Ступени лестницы наконец закончились и, продолжая опираться о перила, а потом и о стены, Виктория шла вперед, надеясь таким образом дойти до спальни Брюса. В полной темноте, неестественной, как и все происходящее, Вика не могла разобрать ничего впереди себя, не слышала ничего вокруг, но все же чувствовала чье-то незримое присутствие. Пару раз девушка дотронулась до уже успевшей почти что онеметь от боли кисти и тут же отдернула руку: браслет на ощупь казался раскаленным, словно его нагрели на огне. Вполне вероятно, что и рука девушки была обожжена, но благодаря темноте Вика не могла этого увидеть.
Дойдя до двери, ведущей в спальню Брюса, девушка остановилась. Ей хотелось быть уверенной в том, что она добралась до нужной комнаты прежде, чем войти в нее. Но судя по тому, как сильно вдруг заболело запястье, стиснутое раскаленным металлом браслета, Виктория нашла, что искала.
Повернув ручку, девушка зашла в комнату и тут же зажала рот и нос рукой: в спальне стоял умопомрачительный запах тухлятины и гнили. Так могло пахнуть испорченное мясо, оставленное на солнце и пролежавшее на нем несколько дней. Однако тьма в комнате не казалась такой густой, возможно, благодаря окну, лунный свет из которого слабо освещал комнату.
Привыкнув к полумраку, девушка попыталась оглядеть комнату и заметила темную фигуру, сидевшую на краю кровати спиной к ней. Присмотревшись повнимательней, Вике показалось, что она узнает в очертаниях тела Брюса: те же широкие плечи, та же форма и наклон головы, то же телосложение. Недолго думая, девушка ринулась к нему и, обежав кровать, опустилась на колени перед мужчиной.
Его голова была низко опущена, словно мужчина спал, сидя на кровати. Осторожно взяв его лицо в свои руки, Вика приподняла его и, к своему облегчению, поняла, что перед ней действительно Брюс.
– Ох, Брюс! Это ты! – сказала она, и слова эти эхом отразились от стен комнаты.
Испугавшись своего голоса и того, как странно он прозвучал, девушка замолчала и внимательно вгляделась в лицо мужчины, так ничего и не ответившего ей.
Кожа Брюса казалось через чур холодной на ощупь, а лицо неестественно бледным, что бросалось в глаза даже в темноте. Глаза мужчины были закрыты, а губы плотно сжаты. В целом он выглядел весьма сосредоточенным, точно спал и видел кошмар, от которого глаза под веками быстро бегали, а желваки то напрягались, то расслаблялись, превращая красивое лицо Брюса в напряженную маску.
– Брюс, это я! Виктория! Что случилось? – пыталась узнать у него девушка, но мужчина никак не реагировал на ее слова.
Тогда она слегка похлопала мужчину по щекам, но и это не дало результата: Брюс находился то ли во сне, то ли в трансе, но Вику он упорно не замечал.
Испугавшись, что такое состояние может привести к чему угодно, девушка попыталась поднять Брюса, подсунув руки к нему в подмышки, но у нее ничего не получилось. Брюс оказался слишком тяжелым для Вики и, судя по всему, не собирался никуда уходить.
– Ну, пожалуйста, Брюс! Очнись же! Нам нужно убираться отсюда! – продолжала шептать Вика, пытаясь сдвинуть мужчину с места. Ее старания привели только к тому, что мужчина упал спиной на кровать, раскинув руки в стороны. Теперь поднять его стало еще сложнее.
– Но я должна забрать тебя отсюда! – вторила Виктория, обеспокоенно глядя на мужчину, грудь которого вздымалась слишком редко для нормального дыхания, а кожа стала еще белее, как если бы Брюс потерял много крови.
«А где же Эван?» – наконец вспомнила о старике Вика, до этого увлеченная только Брюсом, и на всякий случай огляделась по сторонам. Сначала она ничего не заметила, но приглядевшись к углу рядом со шкафом, увидела там что-то темное на полу.
Виктория, медленно отодвинувшись от почти что бездыханного Брюса, встала с колен и подошла к шкафу. Возле стены на боку лежал человек, судя по всему либо без сознания, либо мёртвый. Склонившись, девушка перевернула тело на спину и чуть не закричала от ужаса, увидев перед собой Эвана с раной на голове, из которой медленно сочилась кровь, заливая лицо и одежду старика, а также пол под ним.
– О, нет, – тихо сорвалось с губ Вики, в тот момент даже не задумавшейся о том, кто мог сделать такое с бедным Эваном, не представлявшим для окружающих никакой угрозы. Виктория была почти уверена, что отец Брюса мертв, но все же приложила пальцы к шее старика и попыталась нащупать пульс. Девушке показалось, что она ощутила слабое и редкое биение. Она решила не тратить время на поиски бинтов и, скинув с себя тяжелое пальто и шарф, Вика обмотала последним голову старика, постаравшись тем самым хоть как-то остановить кровотечение. Она понятия не имела действовала ли правильно и руководствовалась только инстинктами, надеясь, что не навредит старику. Соорудив некий бандаж, девушка укрыла Эвана своим пальто и вернулась к Брюсу, продолжавшему неподвижно лежать на кровати.
– Я не знаю, как тебе помочь, любимый! Пожалуйста, попробуй прийти в себя! Ты ведь должен меня слышать, – шептала Брюсу Виктория, но мужчина находился где-то далеко от нее и ее слова остались не услышанными.
– Хорошо. Я уйду, чтобы привести помощь, – поняв, что это, наверное, единственный выход, сказала девушка, – обещаю, что скоро вернусь.
Вытерев, бежавшие по щекам слезы, испачканными в крови Эвана руками, и тем самым незаметно для самой себя оставив на лице кровавые следы, девушка встала с постели. Бросив быстрый взгляд на Эвана и Брюса, Вика направилась к выходу из комнаты. На мгновение она задумалась о том, что же могло произойти с обоими мужчинами и кто мог нанести такую рану Эвану, но тут же отпустила эти мысли, сосредоточив свое внимание только на том, чтобы покинуть эту темную и зловонную спальню, как можно быстрее. Виктория думала добраться до соседей и позвонить в скорую. Ей хотелось надеяться, что Джей еще не покинул дом и вместе с ней отправится за помощью.
Вновь погрузившись в темноту, охватившую стены и дверь комнаты, Виктория на ощупь нашла ручку двери и попыталась ее повернуть, но тут небывалая по своей силе боль, как мощный электрический разряд, пронзила руку девушки. Схватившись за запястье, словно это могло уменьшить боль, Виктория рухнула на колени и до крови прикусила нижнюю губу, так, что ощутила солоновато-медный привкус крови на языке.
Боль никуда не отступила и от запястья начала подниматься выше к локтю и далее к плечу девушки, превращая всю ее руку в охваченную агонией бесполезно висевшую плеть. Ощущения боли и беспомощности перед ней полностью затмили разум Виктории, и на какое-то время мысли о том, чтобы покинуть дом, отошли на задний план. Все, чего хотела Вика, так это чтобы боль прекратилась. Она попыталась снять браслет, ставший, вероятно, главной причиной и катализатором боли, но вновь обожгла левую руку, соприкоснувшись с ним. Вытянув левый рукав, девушка спрятала в нем ладонь и попробовала, напрямую не соприкасаясь с металлом, еще раз избавиться от украшения, но оно только плотнее вжалось в правое запястье Виктории, словно бы намеревалось врасти в кость девушки и стать частью ее тела навсегда.
Тяжело дыша и превозмогая боль, от которой она чуть не теряла сознание, Вика поднялась с колен и вновь решила открыть дверь, но холодный и одновременно зловонный поток воздуха вдруг коснулся ее затылка и шеи.
Виктория застыла и еще явственнее ощутила чье-то чужое и крайне враждебное присутствие в комнате. Она не знала, стоило ли ей оборачиваться или же все же лучше покинуть спальню, так и не узнав, кто или что, по всей видимости, стояло у нее за спиной.
«Если я сейчас уйду то, возможно, Брюс и Эван погибнут, а если повернусь и встречусь лицом к лицу с тем нечто, что находится в этой комнате, то, вполне вероятно, погибну я», – подумала Виктория и, сделав глубокий вдох, призванный успокоить ее содрогавшееся от ужаса тело, начала медленно поворачиваться, держа голову при этом опушенной вниз.
Развернувшись, первое что увидела Вика сквозь полумрак комнаты – это пару поблескивавших в темноте лакированных ботинок. Их прикрывали широкого покроя брюки, а торс человека, стоявшего перед ней, был облачен в просторный пиджак. Лунный свет давал весьма слабое освещение, и Виктория не могла понять, видела ли она перед собой призрака или же реального человека, однако, исходя из того, что мужчина (а судя по фигуре перед ней стоял именно мужчина) не просвечивал, в спальне находился все же настоящий человек, а не привидение. Однако это не объясняло того, каким образом он так внезапно появился тут.
