Брайан Махон пил уже несколько дней. Это не было запоем, он не устраивал ссор и драк, как бывало иногда, но пил крепко. Эмили знала, что дело добром не кончится. На этот раз предлогом станет спальня Нэн.
Нэн решила, что теперь она будет по вечерам заниматься у себя. Сказала, что готовить домашние задания внизу, где гремит радио и все время ходят родные, невозможно. Нейси поставил ей простой письменный стол, а Пол сделал розетку для электрокамина. Именно там она и собиралась заниматься. Эмили вздыхала. Она знала, что как только Брайан очухается, то непременно поднимет шум. Почему с ним не посоветовались? Кто будет платить за электричество? Да что Нэн о себе возомнила?
Ответить на последний вопрос было легко. Нэн считала, что она слишком хороша для Брайана Махона и Мейпл-Гарденс. Мать заверяла ее в этом годами. Расчесывая золотые волосы дочери, Эмили говорила, что ее ждет совсем другая, лучшая жизнь. Нэн никогда в этом не сомневалась. Она ни в грош не ставила уклад дома, в котором верховодил пьяный отец.
Нэн Махон не боялась отца, так как с подачи матери знала, что ее будущее зависит не от него. И не сомневалась, что залогом этого будущего является ее красота.
Эмили мечтала найти способ отвести Брайана в сторону и поговорить с ним так, чтобы он ее выслушал. Выслушал и понял. Она могла бы сказать ему, что жизнь коротка, а потому не стоит ругать Нэн. Пусть дочь делает в спальне все, что ей хочется. Нужно быть с ней поласковее. После этого она сама спустится к родным и посидит с ними.
Но в последнее время Брайан не слушал Эмили. Впрочем, он никогда ее не слушал. Она вздохнула, открывая только что доставленную посылку с фарфором из Беллика и аккуратно опуская упаковку в ведро под прилавком. Расставила на полке кувшинчики и тарелки, чтобы они привлекали к себе взгляд, и начала каллиграфическим почерком заполнять ярлычки с ценой. Эмили Махон вздохнула снова. Руководить магазином в отеле было легко, а руководить домашним хозяйством — трудно. Люди не понимали, как часто ей хотелось лечь спать в углу своего маленького магазина, посреди красивых ковриков для автомобилей и подушек с кельтскими узорами. Это было бы куда проще, чем возвращаться на Мейпл-Гарденс.
Конечно, она оказалась права. Когда Эмили Махон вошла в свой дом, ссора уже началась.
— Ты знаешь, что здесь происходит? — прорычал Брайан.
Эмили решила попробовать спустить пары.
— Хорошо же здесь встречают трудящегося человека, — сказала она, переводя взгляд с красного и сердитого лица мужа на холодное и равнодушное лицо Нэн.
— Ради бога, замолчи! Трудящегося человека? Все знают, что у тебя не было никакой причины идти на работу. Кроме того, что тебе требовались деньги на всякие финтифлюшки. Если бы ты сидела дома и занималась своим делом, ничего этого не случилось бы!
— А что такого случилось? — устало спросила Эмили.
— Наконец-то соизволила поинтересоваться! Ты понятия не имеешь о том, что творится в собственном доме.
— Почему ты кричишь на Эм? — спросила Нэн. — Человек только вошел, даже пальто не снял и не поставил сумки.
Лицо отца помрачнело.
— Девчонка! Не смей называть мать по имени!
— Я и не называю, — скучающим тоном ответила Нэн. — «Эм» — это буква. Сокращение от слов «мама», «мать» или «матер».
— Ты немедленно снимешь у себя проводку и спустишься вниз. Туда, где тепло. Будешь заниматься там, где занимаются все нормальные люди.
— Прошу прощения, — ответила Нэн. — Прошу прощения, что высказываю свое мнение, но заниматься там, где люди все время кричат и ругаются, нельзя.
— Замолчи, дерзкая девчонка! Если скажешь еще слово, так взгрею, что своих не узнаешь!
— Папа, не бей ее… — поднявшись с места, сказал Нейси.
— Прочь с дороги!
Нэн не пошевелилась. Ни на дюйм не сдвинулась с места, на котором стояла, молодая, уверенная, в чистой белозеленой блузке и темно-зеленой юбке. Она держала под мышкой учебники и напоминала фотографию идеальной студентки.
— Ради чего я горбачусь на тебя? Ради того, чтобы выслушивать такие речи на глазах у всей семьи? Ради того, чтобы ты превратилась в наглую цыганку?
