Он молча протянул ей пачку и зажигалку. Она затянулась, вновь погружаясь в воспоминания.
- В нашей семье из мужчин остались только папа и дядя Нодар, муж тёти, потому что просто физически в этот момент был в России... Впрочем, он умер в том же году - сердце не выдержало. Тогда-то меня и отправили в Москву, чтобы поддержать тётю. При мне она старается бодриться, не показывает, как сильно тоскует по нему, но... я много раз видела, как она разговаривает с его туфлями, обнимая их при этом... А дедушка... дедушку сожгли в доме.
Он видел, как мучительно ей даются эти слова. Встал, обошёл стол, остановился позади Кетеван и положил ладони ей на плечи в успокаивающем и одновременно оберегающем жесте, который как бы говорил: не бойся, я с тобой, ты в безопасности.
- Не надо... - мягко сказал он. - Не рассказывай, если тебе трудно. Ты не хочешь об этом вспоминать? Лучше иди и поспи. Уже поздно.
Кетеван закрыла глаза, благодарно потёрлась щекой о его руку.
- А ты ляжешь со мной? - просто спросила она.
Поначалу Белецкий решил, что ослышался. Видимо, подсознание услужливо подсунуло ему то, что он сам втайне хотел от неё услышать.
- Что, прости? - проверил он.
- Ты ляжешь со мной вместе? - повторила вопрос Кетеван, спокойно глядя ему в глаза, точно предлагала что-то совершенно рядовое и банальное.
- С тобой... в одну кровать? - он почувствовал, как щёки против его воли опалило жаром.
- Да. Мне просто... одиноко, - сказала она. - Не смогу сегодня заснуть одна. Не думай обо мне плохо, Сандро, пожалуйста. Клянусь, я не стану тебя провоцировать и вообще... ничего такого.
“Ты издеваешься?!” - хотел было спросить он язвительно, но почему-то ничего не сказал. Заколдовала она его, что ли... Не зная, зачем поддаётся на эту дикую провокацию, он всё-таки встал и послушно двинулся вслед за ней в спальню. Там она моментально нырнула под одеяло и на некоторое время затихла, ожидая, когда Белецкий устроится рядом. Идиотская ситуация...
Не раздеваясь, он прилёг прямо поверх покрывала, чтобы не касаться Кетеван. Но она тут же нетерпеливо потянула из-под него одеяло, заставляя тоже укрыться.
Ничего такого...
- Ложись ко мне, - негромко сказала она. - Холодно же...
Он не понимал, игра это или искренняя наивная непосредственность. А может, Кетеван действительно воспринимала его как некое бесполое существо, которому просто можно исповедоваться без опаски?.. Белецкий не хотел даже думать об этом. Впрочем, он не хотел сейчас думать вообще ни о чём. Точнее - не мог... Уж он-то, чёрт возьми, не был бесполым!..
Её руки и ступни действительно были холодными, как лёд. Он непроизвольно сжал её пальчики в своих ладонях, пытаясь согреть. Кетеван благодарно уткнулась носом ему в рубашку, натянув одеяло до самых ушей. Она почему-то постоянно мёрзла в этот вечер. Как бы и впрямь не заболела...
- А что случилось с твоей семьёй дальше? - спросил он внезапно охрипшим голосом, лишь бы только не молчать. Не думать о том, что самая красивая и желанная девушка на свете лежит сейчас в его объятиях и тихонько дышит ему в грудь.
- Они остались жить в Грузии, - откликнулась она после паузы, мысленно возвращаясь к тем невесёлым событиям. - Их приютила семья бабушкиного брата.
- А твоя бабушка... она сейчас...
- Жива, слава богу, - откликнулась она. - У неё была онкология, но как она сама говорит: "Тот, кто меня сделал, сделал меня из камня". Вообще, бабушка у меня классная. Про таких говорят - человек старой закалки. В прошлом месяце её возил в больницу друг семьи, мама была сопровождающей. Рассказывала мне, что посадила бабушку назад, а сама села впереди. Возмущению бабушки не было предела: какого чёрта мама сидит вместе с водителем, она кто ему - жена, что ли?!