Все еще не поднимая глаз, Виктория сделала шаг назад и уперлась спиной в закрытую дверь спальни. Понимая, что отступать некуда, девушка подняла голову и посмотрела туда, где она ожидала увидеть лицо мужчины, но все, что она смогла разглядеть – так это тьму и два ярких красных огня, расположенных там, где должны были находиться глаза.
Потеряв дар речи от страха и ужаса, Виктория застыла, пытаясь сообразить, видела ли она все это на самом деле или же, как и Брюс, находилась без сознания на полу, а жуткий черный гость в спальне – всего лишь плод ее усталого мозга и высокой температуры. Однако не прекращавшаяся боль в руке все же говорила о том, что увиденное – не мираж и не сон, а вполне реально.
– Ты! – низким басом выдохнула сущность изо рта, ставшего черной бездонной пропастью, и обдав при этом лицо девушки зловонием, так что ей стало дурно, – что же ты не смотришь на творение собственных рук?
Не понимая, что имело ввиду это создание, но осознавая, что оно представляет угрозу для всех людей в этой комнате, Виктория вспомнила, что она делала в прошлый визит нечисти в спальню и начала читать молитву. Сначала еле слышно охрипшим от простуды и страха голосом, но постепенно начав говорить все громче и громче. По мере того как девушка, запинаясь, читала молитву, она также не переставая смотрела на существо, не сдвинувшееся с места ни на шаг. В глубине души, не взирая на страх, девушка хотела понять, кто стоял перед ней и что ему было нужно.
– Думаешь, это тарабарщина заставит меня исчезнуть? Ты действительно так наивна? – спросило существо и сделало шаг к Виктории, – если сначала твой фокус и удался, а после вмешался священник, то теперь у меня достаточно сил, чтобы противостоять хоть целой роте святош с их молитвами.
Собравшись с духом, Вика отпрыгнула в сторону и, забыв о комоде с постельным бельем, больно ударилась о него спиной, но все же оказалась подальше от существа, продолжавшего наблюдать за ней. Прижавшись к комоду, Виктория начала двигаться вдоль комнаты, приближаясь к кровати, где лежал Брюс.
– Что вам нужно? – спросила девушка, не сводя глаз с черной пропасти лица существа.
– А ты не знаешь? – спросила сущность, слегка склонив голову, продолжая наблюдать за передвижениями Виктории.
– Что вам нужно от нас? – повторила свой вопрос Вика, добравшись до кровати, на которой бледный, как смерть, лежал Брюс.
Сущность громко засмеялась от чего воздух в комнате стал еще более зловонным, но девушку это перестало волновать. Она хотела только, чтобы этот кошмар закончился и настал день, забравший бы с собой все ужасы ночи, в том числе и этого черного монстра в старомодном костюме.
– Так ты все забыла?! Не так ли? Ты даже не знаешь кто я? – спросила сущность и сделала шаг в сторону к кровати, от чего Виктория в страхе стиснула металлический прут ее изголовья.
– Я не та, за кого вы меня принимаете, – сказала девушка, – но думаю, что про вас мне рассказывали.
– Интересно, и что же про меня говорят? – спросило существо, продолжая медленно двигаться к Виктории, старясь делать это, как можно менее заметно для девушки.
– Вы тот, кто надругался над родственницей Брюса, убил ее возлюбленного, а также пытался убить ее саму!
– Ты упускаешь несколько важных моментов: она первой предала меня, влюбившись в это ничтожество, а потом устроила поджег и превратила меня в ЭТО!
С этими словами сущность выступила вперед на дорожку тусклого лунного света перед кроватью. Существо застыло и на мгновение закрыло глаза, точно пытаясь сосредоточиться на чем-то, и вдруг Виктория увидела, как темные очертания его лица начали принимать человеческие формы, а черный цвет становиться все более блеклым, уступая место телесному. Из тьмы выступили приятной формы губы, длинный нос, глубоко посаженные глаза и высокий лоб. Некогда страшная и вызывавшая страх и отвращение черная масса стала неожиданно красивым мужским лицом, чем-то напомнившим Вике Брюса. Но тут девушка вспомнила, что ведь та дальняя родственница Брюса была беременна от насильника и убийцы, и Брюс являлся потомком существа, стоявшего теперь перед ней.
Глаза мужчины, слегка напоминавшие по форме глаза Брюса, открылись и злобно уставились на Вику.
– Смотри! Смотри, проклятая ведьма, что ты со мной сделала!
Черты лица мужчины вдруг стали резко таять, а кожа покрываться лопавшимися волдырями, на месте которых тут же оставались глубокие шрамы и рытвины, характерные для сильных ожогов. Череп существа стал лысеть и вскоре превратился в страшное подобие человеческого. Весь покрытый ожогами, с редкими волосами, растущими клочьями, мужчина с ненавистью смотрел на Викторию, одновременно то разжимая, то сжимая кулаки. Девушка вспомнила, что это лицо уже однажды повергло ее в ужас, только она забыла об этом. Несколько вечеров назад существо навестило ее в этой самой комнате, оставив на ее теле следы, только Вика тогда подумала, что это Брюс причинил ей боль.
– Теперь-то ты вспомнила, что случилось на самом деле? – с издевкой спросил мужчина.
– То был несчастный случай… – попыталась ответить девушка, сама не понимая, зачем оправдывается за родственницу Брюса и события многолетней давности, в которых никакого участия не принимала.
– Несчастный случай?! – взревело существо, – ты и твой дружок спланировали все с самого начала!
– Это не имеет значения. Прошло столько лет. Ни я, ни Брюс ни в чем не виноваты. Прошу…
– Не имеет значения?! – громко закричал мужчина так, что Виктория подумала, что ее барабанные перепонки не выдержат и лопнут, – не имеет значения? Ты обрекла меня на вечные муки и скитания! Рассказывала всем лживые сказки обо мне, а также о своем красавчике-любовнике! А сейчас пришло время расплаты! Время моей мести!
– О чем вы? Я ведь даже не отсюда! – ответила Виктория, но сущность в мгновение ока оказалась возле девушки и встала почти что лицом к лицу с ней, источая тлетворный запах и наполняя ужасом сердце девушки.
Пусть в спальне и было темно, но Вика все же могла различать страшные ожоги, превратившие некогда красивое лицо в гротескную маску ужасов. Веко над правым глазом слиплось со щекой и глаз, выглядывавший из-за этой жуткой завесы, выглядел несуразно и фантасмагорично. От пухлых губ остались только тонкие полоски, сделавшие рот похожим на щель, а нос, некогда длинный и тонкий, почти полностью исчез с лица, по середине которого теперь зияли две дыры.
Увидев это лицо и ощутив запах тлена, исходивший от сущности, Виктория почувствовала, что вскоре потеряет сознание. Ее ноги стали ватными, по спине каплями пополз холодный липкий пот, сердце начало биться через чур учащенно, в ушах резко загудело, а перед глазами начали плясать разноцветные пятна. Понимая, что сейчас рухнет, Виктория попыталась схватиться за изголовье кровати и устоять, но руки существа оказались проворнее и подхватили падавшую девушку. Ужасное лицо склонилось над Викой и последнее, что услышала россиянка, до того, как омерзительный и зловонный рот коснулся ее губ в страстном поцелуе, было: «Не так быстро, моя милая. Возможно, это поможет тебе вспомнить…».
Запах свежескошенной травы словно плыл по воздуху, окутывая все пространство сладковатым ароматом. Щебет птиц доносился, казалось, отовсюду, превращая спокойный летний вечер в наполненный музыкой танец заходящего солнца и редких белых облачков, лениво двигавшихся по небу. Мягкая зеленая трава ласкала кожу рук, словно нежный бархат, гладить который хотелось бесконечно долго.
Первое, что увидела Виктория, открыв глаза, была изумрудно-зеленая листва дуба, шелестевшая над ее головой. Сквозь глянцевые листья проглядывало сиреневого оттенка неба, а теплые солнечные лучи пронизывали крону деревьев и мягкими потоками лились на лицо девушки. Виктория прекрасно знала, где находится, хоть и не понимала, как попала сюда: девушка лежала под старым раскидистым дубом, росшим возле ее дома уже невесть сколько лет.
– Ты проснулась, любовь моя? – раздался приятный мужской голос.
Виктория повернула голову и видела, что лежит рядом с самым прекрасным мужчиной, которого когда-либо видела в своей жизни: яркие лучи солнца делали его и без того светлые волосы золотистыми, голубые, как летнее небо, глаза выглядели по-детски наивными и добрыми, а кончики пухлых алых губы приподнялись в задорной улыбке.
– А ты, я вижу, не спал, – сказала Виктория, не отдавая себе в этом отчета. Также бессознательно она потянулась к молодому человеку и прижалась своими губами к его. Их поцелуй был долог и сладок, и у Вики даже закружилась от него голова, а по всему телу прошла приятная, согревающая волна.
– Ты же знаешь, что я люблю смотреть, как ты спишь, – ответил ее возлюбленный, как только их поцелуй закончился, – но боюсь тебе пора домой, иначе твой отвей станет беспокоиться.
