали машину, и тут опять — пойми этих женщин, мне показалось, что своим настойчивым намеком на секс я ее обидел, — принялись целоваться. Я довез ее до подъезда и вернулся домой с распухшими от поцелуев губами. Надо сказать, что той осенью я поступил на подготовительное отделение института. Вообще-то жил в другом городе, и у себя бывал редкими наездами. Так что развивать роман, по сути, не получалось. Нет, конечно, я ей звонил — эти заранее оговоренные сеансы связи, телефон-телеграф, жетоны, заказ межгорода — сейчас смешно даже. Или обидно. А может быть, просто зависть к нынешнему поколению. Ну да ладно. В общем, встретились мы только на Новый год. Меня пригласил приятель, бурно ухаживающий за своей подругой, у него был товарищ, «бесхозный», без девушки, я попросил Машу взять подругу, то есть нас оказалось шестеро. В принципе было весело. Правда, третий товарищ напился и стал приставать сразу ко всем троим девицам, пришлось его выгнать. Машина сокурсница почувствовала себя лишней и вежливо так, неслышно исчезла. Хозяин утащил свою любовь в спальню. Ух, думал я, сейчас ЭТО произойдет! Не тут-то было. Мы опять целовались до посинения, до рассвета — больше ничего она не позволила. На первом автобусе я проводил ее домой. Скажем так, вся паховая область, а не только нужные части тела от напряжения болели у меня страшно. Потом она куда-то на время исчезла, я вернулся к учебе, начались звонки — постепенно мы стали отдаляться. Памяти не прикажешь — наверняка до лета мы встречались еще, но — не отложилось. Зато отчетливо помню июньскую встречу. Мой старший брат купил видеомагнитофон, и я пригласил красавицу на просмотр видеофильма. По тем временам это было круто. Маму я предупредил, что в гости придет приличная девушка, за которой я ухаживаю, она приготовила кучу бутербродов, мы пили чай, смотрели кино — все отлично. Неожиданно позвонил мой бывший одноклассник, сказал, что родители уехали на дачу и у него — тусовка, или как там раньше это называлось? Мы помчались к нему. На улице разразился ливень, я оставил Орнеллу у подъезда, без зонта побежал к проезжей части, с огромным трудом поймал «запорожец», вернулся за ней, и тут, в машине, она ка-а-к поцелует меня! Поджилки, да что там поджилки, все, что у меня было, затряслось. Компания у друга собралась большая, но к ночи почти все разошлись, остался только он со своей будущей женой и мы. В первый раз мне удалось ее раздеть — но ты не смейся, мне было двадцать, ей девятнадцать — только до трусиков. Нет, что я вру, до юбки. Просто потом я ее задрал. Мы лежа целовались, обнимались, гладили друг друга, каждую ее клеточку я поцеловал, облизал и обласкал, и так — до рассвета. Мы не спали вообще! Если бы я был постарше и обладал большим опытом, то, конечно, догадался, что она девственница и всего боится. Естественно, она не хотела невинности лишиться на кровати родителей моего одноклассника в его присутствии за стеной, но я-то решил, что она водит меня за нос, и обиделся. Потом, спустя несколько лет, красавица сказала, что если бы тогда я нашел укромное место для встречи на следующий день, то она бы мне отдалась, но я вечером уехал. Да, злость прошла, я написал ей нежное письмо, но опять-таки, вместо того, чтобы напрямую признаться в любви, я ходил вокруг да около. В середине лета меня зачислили в институт. Все время, что не посвящал учебному заведению, проработал экспедитором и, как мне казалось, заработал уйму денег. В августе я приехал домой — на свадьбу еще к одному другу. Машу я предупредил заранее, и мы договорились пойти в гости вместе. В день торжества я позвонил ей с утра пораньше. Маша долго мялась, запиналась, а потом сказала, что в июне была на раскопках — она училась на историческом факультете, и каждое лето студенты должны были ездить на городище ковыряться в земле. Там полюбила однокурсника, он ее позвал замуж, и она теперь с ним встречается. Ну, то есть спит. Я был вне себя от ярости, но виду не подал, ответил, что, если бы все время был рядом, этого бы не случилось. Она согласилась, на том и распрощались.