— Папа, я ничего плохого не сказала. Только то, что хочу заниматься наверху, где меня ничто не будет отвлекать. Когда я в конце концов получу диплом, ты же сам станешь мной гордиться.
В ее словах не было ничего обидного, но вынести высокомерный тон дочери Брайан Махон не смог.
— Раз так, убирайся с глаз моих долой! Чтобы сегодня вечером духу твоего внизу не было!
Нэн только улыбнулась.
— Эм, если захочешь, чтобы я тебе помогла, позовешь, — сказала она и легко взбежала по лестнице.
Три студента, жившие у миссис Хегарти, обрадовались, когда услышали о приезде Евы. Им было не по себе в доме, где у хозяйки трагически погиб сын. Теперь можно было хотя бы попытаться вернуться к прежней жизни.
Когда Ева прибыла, молодые люди обрадовались еще больше. Маленькая, проворная и симпатичная, она с самого начала взялась за дело.
— Теперь я буду подавать вам завтрак. Миссис Хегарти кормит вас как на убой. Каждый день вы будете есть яичницу с беконом и сосиски, а по пятницам — яйца всмятку. Но три раза в неделю мои лекции начинаются в девять утра, поэтому в эти дни вы будете помогать мне убирать со стола и мыть посуду. Зато в остальные дни я буду трудиться на вас как черная рабыня. Наливать вам чай и мазать маслом тосты.
Ребята охотно согласились на это условие и делали даже больше, чем она просила. Лоботрясы, не знавшие, где у них дома стоит пылесос, по четвергам приносили его наверх, а уже потом бежали на электричку. Тщательно вытирали ноги о резиновый коврик у дверей. Говорили, что по горло сыты нахлобучкой, которую им устроила Ева, когда они случайно запачкали вычищенный ею ковер. Мыли за собой ванну гораздо лучше, чем делали до появления Евы. Кит Хегарти с глазу на глаз говорила Еве, что если бы она знала, как присутствие девушки действует на молодых людей, то взяла бы на постой студентку еще несколько лет назад.
— Действительно, почему вы этого не сделали? Ведь с девушками легче.
— Ага, как же… Они вечно моют голову, требуют, чтобы крышка унитаза была постоянно опущена, сушат чулки на стульях, влюбляются в самых никчемных парней… — Кит не выдержала и засмеялась.
— Вы не боитесь, что то же самое случится со мной? — спросила Ева. Они сошлись так, что могли непринужденно говорить обо всем на свете.
— Ничуть. Ты никогда не влюбишься в никчемного парня. Ты у нас кислотоупорная.
— Я думала, что нравлюсь вам. — Ева разговаривала и одновременно пекла содовый хлеб. Этому искусству она научилась у сестры Имельды еще в шесть лет. О рецептах она не имела понятия и все делала на глазок.
— Ты мне действительно нравишься. Потому что я сама никогда не влюблялась в никчемных парней. Джозеф Хегарти подавал большие надежды. Просто со временем эти надежды перестали иметь ко мне отношение, — горько закончила она.
— Вы не пытались найти его? Чтобы сообщить о Фрэнке?
— Джозеф не хотел знать, когда Фрэнк научился плавать, когда у него выпал первый зуб, когда он сдал первый экзамен. Какой смысл теперь сообщать ему о смерти сына?
Ева понимала ее резоны, но считала, что время и место для упреков неподходящее.
— А что было бы, если бы Джо вернулся? Если бы однажды он вошел в эту дверь?
— Забавно… Я никогда не называла его Джо, только Джозеф. Наверное, это что-то говорит о наших отношениях. Что было бы, если бы он вернулся? Для меня он ничем не отличался бы от человека, пришедшего снимать показания счетчика. Я перестала смотреть на дверь много лет назад.
— Вы любили его? Или только думали, что любили?
— Любила. Нет смысла отрицать это только потому, что любовь нельзя вернуть и надолго ее не хватило.
— Вы говорите об этом так спокойно…
— Знала бы ты меня лет этак… Дай подумать. Если бы ты знала меня, когда тебе было год-два, то не сказала бы, что я говорю об этом спокойно!
— Я никогда никого не любила, — неожиданно сказала Ева.
— Потому что боялась.
— Нет. Монахини относятся к любви куда либеральнее, чем думают. Они не пугали меня мужчинами.