Мужчина поднялся и галантно подал руку Виктории. Опершись на нее, девушка встала с земли и оттряхнула от травы свою непомерно длинную и широкую юбку. Однако старинный покрой платья с воланами на подоле вовсе не удивил ее, а был воспринят, как нечто должное.
– Так что, все остается в силе? – спросил девушку молодой человек и с нежностью заглянул Вике в глаза.
– Да, все как мы и планировали, – подтвердила Виктория, но на последнем слове голос ее дрогнул, и она опустила глаза.
Мягкие пальцы мужчины нежно прикоснулись к ее подбородку и слегка приподняли голову девушки.
– Ты уверена, что справишься? Потому что если ты не готова, мы можем подождать…
– Нет-нет! – перебила его Вика и со всей решимостью, на которую была способна, посмотрела мужчине в его небесно-голубые глаза, – я помню все, о чем мы условились и сделаю все, как надо. Я не подведу тебя! То есть нас.
– Я в этом и не сомневаюсь! – улыбнувшись, ответил ее возлюбленный и вновь поцеловал девушку.
Хоть поцелуй и казался бесконечно приятным, на сердце у Виктории стало почему-то тяжело. Непонятный ей самой страх холодил грудь и вызывал мурашки по всему телу, но признаться себе и мужчине в том, что она напугана до ужаса, девушка не могла. В конец концов, решение принято, и она останется верна ему, чего бы ей это не стоило, и пойдет по выбранному пути до конца. Конечно, вместе с Виктором. Ее Виктором! Навеки-вечные ее Виктором.
Девушка не помнила ничего из своей жизни до того момента, как она открыла глаза, лежа на траве под дубом, но она все же знала, что они с Виктором вопреки всеобщей морали и правилам приличия уже давно стали любовниками и не раз предавались страсти под этим самым дубом, связавшим их двоих навсегда. Здесь она впервые увидела его, спускавшегося с зеленого холма, в соломенной шляпе, съехавшей слегка набок, немного прихрамывавшего, но все равно прекрасного. Он тогда подошел к ней и спросил, не требовались ли работники на ферму, а она, испугавшись своих чувств и желаний, неожиданно охвативших ее с головы до ног, развернулась и побежала домой, где, закрывшись у себя в комнате, просидела несколько дней, ссылаясь на сильную головную боль и недомогание.
Много позже она вновь увидела этого парня, уже работавшего в поле ее отца и все стояла и любовалась его ладной фигурой, светлыми волосами и сильными руками, представляя, какого это ощущать эти руки на своем теле и какими на ощупь окажутся его вьющиеся волосы, колечками спадавшие на лоб и шею мужчины. Она знала, что мысли ее похотливы и грешны и обещана она другому, но ничего не могла с собой поделать, словно зная наперед, что тогда под старым дубом встретила свою судьбу.
– О чем ты думаешь, милая? – прервал ход ее мыслей молодой человек, ради которого она не задумываясь отдала бы свою жизнь.
– Вспомнила, как увидела тебя здесь впервые, – ответила Вика.
– Я тогда сразу понял, что мы созданы друг для друга и ты станешь моей.
– Правда?
– Правда-правда.
– И как ты узнал об этом? – удивилась девушка.
– Мне хватило одного лишь взгляда, чтобы понять, что ты – это часть меня.
Вика улыбнулась и вновь ее страхи оказались забыты, а вся неуверенность куда-то пропала. Будущее казалось безоблачным и прекрасным, как и всегда, когда рядом с нею находился Виктор.
– Проводишь меня до ограды поля? – спросила она и уже хотела тронуться с места, но Виктор взял ее за руку и остановил.
– Провожу, конечно, но сначала мы кое-что сделаем, – ответил он и достал из кармана своих брюк нож.
Виктория удивленно посмотрела на него, но ничего не сказала и только отошла в сторону. Виктор подошел к дереву и начал выскабливать на коре дуба сердце, в центре которого вырезал большую букву В и Б.
Девушка осторожно провела пальцами по шероховатому стволу дерева, на котором теперь белой раной сверкало сердце с инициалами их имен. Вика дотронулась до буквы «Б» и с удивлением осознала, что это – первая буква ее имени «Беатрис».
– Это еще не все, – сказал Виктор и, подняв свою левую ладонь, провел по ней ножом. Из поперечной раны тут же выступила кровь и горячими каплями оросила зеленую траву под ногами влюбленных.
– Теперь ты! – уверенно сказал мужчина и протянул нож Вике-Беатрис.
Видя, что девушка колеблется, Виктор добавил:
– Смелее. Это не так больно, как ты думаешь.
– Может, ты сам? – спросила она и доверительно протянула ему свою руку, но Виктор покачал головой.
– Нет, ты должна сделать это сама и добровольно. А иначе это станет выглядеть так, словно я принудил тебя к этому.
Девушка кивнула и, сделав глубокий вдох и затаив дыхание, резко провела острием ножа по ладони. Порез не оказался таким же глубоким, как у Виктора, но все же немного кровоточил, хоть и напоминал больше обычную царапину, которую могла оставить одна из многочисленных кошек, живших на ферме.
– Так даже лучше, – подбодрил ее Виктор, видя, что Беатрис несколько сконфуженно смотрит на свой порез, – никто не начнет задавать лишних вопросов. Давай сюда руку.
Девушка протянула ладонь, и мужчина накрыл ее своей, так, чтобы их кровь смешалась, а жизни навсегда соединились.
– Теперь мы связаны с тобой не только узами любви, но и узами крови, – сказал Виктор, которого боль от пореза, судя по всему, совсем не беспокоила, – пусть это дерево станет свидетелем нашего союза, разрушить который не под силу никому.
Сказав это, Виктор поднес их руки к дереву и, выпустив ладонь Беатрис, провел своей окровавленной рукой по только что вырезанному им же рисунку, после чего это же действие повторила за ним и девушка, продолжавшая молча наблюдать за всем происходящим. Сердце ее при этом билось так сильно, что Виктор мог легко слышать его, а одновременно завораживающая и пугающая первобытность их ритуала вызывала странный восторг, точно она ждала этого момента всю свою недолгую жизнь.
– Пойдем, – сказал наконец Виктор и, обняв Беатрис за плечи, повел девушку по дорожке, ведущей к ее дому.
Беатрис зачарованно смотрела на своего возлюбленного, не в силах вымолвить ни слова. Мысли ее путались, а ближайшее будущее и то, что они спланировали, казались чем-то нереальным. Существовал только этот миг, в котором ей хотелось остаться навсегда: с Виктором, возле старого дуба, с кровоточащими ранами на руках, но с полным любви сердцем.
Рисунок на стволе дерева стал багрово-алым после того, как молодые люди дотронулись до него своими ладонями, и теперь сердце с инициалами В и Б кровоточило, а капли крови медленными струйками стекали по темной коре дуба к его корням, уходя глубоко в землю, питая и насыщая ее солоноватыми потоками любви и отчаянья. Птицы, до этого заливисто щебетавшие на ветвях старого дуба, покинули дерево и больше никогда не возвращались к нему. Вокруг дуба воцарилась неестественная для тёплого летнего вечера тишина, полная дурных предчувствий и скорби.
В следующее мгновение Виктория каким-то образом оказалась вырвана из прекрасного и тихого летнего вечера и поняла, что бредет в темноте по узкой тропинке, некогда вымощенной плоскими камнями, а сейчас частично заросшей травой. Острые камешки и соломинки царапали ее босые ноги, но девушку это вовсе не волновало. Держа в одной руке лампу, дававшую весьма скудное освещение, Беатрис уверенно шла вперед, не смотря на клокочущее сердце в груди. Она думала о том, не совершала ли ошибку, доверившись молодому человеку, ведь ей всего семнадцать лет и жизненного опыта у нее не так много, но любовь, как это часто случается, ослепила ее и в какой-то степени лишила здравого рассудка, поэтому все доводы, приводимые ею же самой себе, тут же отбрасывались, и перед внутреннем взором девушки вновь возникало прекрасное и такое любимое лицо Виктора.
До амбара, где она условилась встретиться с полковником, оставалось каких-то шагов десять, но неожиданно для самой себя Беатрис остановилась. Ей вдруг стало ужасно жарко, хоть из одежды на ней была лишь тонкая льняная сорочка, а ночь оказалась по-шотландски прохладной. Из-за сырости, заполнившей все пространство, сорочка девушки слегка намокла и теперь липла к телу, придавая очертаниям фигуры Беатрис женственность и чувственность. Длинные рыжие волосы, тщательно расчёсанные в спальне за час до того, как девушка покинула ее, начали слегка завиваться и обрамляли лицо девушки, подобно божественному ореолу, сверкая огненными и золотистыми красками в свете керосинной лампы.
Беатрис замерла и прислушалась. Ей показалась, что она услышала сзади чьи-то шаги, но через секунду все стихло. Только сова, по всей видимости, сидевшая на дереве неподалеку от амбара и наблюдавшая за Беатрис, ухнула несколько раз, после чего замолчала.
Обычно шотландские ночи полны звуков природы: то птица взмахнет крыльями, то мышь пробежит, то неугомонный ветер начнет завывать, как оставленный матерью младенец. Но эта ночь была неестественно безмолвной, словно весь мир замер в ожидании того, что собиралась совершить Беатрис.