Долго я не горевал. Вечером попал на свадьбу и поучаствовал в грандиозной драке — а что за свадьба в провинции без драки? Только самая скучная. У нас же веселье было со сломанными руками, разбитыми о головы стаканами, все поливали друг друга газом из модных в то время баллончиков. Красота! Ну и познакомился я с подругой невесты Вероникой — такой крепкозадой брюнетистой деревенской красавицей. Дженнифер Лопес, Сальма Хайек и Ева Мендес отдыхают. Ну, мы отправились ко мне, родители как раз оказались на даче, и она старательно помогла забыть мою неудавшуюся любовь. Два года мы с Машей не виделись, не общались, не созванивались. В августе девяносто третьего я проводил каникулы в своем городке. Однажды раздался телефонный звонок — меня разыскала моя старая знакомая. По стечению обстоятельств она училась с Машкой на одном курсе. Взволнованно она сообщила, что Маше будто бы «очень-очень» надо со мною поговорить. К тому времени я начал прилично зарабатывать и уже привык к тому, что все «важные» разговоры означали, что у меня будут просить денег. Но, по моим сведениям, Машин друг продавал в ларьке разливное пиво. Помнишь, раньше такое было? Выстраивалась очередь с трехлитровыми банками и прочей тарой, и туда наливали мочу, иное слово не подберешь.
— Помню, конечно.
— Ну, там недолив, долив водичкой, не знаю — продавцы пива недостатка в средствах не испытывали. Поэтому я удивился, и у меня затеплилась надежда на… на… сам не знаю на что. На встречу я пришел взволнованным и полным хороших предчувствий. Я ждал ее в беседке во дворе. Появившаяся Маша была чудо как хороша — выпирающие груди пытались разорвать черную футболку, короткая черная юбочка с голубыми цветами открывала дивные ножки! Но на лице ее читалось видимое неудовольствие, и, подойдя и коротко поздоровавшись, она сразу поинтересовалась:
— Ну и что такого важного ты мне хотел сказать?
Нелепость ситуации дошла до меня не сразу, и я удивился:
— Так это ты пригласила меня на встречу! Именно ты хотела сказать что-то важное!
Она внимательно посмотрела на меня и вдруг расхохоталась:
— Ах, Ирка, ах, сука!
Мы оба догадались, что это ее подруга решила нас вновь соединить, — видимо, нынешний Машин жених ей не очень нравился. Мы потрепались с полчасика, я ничего не предлагал, она дала понять, что в жизни ее все устраивает. Общение получилось довольно милым, я проводил ее на автобус, даже поцеловал в щечку. Но зерно сомнения было посеяно в мое сердце! Как-то в сентябре мы собрались с друзьями. Выпили, и всем захотелось женской ласки. Находясь под хорошей мухой, все тем не менее сели в автомобиль и умчались за своими красавицами, неосмотрительно оставив меня одного с полуторалитровой бутылкой водки, — знаешь, тогда как раз вошли в моду такие, с ручкой? Выпив рюмку, вторую и третью, я поймал тоску-печаль и вдруг решил позвонить Маше. Она оказалась дома, и мы проболтали около часа. Говорили обо всем, явно соскучившись по общению. Завершал я беседу уже лежа на спине на полу. Закусывать, как ты понимаешь, при трубке у уха сложно, а вот выпить — пожалуйста! Довольный, я вырубился. Да так, что приехавшие друзья не смогли ни дозвониться, ни достучаться — пришлось выбивать дверь. Как меня не убили, не знаю. Звонки Маше стали постоянными. Я говорил с ней строго два-три раза в неделю. Так прошли октябрь, ноябрь, декабрь. После Нового года мне нужно было срочно приехать домой, я ей позвонил, предложил встретиться. Она согласилась.
Я прекрасно помнил, что Маша спокойно относилась к приглашениям на квартиры, поэтому решил сразу брать быка за рога. Я обратился к одному золотому парню, прекрасному человеку, который жил один, попросил его переночевать у родителей, мол, очень нужна крыша на ближайшую ночь. Друг согласился, но поставил условие, что уйдет только после того, как увидит даму, — что это за фея такая, что я так о встрече хлопочу? Действительность, надо сказать, превзошла все его ожидания. По обыкновению я принес спиртное, но это, конечно, был не медицинский спирт, а приличное вино и качественная водка, закуски. Когда девушка переступила порог его дома, челюсть у парня отвисла до пола. Он хлопнул с нами пару стопок и засобирался уходить. У дверей, оставшись со мной с глазу на глаз, долго тряс мне руку — поздравляю, мол, женщина — совершенство, идеал. Такой груди, а надо заметить, декольте у Маши было очень откровенное, он никогда не видел. А ноги! А улыбка!.. Мы с Машей после его ухода вскоре оказались в постели. Я, конечно, видел, что Маша очень красива, но то, что она окажется столь сексуальна, явилось для меня приятным сюрпризом. Кожа — а эту деталь я уже успел забыть — нежная, шелковистая, ни единого волоска. Все она любила делать медленно, кончить мне долго не давала и, в конце концов, довела до полного исступления.