— Я не о монахинях. Ты сама боялась дать себе волю…
— Наверное, вы правы. Я очень вспыльчивая и обидчивая. Я ненавижу этих проклятых Уэстуордов. Мне ужасно не хотелось просить у них деньги. Не могу сказать, чего мне стоил тот воскресный день, когда я пошла в Уэстлендс. А если бы кто-нибудь сказал плохое слово о матери Фрэнсис или сестре Имельде, я бы его убила!
— Ради бога, положи нож. Ты меня пугаешь.
— Ох… — Ева засмеялась, поняв, что размахивает ножом, которым она делала насечки на хлебе. — Я и не заметила. Но этот нож никому не причинил бы вреда. Он тупой. Им даже масло не разрежешь. Давайте попросим одного из наших будущих инженеров взять его в лабораторию и заточить как следует.
— В один прекрасный день ты кого-то полюбишь, — сказала Кит Хегарти.
— Не могу представить себе такого человека, — задумчиво ответила Ева. — Во-первых, вынести мой характер может только святой. Во-вторых, я не вижу примеров счастливой любви.
— У тебя есть какие-нибудь планы на воскресенье? — спросил старшего сына доктор Фоли.
— А если да, что мне за это будет? — засмеялся Джек.
— Ничего. Если ты занят, я не буду тебя отрывать.
— Но тогда я могу пропустить что-то важное.
— Такова жизнь. Приходится рисковать.
— Говори, папа.
— Значит, ты свободен?
— Говори, не тяни за душу.
— Помнишь моего приятеля Джо Кеннеди, провинциального аптекаря? Он зовет меня в гости. Похоже, неважно себя чувствует. Мы давно не видались. Джо хочет, чтобы я осмотрел его.
— Где он живет?
— В Нокглене.
— Господи, какая даль… Там что, врачей нет?
— Есть. Но друг ему нужен больше, чем врач.
— И ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
— Джек, я хочу, чтобы ты отвез меня. После случившегося у меня не хватает духу сесть за руль.
— По-другому и быть не может.
— Может. Но долгая поездка по мокрой и скользкой дороге меня пугает. Я был бы тебе очень благодарен.
— Ладно, — сказал Джек. — А чем я займусь, пока ты будешь с ним разговаривать?
— В том-то и проблема. Не думаю, что там есть чем заняться. Может быть, ты съездишь в ближайший город или посидишь в машине и почитаешь воскресные газеты.
И тут Джека осенило.
— Там живет одна моя знакомая девушка. Я могу пригласить ее прокатиться.
— Узнаю свою кровь. Всего два месяца в университете, а уже девушка в каждом городе.
— Я не в том смысле. Просто славная девчонка с соседнего факультета, и все, — объяснил Джек. — Где у нас телефонная книга? Вряд ли в этом Нокглене много Хоганов.
Когда Бенни сказала, что ей звонил Джек Фоли, это произвело на Нэн сильное впечатление.
— Послушай, половина студенток университета отдала бы все на свете за то, чтобы он приехал к ним в гости. Что ты наденешь?
— Не думаю, что он приедет в гости в полном смысле этого слова. Вряд ли из-за этого стоит наряжаться. Ничего особенного я надевать не стану. — Бенни даже покраснела.
— Когда ты откроешь дверь, это должно стать для него приятным сюрпризом, — сказала Нэн.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— И все же я думаю, что приодеться стоит. Надень ту красивую розовую блузку и черную юбку. Когда к тебе в гости приезжает такой парень, как Джек Фоли, это настоящий праздник. Если бы он приехал ко мне на Мейпл-Гарденс, я бы разоделась в пух и прах. Я дам тебе розовую и черную ленты, и ты сможешь заплести их в волосы. Это будет великолепно. Тем более что волосы у тебя роскошные.
— Великолепно? В дождливое воскресенье? Нэн, в Нокглене не может быть ничего великолепного. Это будет выглядеть смешно.
Нэн смерила ее задумчивым взглядом.
— Тогда возьми толстый бурый пакет, в которых продают сахар, надень его на голову и прорежь дырки для глаз. Может быть, сойдет.
Аннабел Хоган и Патси решили испечь ячменные лепешки, шоколадный торт и пирог с яблоками. И приготовить две тарелки бутербродов с рублеными яйцами и сардинами.
— По-моему, это уже чересчур, — возразила Бенни.