Девушка, вздохнув, продолжила свой путь к амбару, где работники ее отца хранили сено для скота. Дверь в него показалась ей приоткрытой, а значит, ее английский жених Рэндольф Бэйли уже ждал ее там.
Мужчина действительно находился в амбаре и недоумевал, что заставило Беатрис пригласить его сюда, да еще и ночью. Его сильно рассердило поведение девушки, за две недели до этого отказавшейся видеть его и пожелавшей ни с того, ни с сего расторгнуть помолвку. Беатрис нравилась ему и вначале он думал, что эта симпатия взаимна, но вскоре почувствовал, что девушка отдаляется от него. Он регулярно заезжал к ее родителям и часто проводил время с Беатрис, но за последние пару месяцев девушка сильно изменилась. Ей наскучили их разговоры, и она старалась как можно меньше времени находиться в его обществе. Ее поцелуи, поначалу казавшиеся такими нежными и по-детски неумелыми, теперь стали холодными и безжизненными. То, как она отстраненно целовала его в щеку, напоминало ему прощальный поцелуй, оставляемый покойнику перед тем, как крышку гроба навсегда заколачивали. Рэндольф решил, что все дело в другом мужчине, которого, возможно, Беатрис встретила и полюбила, но ее родители заверили его в полной невозможности этого и списали все на взбалмошный характер их дочери и частые смены настроения, так свойственные молодым барышням.
И тем не менее, она все же сама заявила ему о расторжении помолвки, после чего убежала к себе в комнату. Он тогда не знал, что ему делать и просто покинул дом ее семьи, желая больше никогда туда не возвращаться. Однако уже на следующий день отец девушки стоял на пороге его дома и умолял вернуться и простить глупышку. Полковник Бэйли и слышать об этом не хотел и желал вычеркнуть Беатрис из своего сердца, но спустя пару дней девушка начала сниться ему каждую ночь. Сны эти были полны страсти, похоти и любви. Ему грезилось, как он сжимал прекрасную рыжеволосую Беатрис в своих объятиях, а та стонала и просила его целовать ее целую вечность. Ее зеленые глаза, алый рот, рыжие волосы и фарфоровая кожа начали преследовать его везде, куда бы он ни шел и на что бы ни посмотрел. Это могла быть торговка на базаре, чья улыбка напомнила ему об изящном изгибе губ Беатрис, служанка, чьи каштановые волосы отдавали красноватым оттенком, конечно, не таким, как у красавицы Беатрис, но все же заставившим полковника вспомнить о ней. Даже его кошка, так часто любившая сидеть у него на письменном столе, пока тот читал почту и писал письма, и та направляла его мысли на девушку и ее зеленые, совсем как у кошки, глаза. В общем, Рэндольф потерял покой, перестал нормально есть и только и делал, что вздыхал о Беатрис, отвергнувшей его.
Превозмогая гордость и обиду, он все же решил еще раз навестить семью девушки, а заодно и переговорить с Беатрис и узнать у нее о причинах разрыва. Каким же оказалось его удивление, когда встречать его выбежала сама красавица с распростёртыми объятиями. Она кинулась к нему на шею и подарила такой поцелуй, от которого полковник и думать забыл обо всех своих горестях и обидах. Весь тот день Беатрис не отходила от него, прикасалась к нему при первой возможности, а стоило им остаться наедине, тут же тянулась губами к его губам.
Ее алый рот казался мужчине медовым, миндалевидные глаза светились таинственным зеленым светом, которого раньше Рэндольф почему-то не замечал, а рыжие волосы выглядели еще более огненными. Мужчина не хотел ждать и решил поторопить свадьбу, на что как родители Беатрис, так и сама девушка, дали свое согласие. Торжество назначили на последнюю субботу августа, до которой оставалось три дня.
А сегодня полковник Бэйли как всегда нанес визит своей невесте и преподнес ей прекрасный подарок: чудесные перламутровые жемчужные сережки и колье, так красиво смотревшиеся на ее белой, атласной коже. Около пяти вечера он уже хотел покинуть дом семьи Беатрис с тем, чтобы вернуться уже только на свадьбу, приготовления к которой занимали уйму времени. Однако целуя напоследок Беатрис, он вдруг почувствовал, что девушка вложила что-то в его руку и, коварно улыбнувшись на прощание, оставила мужчину.
В ладони у Рэндольфа оказалась сложенная вчетверо записка, надушенная духами Беатрис. Развернув ее, полковник до крайности удивился: в коротком сообщении девушка просила его прийти сегодня ночью к амбару. Заинтригованный и взволнованный от одной мысли о том, что он сможет увидеться ночью со своей возлюбленной, полковник направился в ближайший паб, где собирался отужинать и пропустить несколько пинт эля в ожидании полночного часа.
Сейчас он слегка навеселе сидел на ароматном сене, вдыхая его сладковатый запах и наслаждаясь тишиной этой ночи, а также предвкушая встречу с Беатрис. Когда он увидел ее, робко отворившую дверь в амбар и тихо проскользнувшую в него, то вначале подумал, что перед ним призрак, фея, русалка или еще какое-либо сказочное существо, но никак не реальный человек из плоти и крови. Освещаемая лишь полной луной и светом керосиновой лампы, девушка была прекрасна: влажная сорочка соблазнительно облипала ее точеную фигурку, распушённые волосы золотисто-огненной волной спадали на спину и плечи, и нежными волнами обрамляли лицо девушки, казавшееся неестественно бледным. Ее глаза блестели и были полны страсти, а пухлые губы, приоткрытые в легкой улыбке, обнажали ряд ровных, жемчужно-белых зубов.
У полковника перехватило дыхание и какое-то время он сидел не двигаясь, боясь, что стоит ему пошевелиться, как прекрасное видение тут же исчезнет. Но девушка и не думала пропадать. Она осторожно поставила лампу на деревянную полку, возле двери амбара и, подойдя к мужчине, протянула ему обе свои руки.
Рэндольф встал и взял девушку за руки, испугавшись, что та все же может убежать. Он держал ее так крепко, что на коже Беатрис потом еще долго красовались темные кровоподтеки от его пальцев, но в тот момент девушка не решилась пожаловаться на боль. Она хотела сделать все, как велел Виктор, чего бы ей это не стоило.
– О, Беатрис! – зашептал мужчина и его горячее, полное страсти и запаха эля дыхание, обожгло и без того разгоряченную кожу девушки, – ты вся горишь! Ты вся моя! – продолжал сипло говорить Бэйли, осыпая лицо, шею и руки девушки поцелуями, которые жгли ее кожу, как раскалённое железо.
Беатрис и вправду пылала, но только не от страсти, а от страха и того, что вскоре должно было произойти. Она старалась не думать о том, что с ней сделает нелюбимый ею мужчина и если бы могла, то и вовсе бы покинула свое тело, предоставив полковнику творить с ним все, что ему заблагорассудиться.
Тем временем мужчина, устав возиться с ленточками, просто-напросто сорвал тонкую сорочку Беатрис, оставив ее стоять обнаженной в амбаре. Девушка опустила глаза, стесняясь мужчины и того, как жадно он смотрел на ее тело. Оглядев принадлежавшую, как он считал, теперь только ему Беатрис, полковник подхватил девушку на руки и понес на ближайший стог сена. В те мгновения страсти его рассудок, условности, воспитание, до этого сдерживавшие все животные порывы, а также здравый смысл покинули его, оставив место только инстинктам, толкавшим его на то, что он мог сделать только после свадьбы.
Уложив Беатрис, не отводившую все это время с его лица глаз, на сено, Рэндольф скинул с себя брюки и вновь с жадностью голодного волка, накинулся на девушку, целуя, сжимая и лаская ее так, как ему всегда того хотелось, так, как он видел это в своих разгорячённых страстью и любовью сновидениях.
Беатрис же не чувствовала ничего: ни накала страстей, ни боли, ни удовольствия. Она ждала и считала удары сердца: свои и полковника, бившиеся совсем не в унисон, не так, как у нее с Виктором. Когда мужчина закончил и, отодвинувшись от Беатрис, лег на спину, девушка наконец закрыла глаза и слегка улыбнулась. «Все. Теперь все конечно», – подумала она и блаженно расслабила свое тело, сплошь покрытое синяками, царапинами и укусами: следами страсти полковника.
Сознание не сразу вернулось к Рэндольфу, а только через несколько минут, когда ритмы его сердца и дыхания пришли в норму. Тогда он понял, что сделал и чувство вины вдруг наполнило его сердце и душу. Он повернулся к Беатрис, желая извиниться за свой поступок, но увидел, что девушка лежала с закрытыми глазами и улыбкой на лице.
«Возможно, ей все же понравилось? – пронеслось в голове у мужчины, – в конце концов, мы бы все равно сделали это, но только через три дня. Какая разница, раньше или позже?». Вздохнув с облегчением, мужчина вновь откинулась на спину и тоже закрыл глаза. На него, как это обычно бывало после любовного соития, навалились спокойствие, усталость и сонливость. Вздохнув полной грудью, он, положив одну свою руку на обнаженный живот Беатрис, тут же провалился в сон.