Был мягок шелк ее волос
И завивался, точно хмель.
Она была душистей роз,
Та, что постлала мне постель…
Петр замолчал, погрузившись в воспоминания. Они выпили по полстаканчика, и рассказ плавно потек дальше.
— Я не сдержался и выразил ей свое восхищение, на что она ответила, что это или талант, или мамины гены. Паша, это ее парень, в первый раз не мог поверить, что она девственница, — такой страстной она оказалась. Так у нас и повелось с того дня — редкие встречи, тайны от Паши. Паша то, Паша се… Может быть, она ждала от меня каких-нибудь решительных действий, но меня напрягало пыжиться из-за какого-то ларечника. Вот я, вот он — выбирай! Однако выбора не было, и продолжалась херня эта довольно долго. Может, и не любовь, может, только секс. Но это был изумительный секс! Встречались мы обычно на квартире у ее подруги Ирки, когда отец той уходил в ночную смену. Диванчик был узкий, неудобный, так что мы ложились на пол, расстилали на нем два одеяла, одно на другом, и — вперед. Настало лето. Я учился и работал, каникул у меня, по сути, не было. Маша со своим приятелем постоянно ссорилась. По ее словам — думаю, что врала, — она с ним уже давно не спала, но все ей не хватало духу объявить Пашке об окончательном разрыве. Со мной она, не прячась, часто появлялась на людях. Как-то классно оттянулись на свадьбе у моего отличного друга, мужики кивали в сторону Маши и показывали мне большой палец. Отец подруги перешел на другой режим работы, наше гнездышко пропало. Однажды мы отправились в гости к ее бывшей однокласснице, меня, что называется, «перло». Мы шли теплым вечером по аллее, я читал стихи, она смеялась… В гостях мы хорошенько выпили, и я принялся ее дразнить. То по колену проведу ладонью под столом, то, проходя мимо, коснусь пальцами шеи. Захмелев, предложил ей вместе закрыться в ванной. Маша возмутилась, я дразнил, что она нерешительная, трусиха, в общем.
Было поздно, мы засобирались. Дом оказался старый, без лифта, всего три этажа. На лестничном пролете она прижала меня к стене и стала жарко целовать. «Это я нерешительная?» — и давай стаскивать с меня штаны. Сексом занимались стоя, при электрическом свете, с криками… Какой-то мужик, сосед, наверное, по лестнице поднимался — мы даже не среагировали. Такой вот момент, до сих пор не забыть. Да… А потом мы поссорились. Из-за ерунды, но все к тому шло. Понимаешь, мне всегда казалось, что она меня недостаточно сильно любила. И так долго у нее все тянулось с Пашей… В общем, у нее был день рождения. Пришла она в той самой короткой юбке с цветами, что свела меня с ума. Отмечали мы в единственном в ту пору приличном заведении, которое было в городе. После букета и коньяка поехали к моему знакомому — тот согласился пару часиков погулять. Конечно, нам времени оказалось мало. Выйдя из квартиры, мы побрели в кусты. Она присела на корточки, штаны у меня спущены, волшебный минет, задницу кусают комары… Романтика! Потом с трудом в три часа ночи поймали машину, таксист оказался злой как черт, улицу ремонтировали, дорога перерыта, к самому подъезду подъехать нельзя. Надо пройти через двор, а водитель, рожа, говорит, ждать не буду, чтобы обратно парня везти. А она — ну и ладно. Я — как это ладно? Я ведь потом машину не поймаю, нет никого, мне что, пешком пилить? Пройди через двор одна — тут пятьдесят метров. Она — как это одна?! А вдруг со мной что случится?! Я ей — пусто, нет никого, вон твой подъезд виден. Она — ах так, езжай, а со мной — все. Я и поехал. На следующий день раз позвонил, другой — не хочет со мною разговаривать. Я думаю — ну и хрен с тобой. Да кто ты такая? Нефертити, тоже мне! На свидания все время опаздывает — однажды два часа ее ждал! С красными розами! В мороз, снег валит, как снеговик стал! «Стрелки» переносит, дергает меня постоянно рассказами о том, как к ней клеятся на предмет познакомиться, — смотри, мол, я, если что, одна не останусь! Так до зимы и не виделись. А потом то ли я позвонил первый, то ли она — честно, не помню. В общем, в январе мы встретились. Но как! Мы договорились снять номер в гостинице, но ее… не пустил дедушка! Поздним зимним вечером мы обнимались в подъезде — она целовала меня в ухо, а я мял и тискал ее под шубой. Конечно, спать мы потом спали, но — не то. Острота ощущений пропала. Я был молодой, горячий, зарабатывал деньги, снимал приличную квартиру, шатался по дискотекам и таскал домой девок. Ну и как раз в этот период я познакомился со своей будущей женой. Вот она-то, уж правда, вцепилась в меня, как клещами, не вырвешься.
