Я решусь на всё неизвестное, на всё безрассудное, -
в море брошусь, густое, зловещее, - и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне, сердцем велено...
Но ведь ты же сильнее меня, сильней и уверенней!
Ты сама готова спасти других от уныния тяжкого.
Ты сама не боишься ни свиста пурги, ни огня хрустящего.
Не заблудишься, не утонешь, зла не накопишь.
Не заплачешь и не застонешь, если захочешь.
Станешь плавной и станешь ветреной, если захочешь...
Мне с тобою - такой уверенной - трудно очень.
Хоть нарочно, хоть на мгновенье, - я прошу, робея, -
помоги мне в себя поверить, стань слабее.
- Ты... удивительная, Вера, - сказала Галинка после паузы. - Вот не зря Саша так ценит тебя, как друга. Знаешь, меня и правда отпустило. Как будто старый тугой узел наконец развязался. Даже дышать легче стало... Спасибо тебе.
- Не за что, - Вера залихватски подмигнула ей, отчего стала выглядеть совсем девчонкой - никто не дал бы ей сейчас её законных тридцати девяти лет. - Я буду рада, если тебе... вам с Сашей, - поправилась она, - действительно поможет этот наш разговор.
- В чём дело, Сандро? - промурлыкала Кетеван, ничуть не смутившись и не отводя взгляда. - Такое ощущение, что ты меня игнорируешь. Со всеми пообщался - и с Мастером, и с ребятами, а я для тебя будто не существую.
- Отчего же? - он пожал плечами. - Просто с тобой мы виделись несколько дней назад, а с остальными встретились впервые за много лет. Интересно пообщаться со старыми друзьями, знаешь ли...
- Мы с тобой... не договорили тогда, - напомнила она деликатно.
- А тебе есть, что мне сказать? Так начинай, я не против, - серьёзно разрешил Белецкий. - Даже, в некотором роде, мечтаю наконец-то тебя выслушать...
- Пригласи меня на танец, - потребовала Кетеван. Он едва заметно поморщился.
- Извини, я не любитель танцев.
- Да ладно тебе, вспомни, как мы раньше с тобой зажигали! “Криминальное чтиво”, Траволта и Турман...
- Я давно уже всё забыл, - холодно отозвался он.
- Ну я же тебя сейчас не прошу изображать что-то сверхъестественное, - Кетеван улыбнулась. - Просто обычный “медляк”, как мы раньше говорили... помнишь?
- А тебе не кажется, что мы оба уже несколько вышли из возраста “медляков”? - язвительно спросил он. Эта настойчивость раздражала его.
- Ой, Белецкий, брось строить из себя ещё большего зануду, чем ты есть на самом деле, - бесцеремонно вмешалась Анжела. - Идите и потанцуйте уже по старой памяти. Глупо дуться из-за каких-то давних обид!
Он почувствовал, что начинает заводиться из-за такого откровенного, неприкрытого сводничества. Больше всего злило ещё и то, что к их разговору с интересом прислушивались однокурсники.
- Анжел, что ты вообще несёшь? "Дуться" - это немного не моя история. Я... - но тут он наткнулся на умоляющий взгляд Кетеван. Она незаметно указала ему глазами на Климову и чуть-чуть качнула головой, словно прося не вступать в перепалку и вообще - не позволять Анжеле видеть и слышать лишнего.
- Один только танец... пожалуйста, - упорно, с подтекстом, повторила она, и Белецкий вдруг сообразил: она просто не хочет, чтобы их подслушивали. Это единственная возможность остаться более-менее наедине.
- Ладно, - сдался он. Это было из серии "легче дать, чем объяснять, почему нет".
Они встали из-за стола и вышли в центр зала, не глядя друг на друга. Белецкий молча обнял её за талию, а Кетеван положила руки ему на плечи. Желающие петь в караоке не переводились: на смену Жорке пришёл уже изрядно наквасившийся и оттого сентиментальный Генка, на смену Лепсу - по просьбе женской половины курса - Билан. Какая-то попсовенькая сопливенькая песня, идеально подходившая под определение “медляк”...