Девушка же, осторожно перенеся руку мужчины со своего чрева на сено, встала и, подойдя к дверям амбара, открыла их нараспашку. Она стояла обнаженной и прохладный ветер ласкал ее пылавшее тело, успокаивая боль от ссадин и унося прочь все воспоминания о случившемся. Беатрис ждала несколько минут прежде, чем услышала шорохи неподалеку. Облегченно вздохнув, девушка вернулась в амбар. Ее разорванная сорочка лежала на деревянном полу, так что прикрыть тело ей было в общем-то нечем, но нагота не смущала Беатрис, а наоборот придавала ей уверенности.
Шорохи стали громче и вскоре девушка услышала шаги, приближавшиеся к дверям. Шли очень тихо, старясь создавать как можно меньше шума и, тем не менее Беатрис могла различить, что к ней направлялось несколько человек.
Первым в амбар зашел Виктор. Он был одет в свою обычную простую одежду и только на его груди, на длинном кожаном ремешке висел треугольной формы медальон. Вслед за Виктором в амбар зашло еще одиннадцать человек, среди которых девушка к своему удивлению узнала жену владельца соседнего поместья, сына викария, а также двоих человек из магистрата города. Остальных людей девушка не знала, но судя по их одежде и внешнему виду у них явно водились деньги. Виктор на их фоне казался рабочим, но все с благоговением смотрели на него, словно на принца или короля, снизошедшего со своего престола до простого люда.
Никто из вошедших не обратил особого внимания на наготу Беатрис. Все люди направились к спящему полковнику Бэйли и, встав вокруг него, образовали круг. Виктор жестом подозвал Беатрис и, взяв ее за руку, прошептал на ухо:
– Смотри и повторяй за всеми:
– Ночь и полная луна
Ты нам друг и госпожа,
Одари нас своим светом,
Укажи нам путь ответом, – начал тихо говорить Виктор и остальные принялись повторять за ним, читая слова на распев, словно то была песня.
– Ты нас кормишь, ты нас поишь,
На путь истинный наводишь.
Среди нас теперь сестра,
Ты прими ее в свои чресла.
Четверо мужчин опустились на колени и каждый их них крепко схватил Бэйли за каждую его конечность, а Виктор, присев, взял мужчину за голову.
Рэндольф, до этого находившийся в полудрёме, окончательно пришел в себя и попытался вырваться, но люди держали его крепко, а его тело, некогда такое крепкое и полное сил, неожиданно ослабло и перестало слушаться его.
Подоспевшая Беатрис, оторвав кусок от своей ночной сорочки, быстро запихала его мужчине в рот, тем самым лишив его возможности кричать. Она смотрела на него с холодностью и злобой, на которую, казалось, просто не могла быть способна ввиду своей молодости и миловидности.
Люди, склонившиеся над Рэндольфом, начали читать странные заклинания, из которых мужчина ничего не мог разобрать. Сначала слышалась английская речь, но постепенно слова стали непонятными, и Бэйли догадался, что говорили на старом гаэльском наречии, которое ему было незнакомо. Женщина средних, разорвав рубашку полковника на груди, намазала кожу мужчины чем-то пахучим, напоминавшим одновременно запах луговых трав и водорослей. От этого у Рэндольфа закружилась голова, но он старался не потерять сознания и поочередно напрягал то руки, то ноги, надеясь все же вновь начать управлять свои телом.
Когда люди над ним закончили читать нараспев, светловолосый юноша, которого Бэйли раньше где-то видел, достал из-за пазухи нож и протянул его Беатрис, кто, как заворожённая, смотрела на этого юнца.
Полковник хотел закричать, позвать на помощь, как-то достучаться до затуманенного разума девушки, но кляп по вру не давал ему этого сделать. Беатрис дотронулась ножом до своего живота, сердца и лба, а затем подняла его вверх, указывав на небо, после чего передала клинок мужчине, стоявшему рядом, и тот проделал с ним тоже самое. Нож прошел весь круг и только те, кто держал полковника за руки и за ноги, не прикоснулись к нему. Когда нож вернулся к Беатрис, она взглянула на Виктора и, увидев что тот ей кивнул, села на колени рядом с распростёртым Рэндольфом. Взяв нож в обе руки и занеся его над грудью мужчины, она закрыла глаза и зашептала неразборчивые слова. Половник, слегка приподняв голову, увидел, что на его груди темной краской очертили круг, куда, судя по всему, его прекрасная Беатрис и готовилась нанести удар: в самое его сердце, навеки отданное этой безжалостной красавице. Поняв, что второго шанса может не выпасть, он сделал рывок ногой, вложив в него всю свою силу. От неожиданности мужчина, державший до этого ногу Бэйли, выпустил ее и полетел назад. Все присутствовавшие, до этого устремлённо глядевшие на Беатрис, взволнованно вскрикнули и набросились на полковника, но тому каким-то образом удалось ускользнуть из их цепких и показавшихся ему странно холодных рук. Он пытался встать и убежать, но толпа накинулась на него и повалила на пол. Мужчина наносил удары куда придется и отбивался, как мог, но не смотря на его не дюжую физическую силу, сплочённость обезумевших людей победила, и вскоре он вновь оказался схвачен и прижат к земле.
Когда его переворачивали, он заглянул в глаза белокурому юноше и вспомнил, что тот являлся работником отца Беатрис, а также же этот человек несколько часов назад сидел с ним в пабе и не сводил с него глаз, чем немало нервировал Рэндольфа. Поняв, что все происходившее спланировано заранее, сердце полковника наполнилось болью и отчаяньем. Он не хотел погибать от рук сумасшедших фанатиков и решил, что так просто все равно не сдастся.
Группа вновь образовала круг и склонилась над мужчиной. Теперь его держали куда крепче, но все же его голова оставалась свободной. Виктор отошёл от полковника и страстно поцеловал Беатрис, с готовностью ответившую на этот поцелуй и обвившую руками его шею. Сцена показалась Рэндольфу омерзительной, и он отвернулся, благодаря чему заметил, что керосиновая лампа, оставленная Беатрис на полке, стояла на самом ее краешке и при легком толчке упала бы на землю, покрытую сухой соломой, вызвав при этом пожар.
На это и рассчитывал Бэйли, когда в очередной раз набравшись сил, попытался вырваться и, дернув коленом, ударил им в челюсть мужчину, мёртвой хваткой вцепившегося в его голень. Тот зашатался и, отступив назад, ударился спиной о стену, отчего полку, на которой стояла лампа, тряхнуло, и единственный источник света в амбаре упал на деревянный пол и солому. Стекло лампы разбилось, керосин в считанные секунды разлился по полу и вспыхнул ярким пламенем, готовым поглотить все на своем пути. Толпа заговорщиков тут же принялась тушить огонь, который бы бесспорно привел к амбару жителей поместья и фермы.
Совладать с огнем в помещении, полном сухого сена, не так-то просто, и вскоре пламя перекинулось на стога, лежавшие на втором этаже. Поняв, что дело безнадёжно и совершить задуманное не удастся, люди начали выбегать из амбара, желая, как можно скорее скрыться в темноте и раствориться в уютном бархате ночи. Рэндольф же никуда уходить не собирался. Встав на ноги, он смотрел на светловолосого юношу. Ему хотелось убить юнца на месте, но зная, что таким образом он не сможет доказать вину остальных членов этого странного общества, решил, что просто схватит его. Полковник был в раза два крупнее юноши и в несколько раз сильнее. Армия сделала его тело сильным и непоколебимым. В два шага он оказался возле парня и схватил того за горло, но тут на его затылок обрушился удар, заставивший его ослабить хватку. В глазах все поплыло, и мужчина рухнул к ногам Виктора, лишившись сознания, а из раны на его голове алой струйкой потекла кровь.
Виктор, никак не ожидавший такого поворота дел, с широко открытыми глазами продолжал в недоумении стоять, не зная, что делать. Перед ним же с лопатой в руках стояла обнаженная Беатрис, зловеще улыбаясь.
– Я все же завершила ритуал, пусть и по-другому, – сказала она и улыбнулась еще шире. Эта улыбка сделала ее по-ангельски прекрасное лицо злым и безумным.
Виктор кивнул и, бросив взгляд на Бэйли, лежавшего рядом со стогом сена, который уже начинал загораться, подхватил с пола разорванную сорочку Беатрис и кинул ее девушке.
– Скорее. Нас не должны увидеть вместе, – сказал он и, забрав лопату из рук девушки, отбросил инструмент в сарай, а сам вывел Беатрис из амбара. Девушка по-прежнему пребывала в каком-то странном трансе и судя по всему не совсем отдавала себе отчет в том, что произошло.
– Беги домой и скажи, что полковник напал на тебя и попытался надругаться, но тебе удалось убежать. Когда ты убегала, то задела лампу и амбар вспыхнул.