— Еще за одной бежать не придется? — Семен Степанович показал на бутылку.
— Да нет, скоро закончу. Так почти год прошел, встречались редко. У Машки появился парень, мне об этом доброжелатели сообщили, конечно. И тут вдруг у меня наступила полная жопа. Я во всем был сам виноват, но гордыня обуяла — все отношения разорвал, ни с кем из старого окружения не общался, работы не было, денег тоже… И тут вдруг она ночью позвонила — хочешь, говорит, приеду в гости? Я — давай. Приехала, денег ни на что нет, сводил ее только в клубы пару раз. Даже есть нечего. А она простудилась, заболела, причем сильно. Аспирин, анальгин, да капустный лист на лобик — все. Я по утрам на вещевой рынок, то чайник продам, то компакт-диски. Чтобы ей обратный билет купить, золотую цепочку в ломбард отнес. Но до отъезда в общей сложности она провела у меня двадцать шесть дней! А что без денег делать? Сидели дома, смотрели телевизор и трахались, трахались трахались… Утром — разок обязательно. Днем — по настроению. Вечером — два-три раза непременно. Уезжая, слезу пустила, я тоже. Потом летом заявилась на два дня, сказала — возвращайся, а то я так долго не могу быть одна. Меня к ней любовь с головой накрыла. Какие письма я писал — шедевры эпистолярного творчества! Наконец поумнел, дела мои пришли в норму, вроде живи да радуйся. Но я так себя уже против нее настроил — ага, ждать не хочешь, «не можешь быть одна», — что при первой же встрече на малой родине сначала ей вручил охапку цветов, а потом напился и обозвал шлюхой. Она в слезах убежала. Я на следующее утро пришел мириться, а она мне те цветы с балкона — на тебе! В мое отсутствие за ней ухаживал видный кавалер — начальник по борьбе с коррупцией местного МВД, учил ее ездить, не смейся, на своей вишневой «десятке»… Понятно, что имел тот начальник жену и двоих детей, но все это позже выяснилось, а вот года полтора он у нас с Машкой украл. Я же переживал, мучился, страдал, писал письма. То представлял себе, как мы будем жить вместе, то — как и с каким наслаждением я переломаю ей кости… В общем, башню снесло… Наконец очередным летом я решил — пора принимать экстренные меры. Купил кольцо с бриллиантом, набор косметики «Нина Риччи», духи, браслет «звено белого золота — звено желтого золота», тогда такие украшения были популярны. Прямиком с поезда отправился на рынок и приобрел сто одну розу красного цвета. Заранее оплатил и сто одну розу чайного цвета — пообещал забрать завтра. План был хитрый, я не хотел бросаться на амбразуру в тот же день. Я попросил одного товарища, и тот занес Маше домой первую охапку. Звонить я не стал. Назавтра он же доставил ей второй букет. Через полчаса я позвонил, предложил вечером встретиться. Конечно, Машка опоздала, и намного, но как же в тот день она была красива! Высокая, волосы длинные, в синих широких брюках со стрелками, спина обнажена, каблучками — цок-цок, мужики оглядываются… Преподнес я ей браслет и косметику. Поломалась она чуть-чуть — подарки дорогие, не хочу себя ничем обязывать… Но взяла. Пошли мы в модное заведение, народу полно, дым коромыслом, тесно, говорю — давай в немодное. Давай — отвечает. Заходим, по сути, в соседний ресторан — никого. Абсолютно пустой зал, только на сцене человек за клавишами — орет какой-то шансон. Подошел я к нему, дал денег, чтобы он испарился, не мешал общаться. Уселись за столик, коньячок, то-се. Как в фильме «Однажды в Америке», вдвоем во всем заведении, только официанты суетятся… Закусили, выпили, думаю — пора. Достал