Белецкий почувствовал её улыбку.
- Ну, а жевать жвачку для девушки - это просто преступление, - весело продолжала Кетеван. - Как после такого кто-то решится взять её замуж?!
Он не выдержал и расхохотался.
- Действительно, непонятно...
- А ещё бабушка никогда в жизни не стригла волосы. У неё до сих пор они очень длинные и густые, только поседели... Она говорит, что в волосах - вся женская сила. Помню, мне в двенадцать лет захотелось поэкспериментировать и я остригла волосы до плеч, так бабушка со мной потом неделю не разговаривала! Кстати, то ли она оказалась права, то ли это было простое самовнушение... но с той стрижкой я не чувствовала себя защищённой. Мне было некомфортно, как будто это не я. Я даже плакала и полушутя-полусерьёзно просила папу убить всех девочек с волосами длиннее, чем у меня...
Белецкий улыбнулся и осторожно провёл ладонью по её роскошным тёмным волосам, пропуская их сквозь пальцы. Это было самое большее, самое смелое и одновременно самое невинное из того, что он мог себе позволить.
- Я... постоянно боюсь, Сандро, - произнесла вдруг она в порыве внезапной откровенности. - Если бы ты знал, какая я трусиха...
- Чего боишься, например? - удивился он этому резкому переходу.
- Всего! - горячо воскликнула она, чуть отстраняясь и поднимая подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. - Боюсь, что нам с Асланом не дадут быть вместе, что я проживу всю свою жизнь без любви, без сильных чувств и эмоций... Вообще боюсь прожить скучную и неинтересную жизнь. Боюсь стать актрисой второго плана. Боюсь... смерти своих близких. Боюсь войны. Боюсь, что не смогу иметь детей или заболею какой-нибудь неизлечимой болезнью...
- Ну, хватит, - он накрыл её губы ладонью. - Я тебя понял. Трусишка... У тебя всё будет просто прекрасно, не переживай.
- Откуда ты знаешь? - с сомнением и в то же время с надеждой спросила она, точно Белецкий и впрямь обладал даром предвидения.
- Я так думаю! - произнёс Белецкий с явным грузинским акцентом, подражая Кикабидзе в фильме "Мимино". Кетеван рассмеялась, заметно расслабившись.
- Ты будешь жить долго и счастливо, - начал он медленно, нараспев, точно рассказывая сказку. - У тебя будет прекрасный, любящий, заботливый муж, сдувающий с тебя пылинки...
- Аслан? - уточнила она благоговейным шёпотом, как ребёнок, спрашивающий взрослого о существовании Деда Мороза.
- Конечно, Аслан, кто же ещё... Ты родишь ему трёх детей: двух мальчиков и одну девочку. Станешь известной актрисой. Тебя наперебой будут приглашать сниматься в кино, посвящать стихи и песни, дарить цветы... Ты будешь купаться в любви и обожании. А умрёшь ты старой-престарой женщиной, предварительно попав в книгу рекордов Гинесса как долгожитель.
Убаюканная его сладкими речами, точно колыбельной, Кетеван так и заснула - со смутной улыбкой на губах. А Белецкий, в отличие от неё, долго не мог успокоиться. Он просто лежал и вглядывался в полутьме в рисунок этих манящих полных губ, чуть приоткрытых в беззаботной, как у младенца, улыбке. Ему до дрожи, до боли, до звона в теле хотелось прикоснуться к этим губам... вернее, не так - накрыть их жадным поцелуем, задыхаясь, спеша, почувствовать на вкус, исследуя и подчиняя... Но он не мог - просто не смел.
Самое обидное, что в той безмятежной картине счастливого будущего, которую он ей обрисовал, не нашлось места для него самого. Но Кетеван, похоже, ничуть от этого не расстроилась... В её будущем Белецкого просто не существовало.
Он даже не подозревал тогда, насколько хреновым провидцем окажется.