— Ничего не чересчур! Надо же чем-то угостить твоего друга. — Мать Бенни возмутил намек на то, что им предстоит не самое обычное воскресное чаепитие.
Родители собирались каждый день топить в гостиной камин, чтобы как следует нагреть ее, а после чая убрать со стола, удалиться в комнату для завтраков и оставить молодых людей наедине.
— Не нужно ничего делать специально, — тщетно просила Бенни. — Он зайдет ко мне только для того, чтобы убить время. — Но они не желали этого слышать. Вежливый молодой человек позвонил за несколько дней и попросил разрешения приехать в гости. Разве это значит убить время? В Нокглене есть чем заняться и без того.
Сама Бенни так не считала. Рассматривать витрины магазинов? Тьфу! Кинотеатр днем не работает. В гостинице Хили через полчаса со скуки подохнешь. У Марио такому человеку, как Джек Фоли, делать нечего, как бы Фонси ни старался развлечь его. Так что убить время можно было только у Хоганов. И все же было приятно, что Джек ее не забыл. Бенни опробовала розовую и черную ленты. Получилось неплохо. Бенни сделала это еще в пятницу вечером, чтобы домашние не подумали, что она собирается специально наряжаться для такого случая.
Когда Шон пригласил Бенни в кино, она отказалась. В воскресенье к ней приедут из Дублина, так что нужно привести дом в порядок.
— Из Дублина! — фыркнул Шон. — Можно поинтересоваться, как зовут твою подругу?
— Это не подруга, а друг, — упрямо сказала Бенни.
— Тогда прошу прощения, — ответил Шон.
— Теперь ты понимаешь, почему я не могу пойти с тобой в кино?
— Естественно, — надменно ответил Шон.
По какой-то причине, не ясной ей самой, Бенни добавила:
— Это просто друг, ничего больше.
Улыбка Шона была холодной и насмешливой.
— Бенни, я не сомневаюсь, что это правда. Ничего другого я от тебя не ожидал. Но хорошо, что ты сказала об этом прямо.
Он кивнул как самодовольный павлин. Словно проявлял щедрость и позволял ей до поры до времени иметь собственных друзей. И гладил по головке за признание в том, что это всего лишь дружба.
— Надеюсь, это будет очень приятный визит. Для всех вас, — сказал Шон Уолш и отдал поклон, который считал элегантным и изящным. Он видел в кино, как это делали Эррол Флинн и Монтгомери Клифт, и запомнил на всякий случай.
Лучшего гостя, чем Джек Фоли, в доме Хоганов еще не видели. Он пробовал все, чем его угощали, и все хвалил. Выпил три чашки чая. Восхитился чайником, спросил, не бирмингемское ли это серебро тридцатых годов, и оказался прав. Когда Хоганы удивились его знаниям, Джек ответил, что в этом нет ничего особенного: такой же чайник есть у его родителей. По-братски обнял Бенни за плечи, когда они рассказывали об университете. Сказал, что очень рад учиться вместе с девушками, хотя на первых порах после школы с раздельным обучением чувствовал себя неловко. Мать и отец Бенни понимающе кивали, соглашаясь с ним. Рассказал о своих родителях, братьях и малыше Ангусе, которому то и дело разбивают в школе очки.
Сказал, что ему очень нравятся диспуты по субботам; это не только поучительно, но и забавно. Бенни не была на них? Нет, не была. Дело в том, что ей приходится каждый вечер возвращаться в Нокглен, объяснила она. Очень жаль. Он считает эти диспуты неотъемлемой частью университетской жизни. Возможно, Бенни могла бы остаться на ночь у своей подруги Нэн, которую он иногда видит в Дискуссионном клубе. Все дружно кивнули. Возможно. Как-нибудь в субботу.
Джек не слишком распространялся, почему его отец захотел встретиться с мистером Кеннеди. Наверное, это как-то связано с регби, с новыми лекарствами, появившимися на рынке, или со встречей однокурсников. У отца никогда ничего не поймешь, он человек скрытный.
Бенни смотрела на него с восхищением. Джек Фоли врал не моргнув глазом.
Единственным человеком, способным так же непринужденно врать, была Нэн. Во многих отношениях они были два сапога пара.
— Спасибо, все было чудесно. Бенни, ты не могла бы показать мне город? — спросил Джек.
— Мы собирались уйти и дать вам… э-э… поговорить, — начала мать Бенни.
— Знаете, я так много съел… Думаю, мне требуется прогулка.