Беатрис непонимающе смотрела на Виктора, продолжая улыбаться. Молодой человек слегка тряхнул ее за плечи, надеясь тем самым привести в чувства.
– Ты поняла, Беатрис? Скажи, ты поняла, что нужно делать?
Глаза девушки наконец сфокусировалась на нем, словно та проснулась. Беатрис медленно кивнула и потянулась за поцелуем, на который Виктор охотно ответил. Издалека послышались крики. Огонь, вырывавшийся из окон амбара, заметили, и люди спешили к месту недавнего преступления, надеясь успеть потушить пожар.
– Торопись! – сказал Виктор Беатрис и легонько толкнул ее по направлению к дому.
Девушка кое-как завернулась в разорванную ночную рубашку и, обернувшись только один раз, чтобы бросить победный и полный любви взгляд на Виктора, со всех ног припустила домой, надеясь, что эта ночь станет для нее не только ночью первого посвящения, но также откроет ей двери в другие миры, изведать которые ей так хотелось.
Викторию снова что-то сильно тряхнуло и силой вырвало из влажной, полной запаха гари и паленой плоти ночи. Когда сизый туман рассеялся, девушка увидела, что смотрит на свое собственное отражение в зеркале туалетного столика ее спальни. Кожа Беатрис словно светилась изнутри, а вены, немного выделявшиеся на висках, придавали лицу голубоватое сияние. Хоть губы девушки и улыбались, чувствовала она себя весьма скверно: сегодня утром она в очередной раз убедилась, что ее недомогания, тошнота и усталость могут объясняться только беременностью. Она по-прежнему являлась незамужней девушкой, но не это пугало ее, а то, что ребенок мог оказаться вовсе не от Виктора, а от полковника. Ее терзали сомнения: стоит ли говорить о ребенке Виктору сейчас, когда родители уже дали согласие на их свадьбу и ее возлюбленный пребывает на седьмом небе от этих добрых вестей? Возможно, лучше повременить и сообщить об этом, когда они уже поженятся.
До свадьбы оставались считанные дни и сейчас ее родители уехали в город за очередными покупками к торжеству. Девушка осталась без родительского присмотра и, пользуясь моментом, отложила расческу, которой до этого тщательно расчесывала свои длинные волосы, и подошла к сундуку. В нем под кулями с тканями и мотками шерсти лежала шкатулка. Достав изящную, вырезанную из дерева и, по всей видимости, старинную вещицу, Беатрис, как это всегда случалось с ней, стоило ей взять коробочку в руки, завороженно уставилась на нее. Ей казалось, что вырезанные ажурные узоры буквально оживали, когда на них смотрели, а темное дерево, становилось горячим, словно раскаленный на солнце камень.
Эту шкатулку и ее содержимое ей подарил Виктор после их первой ночи любви, проведенной под старым дубом. Он сказал ей тогда, что шкатулка принадлежала его матери, а еще раньше матери его матери и так передавалась из поколения в поколение. Когда-то его род был богат и славен, но его предки провинились перед королем в том, что отвергли христианство и продолжали поклоняться языческим богам. Семью изгнали из их родового замка в Уэльсе и обрекли на вечные скитания по Британии. Далекие родственники Виктора то взлетали благодаря удивительному дару, которым были наделены некоторые члены семьи, то теряли все, а зачастую и свою жизнь. Пра-пра-пра бабушку Виктора повесили в Эссексе во время нашумевшего тогда процесса над ведьмами. После этого большая часть его семьи покинула неприветливый для них остров и перебралась в Новый Свет, однако те, кто не хотел мириться с устройством этого мира и все еще грезил о возвращении родовых земель и былого богатства, остались с тем только, чтобы впасть в еще большую бедность и забытье.
Немногие сокровища, что удалось спасти, продали, а настоящую фамилию семьи пришлось изменить и больше никогда не вспоминать о ней, по крайней мере в Британии. Постепенно колдовские знания стали забываться, а о магическом даре и вовсе помалкивали и никогда им не пользовалось, разве, чтобы предсказать погоду. Все боялись, что развей они его хоть чуточку больше, непременно попадут на виселицу, поэтому и выбирали простую, пусть и небогатую, но все же жизнь. Так мать Виктора работала простой прачкой в Сассексе, стирая кожу на своих и так загрубелых пальцев до крови. Она умерла, когда ей еще не исполнилось тридцати пяти лет и перед смертью передала шкатулку сыну, умоляя его, не идти по ее пути смирения, а бороться.
Вряд ли Виктор тогда понимал, что имела в виду его мать, но оказавшись четырнадцати лет отраду на улице, бездомным и голодным, быстро сообразил, что выживает лишь сильнейший и хитрейший. Он устроился на службу в богатый дом и уже через пару лет благодаря миловидной внешности и умению убеждать, стал близок с хозяйкой дома, которая и научила его многому из того, что он позже стал проповедовать, как истинную религию и веру. Хозяйка, хоть и не являлась родственницей Виктора, также поклонялась Богине – древнему божеству друидов, духу всего сущего на земле, матери этого мира и всей вселенной. Заметив, что Виктор обладал удивительным даром, она открыла ему миры, о существовании которых он и не подозревал. Ей, чтобы прикоснуться к ним, нужно было опьянеть от лауданума, ему же требовалось только закрыть глаза и представить себя там. Он легко сам входил в транс, а также научился быстро вводить в него и гипнотизировать других людей. Он мог силой одной лишь мысли заставить людей страдать, плакать, смеяться или кричать. Юноша проводил спиритические сеансы и входил в контакт с душами умерших людей, благодаря чему и прославился в столице, а также заработал целое состояние, которое, однако, быстро потерял из-за пристрастия к выпивке и азартным играм. Тем не менее привязанность его дамы, а также слава медиума позволяла ему вести более-менее безбедный образ жизни, пока один несчастный случай не лишил его всего. На сеанс пришла племянница его покровительницы с мужем. Молодая чета недавно потеряла ребенка и безмерно горевала по малышу. Хоть Виктор до этого никогда не связывался с душами младенцев, его попросили рискнуть. Виктор вошел в транс, пытаясь установить связь между родителями и душой ребенка и когда почувствовал, что близок к контакту, вдруг резко потерял контроль над собой. Как он позже выяснил, проводить подобные эксперименты с душами невинных младенцев весьма рискованно, ведь их охраняют стражи высшего порядка и нарушив их покой, можно навлечь на себя их гнев.
Когда Виктор пришел в себя, молодая родственница его покровительницы лежала на полу без чувств, а ее супруг, красный как рак, сидел рядом и просто не знал, что ему делать. В растерянности посмотрев на хозяйку дома, Виктор увидел, что та, белая от злости, смотрит на него так, словно готова испепелить. Все за исключением лакея начали поспешно выходить из комнаты, и ничего не понимавший Виктор обратился за разъяснениями к слуге, на что услышал, что находясь в трансе, сообщил родителям мертвого ребенка, что рожденный мальчик вовсе не являлся сыном мужа племянницы, а был зачат конюхом, который и по сей день частенько навещает любовницу. Такая нелестная правда сгубила карьеру Виктора и он, лишившись поддержки и всех своих клиентов (никто не шел к нему, боясь неожиданной огласки своих секретов), отправился странствовать по стране, учась и обучая других тому, что сам умел. Так он и добрался до Шотландии, где собрал что-то вроде клуба своих поклонников, коих обратил в свою веру в Богиню. Этот культ, конечно, ничего общего не имел с истинной старой религией древних друидов, но зато помогал Виктору оправдывать любые действа, которые он совершал, будь то совокупление с кем-либо из его соратников, жертвоприношение животного в день солнцестояния или же простой сбор денег, которые он позже тратил на себя и свои прихоти.
Однако пути любви бывают невероятно запутаны и даже самые холодные и черствые сердца подвержены этой напасти. Когда Виктор впервые увидел Беатрис, то понял, что искренне влюбился. Не смотря на все те невзгоды, через которые ему пришлось пройти и то, кем он стал, его душа и сердце все же тянулись к прекрасному. В Беатрис он увидел ту же силу, коей обладал сам и не колеблясь отдал ей шкатулку, в которой лежал старинный браслет, принадлежавший его давно отошедший на свет иной прабабушке, а также медальон с вырезанной на нем руной и просверленной дырочкой для шнурка. Иногда он просил Беатрис давать ему поносить медальон, от которого он набирался сил, браслет же стал символом его вечной любви к ней.
Девушка обожала эту изящную вещицу и порой даже спала с ней, но старалась скрывать ее от посторонних глаз. Правда, после того как они уже считались почти что мужем и женой, она могла больше не прятать украшение, а преподносить его, как свадебный подарок любимого жениха.
Идея выставить Рэндольфа Бэйли насильником и преступником пришла Виктору. Таким образом он, во-первых, открывал для себя возможность жениться на Беатрис – «обесчещенной» девушке, чего ему бы никогда не позволили при обычных обстоятельствах из-за его низкого социального и финансового положения, а во-вторых, он хотел провести обряд посвящения, при котором ведьма, сначала забрав жизненные соки своей жертвы, вступив с ней в любовную связь, убивала ее. Этот обряд превратил бы Беатрис в настоящую колдунью, сделал бы ее равной ему, а также закрепил бы за ним статус наставника членов культа.