Белецкий понимал, что надолго его не хватит. “Просто дружить” с такой девушкой, как Кетеван, было нереально. А тем более - спать с ней в одной постели, это был уже явный перебор. Он знал, что рано или поздно сломается и всё испортит, попытавшись перевести их отношения в новое русло - он же не железный! Но тогда Кетеван неизбежно его пошлёт... а ему ужасно не хотелось её терять. Пусть хотя бы как друга.
А она, будто назло, продолжала играть с ним и провоцировать. Тот единственный раз, когда они провели вместе ночь, был куда более целомудренным, чем её остальные повседневные "невинные шалости". Тогда она доверилась ему, раскрылась, стала уязвимой и хрупкой... а в обычной жизни ничем не демонстрировала свою слабость, чисто по-женски продолжая упиваться властью над влюблённым в неё парнем и ничего ему не обещая.
Неизвестно, к чему бы это всё привело и когда бы грянул взрыв - а в том, что он грянет, сомневаться не приходилось. Белецкий всё-таки был здоровым молодым человеком со своими здоровыми потребностями, естественными в его возрасте.
К счастью, выход из ситуации вскоре был найден - он обзавёлся девушкой "для тела". Не проституткой, конечно. Просто встретил ту, которую вполне устраивал формат отношений "ничего личного, только секс". Белецкий был благодарен ей за это: реализуя свои физические потребности и скрытые желания, он мог быть спокоен за то, что девушка не станет претендовать, помимо тела, ещё и на его душу. Этого он дать ей не мог, поскольку сердце было до краёв заполнено другой... Партнёршу же всё устраивало в силу занятости, ей некогда было тратить время на романтические свидания и прочую чушь.
Она служила балериной в Большом театре (не прима, разумеется - так, артистка кордебалета), носила нежное имя Лидочка и была старше Белецкого на пять лет. И познакомились они, как ни удивительно, благодаря Кетеван. Точнее, её тете Нателле...
Здание Большого в девяностых совсем обветшало и находилось в крайне плачевном состоянии. За всё время существования театра к нему бесконечно что-то пристраивали, пытались сделать более современным и улучшали. На фундаменте, стенах и даже на отделке интерьеров появились многочисленные трещины. Колонны из белого камня накренились почти на тридцать сантиметров. В конце концов, правительством Москвы было принято постановление о реконструкции комплекса, поскольку тянуть дальше было нельзя.
И всё-таки практически каждый русский человек (да и иностранец тоже!), произнося это волшебное сочетание слов: “Большой театр”, подсознательно испытывал некий благоговейный трепет перед его величием. Белецкий не был исключением.
Не являясь особым поклонником оперы и балета, он, тем не менее, с огромным удовольствием сопровождал Кетеван, если ей нужно было забежать к тёте на работу в Большой - передать ключ или ещё что-нибудь. Ему выписывали пропуск, и иногда он поднимался вместе с Кетеван в костюмерный цех, но чаще просто оставался ждать девушку, неспешно прогуливаясь по фойе театра и любуясь поистрепавшейся роскошью. Блеск, позолота, белый рояль, красные ковровые дорожки на раздвоенной парадной лестнице... Всё здесь дышало стариной и историей.
Как-то раз, поджидая Кетеван, он стоял у подоконника и наскоро перечитывал конспект по истории русского театра, делая там пометки карандашом - готовился к завтрашнему семинару. Невдалеке зазвенел женский смех, и по лестнице легко вспорхнула стайка юных балерин. Мелкие сошки из кордебалета, но все, как на подбор, премиленькие. Белецкий задумчиво и почти неосознанно проводил их взглядом, прежде чем сообразил, что одна из балерин не последовала за подругами, а остановилась прямо напротив него, в упор рассматривая и широко улыбаясь. Зеленоглазая, чуть веснушчатая, с гладко причёсанной головкой, лебединой шеей, точёными плечами и стройными ножками, кокетливо выставленными по третьей позиции - она была прелестна, как весна. Белецкий невольно улыбнулся в ответ.
- Ой, какой мальчик хорошенький, - бесцеремонно заявила девушка то ли себе самой, то ли ему. - Я тебя здесь раньше не видела. Ты новенький? Из балетных?