- И словами не сказать эту боль мою,
И не нужно больше лгать - до сих пор люблю.
Смело верил и мечтал, что всё это не уйдёт,
Я руками отпустил - а сердце ждёт...
Белецкий даже рассмеялся про себя. Всё происходящее напоминало ему какой-то дурно срежиссированный спектакль... вон и саундтрек подходящий подобрали, чтобы слезу выжать. Одна беда - ему, в отличие от остальных актёров, не дали заранее ознакомиться со сценарием, и сейчас Белецкий просто ломал голову, что будет дальше и куда его в конце концов занесёт.
А всё-таки удивительная вещь - человеческая память... Он не держал Кетеван в своих объятиях страшно сказать, сколько лет, а руки привычно ощущали знакомые изгибы стройного гибкого тела. Бред, вздор, чушь, она изменилась за это время, пытался убедить себя Белецкий, и фигура её тоже изменилась, и в то же время он понимал, что действительно помнит все эти ощущения от прикосновений друг к другу. Их совместные танцы, репетиции, спектакли... И всё-таки... всё-таки, с облегчением осознал он, это были просто воспоминания. Всего лишь воспоминания. Больше не имеющие власти над его настоящим.
- Там просто было слишком много посторонних ушей, - между тем подтвердила его догадки Кетеван. - Не сердись, что вытащила тебя сюда.
- А посторонние глаза не в счёт? - поинтересовался он. - Через пару часов наше совместное фото - теперь танцующее - снова всплывёт в каком-нибудь жёлтом издании, только на этот раз напишут, что я не просто изменяю жене, а в буквальном смысле трахаюсь с тобой прямо посреди зала ресторана на виду у всех, - бросил он отрывисто. Обычно Белецкий подбирал выражения, но сейчас был жутко раздосадован, разозлён и смущён одновременно.
- Здесь нет посторонних, тем более журналистов, - удивилась Кетеван. - Разве ты не обратил внимания на то, что в зале - только мы, “самойловцы”, и больше никого? Специально забронировали ресторан на целый вечер, только под встречу нашего курса.
- Ну, хоть на этом спасибо, - он немного расслабился.
- И всё равно ты какой-то недовольный. Всё ещё злишься на меня за то, что я тебя пригласила? Просто хотела пообщаться с тобой... по-дружески. Что тебя беспокоит?
- Что беспокоит? То, что ты слишком мягко стелешь, Кети, - усмехнулся он. - Переигрываешь. Совсем все навыки растеряла? В училище ты играла лучше, - он действительно был зол - на себя, на неё - и оттого практически грубил ей. Просто невыносимо было видеть эту ангельскую улыбочку и невинно хлопающие ресницы... о, всё это знакомые приёмчики, он не успел их забыть даже за столько лет.
- Ты прости меня, Сандро, - произнесла она будто бы в искреннем раскаянии. - Прости за прошлое. Я очень виновата перед тобой.
- Если ты ещё не забыла русский фольклор, то, наверное, припомнишь поговорку “дорога ложка к обеду”?
- Да, знаю, что запоздала со своими извинениями на пару десятков лет...
- Мне не нужны твои извинения, Кети. Теперь не нужны. Мне уже всё равно, - ровным голосом отозвался он.
- Но мне нужно... мне необходимо, чтобы ты меня простил! - воскликнула она с отчаянием.
- Ты всегда думала только о себе, - незло, почти ласково, сказал Белецкий. - Ужасное избалованное дитя, ты эгоистично заботилась лишь о своём комфорте. Тебе не нравилось, если на тебя сердились, злились или обижались, верно?.. Ты хотела быть милой и любимой всеми... Скажи, ведь ты и записку о том, что уезжаешь, послала мне тогда только для того, чтобы тебя не мучал комплекс вины? Если бы ты уехала из Москвы, не убедившись в том, что я больше не держу на тебя зла, тебе было бы неуютно?
- А ты жестокий, оказывается, - помолчав, откликнулась Кетеван.