— Тогда я переобуюсь. — За неимением вечерних туфель Бенни надела лодочки.
— Надень сапоги, Бенни! — крикнул ей вслед Джек. — В наказание за этот чудесный чай нам придется пройти несколько километров!
Они вышли на улицу. Бенни надела зимнее пальто, из-под которого был виден воротник розовой блузки, и резиновые сапоги. Она чувствовала, что раскраснелась от холодного ветра, но это не имело значения. Вокруг шеи Джека был обмотан красно-зеленый шарф юридического факультета.
Кое-кто тоже вышел погулять на зимнем солнышке; скоро должен был начаться закат.
— Куда пойдем? — спросил Джек у калитки Хоганов.
— Прогуляемся до того конца города, а потом сходим в Уэстлендс. Это компенсирует вред, нанесенным нам яблочным пирогом.
— Бедный мистер Кеннеди смертельно болен. Он хотел поговорить об этом с моим отцом. Похоже, то, что он светоч местного здравоохранения, не принесло ему особой радости.
— Очень жаль. Он ведь еще не старый, — сказала Бенни. — А вон там живет еще один светоч местного здравоохранения, как ты выражаешься. — Она махнула рукой в сторону дома доктора Джонсона, где дети играли с собакой, бросая палку.
— Я не сказал об этом твоим родителям… — начал Джек.
— Я тоже не скажу, не бойся, — заверила его Бенни.
Они знали, как быстро распространяются слухи в городках, состоящих из одной улицы.
Бенни показывала ему местные достопримечательности и делала краткие комментарии. Когда они проходили мимо сапожной мастерской Пакси Мура, Би, стоявшая в дверях, сказала Бенни, что в магазин Пегги Пайн привезли красивые новые юбки.
— Как раз для тебя, Бенни! — крикнула она и бесхитростно добавила: — Слону впору, и еще распустить можно!
— Прекрасно! — рассмеялся Джек.
— Она не хотела меня обидеть, — сказала Бенни.
Когда они проходили мимо магазина Марио, Фонси и его дядя послали Бенни воздушные поцелуи. В витрине хозяйственного магазина Десси Бернса красовалась пила со смешной надписью «Полезный подарок». Мимо аптеки Кеннеди они прошли быстро, ни слова не сказав о ее хозяине, который в данную минуту разговаривал с отцом Джека. Потом Бенни перевела его через дорогу и показала магазин «Готовое платье Хогана».
Джек вежливо похвалил магазин и сказал, что тот выглядит очень таинственно. Снаружи никогда не узнаешь, что находится внутри. Бенни задумалась, хорошо ли это, и в конце концов решила, что хорошо. Деревенские жители — люди особые. Они считают, что чужие должны знать об их бизнесе как можно меньше.
Она попросила Джека посмотреть в витрину и полюбоваться на отражение миссис Хили, стоявшей в дверях своей гостиницы и бдительно следившей за ними. Джек узнал, что миссис Хили носит корсеты, которые делают настоящие чудеса. По слухам, миссис Хили была особой пышной и дородной, но доказательств этого не имелось ни у кого, кроме покойного мистера Хили. Она покупала новые и все более дорогие модели каждый раз, когда ездила в Дублин. Поговаривали, что однажды она отправилась за корсетами в сам Лондон, но это вряд ли.
Когда миссис Хили вернулась в свою гостиницу, Бенни почувствовала, что пора уходить. Она показала Джеку чистые белые столы в мясной лавке и объяснила, что сын мясника Тедди Флуд не хотел там работать, но что ему оставалось? Сын должен продолжать дело отца. Тем более что мистер Флуд в последнее время ведет себя странно.
Джек сказал, что это и без слов ясно. Зачем изображать на стене такое количество весело пасущихся коров, свиней и овец? Чтобы людям было стыдно покупать и есть их трупы? Но Бенни сказала, что это тут совершенно ни при чем. Бедные животные смотрели со стен всегда. Проблема состоит в том, что теперь ему постоянно что-то чудится в ветвях дерева. То ли святая, то ли монахиня. Во время разделывания туши или отрубания куска мяса мистер Флуд внезапно останавливается, выходит на крыльцо и советуется с высшими силами. Для семьи это является источником тревоги, а для покупателей — поводом для хихиканья.