коробочку, длинную-длинную речь сказал о том, как ее люблю, как буду всю жизнь заботиться о ней, в общем, так и так, будь моей женой. Она руки к лицу поднесла, и у нее, как у клоуна в цирке, две такие струи слез из-под ладоней ка-а-ак брызнут! С места вскочила, понеслась в туалет. Вернулась через пятнадцать минут, лицо красное, опухшее, коньяк себе сама из графина налила, разом сто грамм махнула и говорит: «Ты знаешь, нет. Прости». И все! Только «прости». Доковыряли мы икру в молчании, вышли на улицу, стал я ей ловить машину, а она — нет, тут можно пешком через парк, давай пройдемся. Положила мою руку себе на талию, мы и пошли. По-моему, уже у подъезда — все-таки были крепко выпивши — стали целоваться, тут она сказала что-то про «быть друзьями», и я пошел прочь. Она кричала, кричала вслед, я, не оборачиваясь, помахал ей рукой. После я не видел ее три года, в моей жизни произошло много перемен. Потом, так совпало, она гостила в одном городе у подруги, а я приехал туда в командировку. Кто-то из добрых друзей поставил ее в известность, мы встретились и… переспали. В уютной гостинице, с большим удовольствием. Так несколько лет и встречались — когда раз в полгода, когда — каждый вечер в течение недели. Я был женат, у нее менялись приятели — ничто не мешало. В разных городах, короткие встречи, подарки, ругань, слезы, пьяные признания — все было. Ну а когда я вернулся насовсем в родной город, мы с ней виделись только один раз. Я перестал брать трубку, когда она звонила, — неинтересно, скучно. Красавица Маша превратилась в банальную толстозадую тетку с двойным подбородком, постоянно жалующуюся на жизнь. Стала накладывать дурацкие зеленые тени на веки, но по-прежнему изображала маленькую девочку…
— У истории есть конец? — спросил Семен Степанович.
— Есть. Вот и повод выпить по последней.
Чокнулись, выпили.
— У меня недавно был день рождения. Звонки весь день, и тут смотрю — ее номер определился. Ай, думаю, не буду с тобой разговаривать! Перезванивает раз, другой, потом присылает эсэмэску — не хочешь, мол, отвечать, но я все равно тебя поздравляю. Ну, думаю, и фиг с тобой. Вечер, меня все в кабаке уже ждут, а мне кровь из носу нужно до одного вредного гражданина доехать. У него последний день перед отпуском, не успею с ним с глазу на глаз переговорить — кранты одному проекту. Парковка у его офиса — никакая, пять машин встало — все. Чтобы было быстрее, я своему водителю говорю — высади меня на остановке, я пробегу тридцать метров, ты пока развернешься, я через переход вернусь, и мы сразу обратно. Только подъезжаю к остановке, выхожу — Маша! Чуть лбами не столкнулись. Она давай хохотать — и не может остановиться. Ошалел и я. «Петенька! — говорит. — Поздравляю тебя с днем рождения! Никуда ты от меня не скроешься! Это — судьба!» А я ей: «Отпусти же меня, зараза!» Посмеялись, поболтали десять минут, подъехали ее подруги в корейском «запорожце», оглядели меня с головы до ног, она села в машину и помахала ручкой. Все. Остались только воспоминания.
Мелькают дни, идут года,
Цветы цветут, метет метель.
Но не забуду никогда,
Ту, что постлала мне постель.
— Я буду спать.
— Да, конечно. А я еще почитаю. Свет не будет мешать?
— Нет, — зевая, ответил Петр и стал раздеваться.
Спустя несколько минут он уже похрапывал.
Семен Степанович смотрел на спящего здорового мужика и думал о том, как же все-таки причудлива жизнь. Петр вроде не нищий, не больной, есть семья, друзья, наверное… Но никогда еще он не видел такого несчастного человека.