Беатрис план понравился, не взирая на то, что от нее требовалось лечь с полковником. В ней всегда била через чур горячая кровь, а вздорный и порой жестокий характер пугал даже ее родных. Один Виктор умел управляться с ней и делать из взбалмошной юной ведьмы, шелковую, послушную любовницу. Они действительно были созданы друг для друга и могли дать этому миру удивительное потомство, наделенное такими способностями, которые помогли бы им восстановить былое богатство и влияние семьи Виктора, на что и рассчитывала Беатрис, когда думала об их предстоящей свадьбе. Если бы Беатрис лучше изучила себя и свои силы, то поняла бы, что посвящение ей вовсе не нужно, и она и так от природы являлась сильной ведьмой. Проведение ритуала с убийством невинной жертвы было излишним, но ни Виктор, ни Беатрис не стали бы отказываться от него, пусть и подсознательно понимая, что совершают его лишь для собственной забавы. Одно наведение чар на Бэйли, при котором он не мог ничего с собой поделать, кроме как думать о Беатрис, доставило девушке массу удовольствия и потешило самолюбие. Понимая, какой властью она может обладать над людьми, девушка хотела учиться и постигать новые высоты, забыв при этом о морали и нравственности.
Сейчас Беатрис вертела в руках браслет и смотрела, как солнечный свет переливался в его камнях, отбрасывая на белую кожу ее рук кроваво-красные пятна. Налюбовавшись вдоволь, она надела украшение на запястье и подошла к окну. Девушка чувствовала, что Виктор где-то рядом, идет к ней и думает о ней. Беатрис всегда отлично знала, если ее возлюбленный находился неподалеку и, увидев, что он легкой походкой шел к ее дому, ничуть не удивилась. В руках он держал букет из девственно-белых роз, которые она так любила. Улыбнувшись, девушка вернулась к своему туалетному столику, чтобы поправить одежду и еще раз причесать непокорные рыжие локоны.
Когда Виктор зашел к ней в спальню, она уже сидела на постели и улыбалась ему. По ее невинному внешнему виду нельзя было даже заподозрить, что она могла жестоко убить человека в угоду своей страсти и желаниям. Но Виктора это совсем не отталкивало, а безумно возбуждало и нравилось в ней. Ее непомерное хладнокровие и неутолимая жажда знаний и новых навыков, радовали его. Вместе они читали запретные книги, шептали таинственные заклинания и впадали в транс, в котором, став единым целом, могли долететь хоть до самых небес. В их жилах текла смешанная ими самими же кровь, и весь мир ничего не значил для одного из них, если рядом не было его второй половины. Теперь же, когда они остались вдвоем в спальне, все притворные маски скромности и приличий спали с них, и они, слившись в объятиях, упали на кровать, забыв на эти мгновение обо всем на свете, кроме самих себя и страстного предвкушения обладания друг другом.
Первой почувствовала неладное Беатрис. По ее коже вдруг пробежали мурашки, словно на нее подул холодный северный ветер, однако, окно в спальне продолжало оставаться закрытым и никакой сквозняк просто не мог проникнуть в комнату. Замерев на мгновение и легонько прикрыв рукой рот Виктора, стремившегося вновь поцеловать девушку, Беатрис прислушалась. Так оно и было: кто-то поднимался по лестнице, кто-то довольно тяжелый, раз старые деревянные доски поскрипывали от каждого его шага.
– Слышишь? Кто-то идет сюда, – шепотом сказала Беатрис Виктору и, выскользнув из-под него, встала и тут же начала расправлять слегка помятое платье, думая, что, возможно, родители вернулись раньше времени.
Виктор также вскочил с постели и отошел к окну, где начал лихорадочно приглаживать растрепавшиеся белокурые локоны, дабы предстать перед будущими тестем и тещей в своем наилучшем виде. Его новый пиджак из светлого сукна, купленный на деньги семьи Беатрис, делал его и так прекрасную внешность еще более неотразимой. Юноша хорошо это понимал и с нетерпением ждал, когда сможет приобрести еще больше подобных красивых и дорогих вещей, которые так ему шли.
Шаги раздались совсем близко, но потом затихли, словно кто-то замер возле двери, раздумывая, входить в спальню девушки или нет.
– Па, это ты? – спросила Беатрис своим звонким голосом, – можешь зайти. Виктор пришел навестить нас…
Девушка замерла на полуслове, когда увидела, кто скрывался за дверью. Потеряв дар речи, она сделала два шага назад, но, забыв о стоявшем в комнате кресле, наткнулась на него и, потеряв равновесие, полетела на спину. Виктор, так и не поняв, что случилось, кинулся на помощь своей невесте и, только добежав до нее и приподняв за талию, поднял наконец-таки глаза кверху и остолбенел.
Перед ними стоял Рэндольф, которого они все это время считали мертвым. Вернее, перед ними стояло то, что осталось от некогда статного и красивого мужчины: его лицо, безжалостно тронутое в ту злосчастную ночь пожаром, представляло собой маску ужасов. Черты словно стерлись с лица и лишь страшные рубцы и ожоги покрывали всю поверхность кожи мужчины. Волос на голове почти не осталось, и только небольшие пучки торчали то тут, то там на обезображенном огнем черепе. Один глаз скрывало веко, расплавленное при пожаре и приросшее к щеке мужчины, зато второй глаз был налит кровью и пылал такой ненавистью, что, казалось, одного лишь взгляда хватило бы, чтобы испепелить кого угодно.
Прихрамывая на одну ногу, мужчина зашел в комнату и, открыв безгубый рот, похожий на бездонный черный колодец, хриплым голосом сказал:
– Так-так-так! Вы то мне и нужны! Нравится, что вы сделали со мной?
– Виктор! – тихо прошептала девушка и, схватившись за борта нового пиджака юноши, прижалась к нему. Все хладнокровие и присущая ей безразличность в миг покинули ее, а сердце лихорадочно забилось от страха.
Виктор, загородив собою Беатрис, бесстрашно выступил вперед. В такой ситуации, когда его соперник был просто полон жажды отмщения и кипел от злости, его магия и гипноз никогда бы не подействовали, и он сам прекрасно это понимал, но набравшись смелости, все же обратился к Рэндольфу, глядя прямо в его пылавший ненавистью глаз:
– Оставьте нас в покое и уходите по-хорошему. Иначе я…
– Иначе, ты, что? – взревел обезображенный мужчина и, не смотря на хромоту и увечья, за считанные секунды оказался возле Виктора и схватил того за горло, намереваясь сломать ему шею. Злость, ненависть, боль и предательство наполняли его больное тело невиданной и неизведанный им самим до этого момента силой. Он с легкостью поднял одной рукой задыхавшегося Виктора в воздух и продолжил сжимать пальцы, наслаждаясь видом выпученных глаз юноши и его неумелыми и обреченными на провал попытками спасти свою жизнь.
Беатрис, все это время молча наблюдавшая за происходящим со стороны, словно она и вовсе отсутствовала в комнате, наконец-то пришла в себя и бросилась на Рэндольфа. Она колотила его в грудь, царапала и без того изъеденное огнем лицо, срывая недавно зарубцевавшиеся корки от ожогов и причиняя невыносимую боль мужчине. Не выдержав, он со всей силы ударил свободной рукой девушку, отчего та отлетела в конец комнаты и, ударившись затылком о стену, упала на пол без чувств.
По лицу полковника Бэйли тонкими струйками стекала кровь, мешая ему нормально видеть. Когда он почувствовал, что кости шеи юноши вот-вот хрустнут, то ослабил хватку, и Виктор, словно мешок с камнями, рухнул на пол. Его посиневшее лицо начало приобретать розовый оттенок, а затуманенный из-за удушения взгляд сделался вновь сфокусированным. Увидев, что Рэндольф никуда не исчез и по-прежнему нависает над ним, Виктор попробовал отползти к дверному проему, но тут же получил удар ногой под дых, отчего перед глазами его взорвался фейерверк золотистых искр, а сделать вдох стало невыносимо больно.
Бэйли же направился к начавшей приходить в себя Беатрис. Он шел медленно, наблюдая за тем, как девушка, слегка качаясь, вставала на ноги и, держась руками за голову, в ужасе смотрела на него. Также неспешно он достал из кармана раскладной нож и поднял его в воздух. Солнечные лучи блеснули на лезвии словно золотые искры, напомнив Беатрис о ярком пламене пожара, в котором должен был погибнуть мужчина.
Девушка вжалась в стену, но бежать было просто некуда, что она прекрасно осознавала. Расплата за ее грехи неумолимо приближалась к ней и ни христианский Бог, ни древняя Богиня, не могли остановить полного решимости и жажды мести полковника. Ее слабые попытки наслать на него заклятия не работали: то ли девушка оказалась через чур напуганной и толком не сумела сосредоточиться, то ли злоба, переполнявшая душу Бэйли была через чур сильной, то ли еще не рождённый ребенок в утробе матери останавливал все ее попытки применить свои магические знания. Беатрис не знала ответа на этот вопрос, но беспомощность сильно пугала девушку, понявшую наконец, что сейчас она ничем не отличалась от простой смертной, загнанной в смертельную ловушку.