Дойдя до церкви, они остановились и немного поговорили об отцах-миссионерах, которые вскоре должны были туда приехать. Бенни сказала, что в течение двух недель по всему городу будут стоять деревянные киоски, торгующие молитвенниками, четками, реликвиями и брошюрами Общества истинных католиков. Интересно, в Дублине бывает то же самое? Джек только развел руками. Он этого не знал. Конечно, он ходил к миссионерам, но, как и все остальные, они с Эйданом хотели попасть на лекцию о сексе. Обычно народ набивался в церковь именно на нее, но миссионеры становились все более и более ушлыми. Они каждый вечер намекали, что длинная проповедь о сексе будет прочитана завтра, и каждый вечер собирали толпы слушателей, боявшихся пропустить самое интересное.
Бенни сказала, что мужчины гораздо честнее женщин. Девушки хотят того же, но не признаются в этом.
Она показала Джеку площадь, на которой останавливался автобус. Майки как раз разворачивался.
— Как дела, Бенни? — крикнул он.
— Отлично! — широко улыбнувшись, ответила девушка.
Они постояли у ворот монастыря Святой Марии, и Бенни показала ему все самое интересное. Широкие длинные газоны, поле для травяного хоккея, оранжерею, извилистую тропинку между огородными грядками, на вершине холма пересекавшуюся с дорогой к каменоломне, над которой стоял коттедж Евы.
Джека поразило, что она не только знает здесь всё и всех, но и может рассказать о каждом целую историю.
Это Бенни понравилось. Что ж, по крайней мере, он не скучал.
Оба не заметили Шона Уолша, сидевшего в кондитерской Берди Мак и наблюдавшего за ними. По воскресеньям Берди часто поила посетителей чаем с тостами, и Шон Уолш регулярно приходил туда. Он не сводил холодных глаз с Бенни и дерзкого щенка, с которым она пошла гулять в первый же день и нарочно остановилась у ворот монастыря, на виду у всего города. Это ему ничуть не нравилось.
Они стояли у высоких ворот, откуда открывался прекрасный вид на Уэстлендс. Бенни показывала Джеку семейное кладбище, на котором хоронили всех Уэстуордов, и маленький военный мемориал, на котором каждый ноябрь появлялись венки из маков, потому что многие Уэстуорды погибли во время войн.
— Правда, странно, что все они участвовали в этих войнах на стороне Великобритании, а жили здесь? — спросила она.
— Ну, такова их протестантская культура, традиции и все остальное… — ответил Джек.
— Я знаю, но другие говорили о родине, отчизне, короле, королеве и стране, а они — только о Нокглене.
— Не критикуй Нокглен[7]! — рассмеялся Джек.
— Если бы тебя услышал Фонси из бара, торгующего чипсами, то тут же сделал бы из этого издевательскую песню.
— Фонси? А как полностью?
— Альфонсус.
— О господи…
— Знаю. Ты счастливчик, Джек Фоли. У тебя нормальное имя.
— А как твое полное имя? Бенедикта, что ли?
— Увы, немного попроще. Всего-навсего Мэри-Бернадетта.
— Бенни[8] — хорошее имя. Оно тебе подходит.
Когда они пошли обратно, уже стемнело. В монастыре зажгли свет. Бенни рассказала Джеку, что у Евы там была симпатичная спальня с окном, из которого она видела весь город.
— Ну вот, я доставила тебя в целости и сохранности, — сказала она, доведя Джека до дверей аптеки Кеннеди.
— Ты войдешь со мной?
— Нет. Он может расстроиться.
— Спасибо, Бенни. Я очень рад, что приехал.
— А я рада, что ты рад.
— Ты когда-нибудь проведешь ночь в Дублине? — неожиданно для самого себя спросил Джек.
— Вряд ли. Ты забыл, что я Золушка и должна уходить с бала до полуночи? Но днем мы увидимся.
— Может быть, сходим вместе на ленч?
— Это было бы замечательно, — сказала она и пошла по темной улице.
Они ехали в машине и молчали.
— Бедный Джо, — наконец сказал отец.
— У него рак?
— Причем запущенный. Судя по внешнему виду, ему осталось жить не больше двух месяцев.
— Что ты ему сказал?
— Он хотел, чтобы я не говорил, а слушал.
— Ему что, здесь поговорить не с кем?
— Нет. По его словам, здешний врач — человек грубый и жестокий, а жена думает, что все в руках Маленького Цветка[9], инфанта Пражского или какого-нибудь другого небесного заступника, так что и говорить не о чем… Ладно, хватит об этом. Как ты провел время со своей подружкой? Джо сказал, что она славная девочка. Назвал ее «наш тяжеловозик».