Виктор все же смог встать на ноги и, увидев, что Рэндольф уже совсем рядом с его Беатрис, кинулся на полковника. Однако изувеченный мужчина прекрасно слышал Виктора и, резко развернувшись, нанес юноше удар в живот, вонзив лезвие до самой рукоятки. Теплая кровь тут же обожгла его изуродованную ожогами кисть руки и он, вынув нож, отступил назад.
Виктор упал на колени, держась руками за живот. Сквозь его длинные пальцы кровь струилась, как потоки водопада, мгновенно собираясь в лужицу на полу. Взгляд юноши сделался туманным, его лицо, и без того бледное, приобрело оттенок первого декабрьского снега, а всего его черты расслабились. Пропали испуг, страх, боль и волнение. Юноша почувствовал, что уходит из этого мира и теряет связь со всем тем, что держало его здесь. Странная легкость и невесомость наполнили все его члены и если бы не адское жжение в области пупка, то он бы мог назвать такое состояние блаженным. Юноша даже не почувствовал, как завалился на бок. Виктор больше не видел ничего перед собой, только темноту, а из телесных ощущений осталась лишь боль в животе, которая и так притуплялась с каждым мгновением. Он проваливался в сон, несший неизвестность; сон, который должен был переправить его в иное измерение, где он станет кем-то или чем-то другим и сполна ответит за содеянное в этой жизни.
Видя, что жизнь покидает тело ее возлюбленного, Беатрис кинулась к нему, но полковник перехватил девушку и с силой вжал ее в дубовый гардероб, стоявший рядом. Беатрис смотрела на изуродованное лицо Рэндольфа, но оно больше не пугало ее. Все мысли девушки были с Виктором, и ее перестало волновать, что сделает с ней сошедший сума от боли и злости мужчина. Все, чего она хотела, так это вернуть к жизни своего жениха.
Бэйли же и не думал отпускать свою жертву. Глядя на прекрасное лицо Беатрис, теперь перекошенное от боли и волнений за любимого, он сказал:
– Знаешь, я ведь сначала думал изуродовать тебя так же, как и ты меня. Лишить твоего прекрасного личика, так манящего к себе мужчин. Но потом решил, что это все же слишком жестоко, поэтому я просто убью тебя. Не волнуйся, я сделаю это легко и быстро, любимая. В честь нашей, как мне казалось когда-то, настоящей любви.
Мужчина попытался поцеловать девушку своим обезображенным ртом, но Беатрис увернулась и плюнула ему в лицо.
– Будь ты проклят, чертов ублюдок! Я проклинаю тебя за все, что ты сделал! Не видать тебе покоя ни в этой, ни в той жизни, ни на земле, ни в аду, куда ты и отправишься!
Полковник громко рассмеялся, услышав проклятия Беатрис:
– Милая моя, меня не пугают твои слова. Я не верю ни в ад, ни в рай. Ад есть только здесь – на земле, и в него ты превратила мою жизнь, но не бойся, недолго мне в нем пребывать.
Беатрис, пытавшаяся вырваться и не сводившая до этого глаз с умиравшего Виктора, вдруг замерла, словно почувствовав, что сейчас должно произойти что-то весьма важное. Как затравленное охотником животное, она перестала биться и остолбенела. Переведя взгляд на налитый кровью глаз Рэндольфа, она увидела в нем не только злость, но и боль и любовь, которых не замечала раньше.
– Я люблю тебя, – напоследок сказал мужчина и взмахнул ножом.
Жгучая боль обожгла горло девушки. Рэндольф тут же отпустил ее, и Беатрис, до этого так хотевшая оказаться рядом с Виктором, сделала попытку кинуться к нему, но не смогла. Ноги ее подкосились, и она упала на колени перед мужчиной, смерти которого так жаждала. Держась за горло, она пыталась остановить кровь, но та все текла и текла, делая ее руки слизкими и липкими.
Глядя, как смерть медленно подбирается к Беатрис, полковник Бэйли сделал шаг назад и встал перед ней на колени. Теперь он смотрел на девушку не сверху-вниз, а глаза в глаза, вернее в его случае глаз в глаза. Подняв нож, испачканный кровью Виктора и Беатрис, он резко провел им от уха до уха, желая покончить с этим миром и жизнью, как можно скорее. Боли он не почувствовал, а только блаженство небытия, увлекавшего его куда-то вдаль.
Рэндольф распластался на спине, заливая кровью свою белую рубашку и все вокруг себя. Беатрис же продолжала стоять на коленях и переводила обезумевший взгляд с полковника на Виктора. Силы начали покидать ее столь быстро, что она была вынуждена лечь. Как могла, она зажимала горло и боролась с сонливостью, наваливавшейся на нее, как глыба камней с вершины скалы. Рот девушки приоткрылся и губы зашевелились, правда с них не сорвалось ни звука. Однако Беатрис все же произносила слова, пусть их никто и не слышал. Она читала древние страшные заклятия, вычитанные в одной из книг Виктора. Слова сами приходили к ней, хотя она их никогда не заучивала наизусть и даже не понимала всей их сути. То были злые, темные и старые слова, сохранившееся еще со времен сотворения мира. Беатрис взывала к Богине, прося мести и вечных мук для Рэндольфа, она молила о жизни для себя и Виктора, предлагая взамен все, что угодно, даже свою душу и душу ее еще не родившегося ребенка и его потомков. Ее нисколько не волновало, на что именно она обрекала себя и свой род, лишь бы душа полковника Бэйли навеки оказалась в ее власти, во власти вечной боли и страданий за то, что он помещал ей стать счастливой с выбранным ею мужчиной. Беатрис и не подозревала, как не зал и Виктор, какой силой обладала. В ее жилах текла кровь столь же древняя и магическая, как и те слова, что она пыталась произнести. Не осознавая до конца, что творит и как именно она это делает, Беатрис сумела проклясть душу Рэндольфа, вынужденную с того самого дня скитаться между мирами в поисках вечного покоя, а также спасти саму себя. Много позже ведьма найдет и вскроет могилу Бэйли и, уничтожив ненавистное ей тело, заберет себе лишь малую его часть, чтобы навсегда получить власть над душой полковника.
Как Беатрис ни старалась, но ей не удалось уберечь Виктора, отправившегося в иной мир, так давно манивший его, но даже поняв это, она не переставала надеяться, что сможет встретиться с ним после своей смерти, начисто забыв, что ее душа уже обещана Богине и никогда ей не быть с Виктором ни в одном из миров и ни в одной из вселенных. Только во снах, полных боли и соленых слез, она иногда видела его прекрасное лицо, и сердце ее от этого делалось еще более черствым и полным злости. Эту злобу и всю свою магическую силу она нехотя передала своему ребенку, который, как оказалось, являлся все же сыном Рэндольфа Бэйли. Разглядев в мальчике ненавистные черты, Беатрис навсегда отвернулась от сына и отослала его в закрытую школу, а после общалась так, словно он был ей чужим. Выросший без любви матери, в полном одиночестве и забвении, мальчик не сумел распознать свой прирожденный дар, но его кровь все же несла его в себе и много лет позже передала его детям, а от детей он перешёл к внукам. Наличие у себя странных и необъяснимых умений впервые обнаружила мать Брюса. Особенно сильно они проявлялись, стоило той надеть старинный браслет, передававшийся в семье по наследству. Тогда женщина могла предсказывать не только погоду и результаты футбольных матчей, но также видеть и ближайшие события в будущем, смерти и рождения, а наложив руку на лоб мужа, легко унимала головную боль. Она никогда никому не говорила о своих способностях и держала их в тайне, боясь оказаться непонятой или высмеянной. Когда же болезнь пришла за ней, то бедняжка не смогла ей сопротивляться, как ни старалась, и к каким бы способам ни прибегала. Ее сил оказалось недостаточно, чтобы излечить себя, но перед смертью она все же смогла дать обещание самой себе, что не покинет ни мужа, ни сына, которых так любила при жизни. Она не знала, сможет ли сдержать его, но умирая, думала только об одном: о том, что задержится в этом мире и не уйдет из него, не удостоверившись, что у ее любимых все хорошо.
Все это открылось Виктории за считанные секунды и от полученных знаний у нее в голове словно произошёл взрыв, разорвавший ее сознание и мировосприятие на миллиарды разноцветных искорок. Картинки плыли перед глазами, как кадры кинофильма, а различные чувства, будь то любовь или ненависть, страх или боль, то переполняли, то покидали ее тело. Поцелуй существа, призванный лишь вернуть ей забытые всеми воспоминания, дал Виктории гораздо больше: он наполнил ее доселе неизведанными силами тех мужчин и женщин, что носили в себе дар семьи Брюса и заставил ее кровь бежать по венам быстрее, насыщая все ее тело энергией, готовой разрушить, как саму девушку, так и все вокруг.