— Жаль, что он не сумел придумать определение получше.
— Повтори еще раз, — сказала Нэн, глядя на нее во все глаза. — Он назначил тебе свидание? Сказал: «Я хотел бы, чтобы ты куда-нибудь сходила со мной вечером»? А ты ему отказала?
— Ну, во-первых, я ему не отказала, а во-вторых, он никуда меня не приглашал.
Нэн посмотрела на Еву, ища у нее поддержки. Они ожидали прихода лектора и сели в стороне от остальных, чтобы обсудить случившееся.
— Так приглашал или не приглашал? — спросила Ева.
— Ну, приглашал. Но как подругу. Небрежно. Это нельзя считать свиданием.
— Конечно, нельзя, если ты сказала «нет», — насмешливо бросила Ева.
— Не говорите так. — Бенни смотрела то на Нэн, то на Еву. — Клянусь, если он действительно куда-нибудь пригласит меня, я пойду. Ну что, вы довольны?
— А где ты будешь ночевать? — спросила Ева.
— Нэн, мне можно будет остаться у тебя?
— О да, конечно, — после секундной паузы ответила та.
Бенни посмотрела на Еву.
— Но если это сложно, я могу переночевать и в Дунлаогхейре. Правда, Ева?
— Легко. — Ева ответила быстро, но, конечно, родители ни за что не позволили бы Бенни остановиться в пансионе для молодых людей, у незнакомой женщины, даже с учетом того, что Ева там практически работала. Бенни настроилась на философский лад. Какая разница, если этого все равно не случится? Зачем строить несбыточные планы?
К доске объявлений Дамской Читальни был приклеен двумя пересекающимися полосками липкой ленты сложенный лист бумаги с надписью «Бенни Хоган, факультет искусств, первый курс». Бенни осторожно раскрыла его. Наверное, это от бледнолицего студента-монаха, который пропустил лекцию по истории, а она обещала дать ему конспект. Бенни всегда брала с собой лист копирки. Теперь можно будет отдать ему копию. Она не знала его имени. Юноша был болезненный, черная ряса делала его еще бледнее. Когда Бенни поняла, что это письмо от Джека Фоли, ее охватило странное чувство. Оно было похоже на внезапный толчок, который ощущаешь, когда прикасаешься к чему-то слишком горячему или слишком холодному.
Дорогая Бенни!
Я помню, что сейчас по вечерам тебе освобождаться трудно. Если так, то что ты думаешь насчет ленча в «Дельфине»? Я никогда там не был, но слышал об этом месте много хорошего. Четверг подойдет? Кажется, ты говорила, что днем в четверг у вас лекций нет. Возможно, мы увидимся еще до того, но если ты не можешь или не хочешь, оставь записку в швейцарской, ладно? Надеюсь, что такой записки не будет и что в четверг, в час пятнадцать мы встретимся в «Дельфине».
Еще раз спасибо за чудесный прием в Нокглене.
С любовью, Джек.
— С любовью, Джек. С любовью, Джек, — снова и снова твердила она. Бенни закрыла глаза и повторила эти слова еще раз. Это возможно, правда? Возможно, что она действительно нравится ему. Он не был обязан куда-то ее приглашать или помнить, что в четверг у нее окно приходится как раз на время ленча. Если бы он хотел быть манерным, как называл таких юношей ее отец, то прислал бы ей открытку. Джек Фоли не стал приглашать ее на ленч в ресторан шикарного отеля, куда ходят сильные мира сего. Наверное, он сделал это, потому что ему хотелось быть с ней. Потому что она ему нравилась.
Она не могла в это поверить.
Услышав в коридоре заразительный смех Нэн, Бенни быстро сунула записку в наплечную сумку. Конечно, это было нехорошо по отношению к отчаянно болевшим за нее Нэн и Еве, но Бенни не хотела, чтобы ей советовали, что надеть и что сказать. Она не вынесла бы, если бы подруги подумали, что Джек Фоли и в самом деле испытывает к ней нежные чувства. Хотя отчаянно надеялась, что это правда.
Игра слов. Буквально название города (Knockglen) можно перевести как «узкое ущелье, пробитое в горах». Однако на сленге глагол knock означает «критиковать».
Производное от латинского bene — «добрый, хороший».
Маленький Цветок — прозвище святой Терезы из Лизье (1873–1897).