Что уж говорить о семидесятилетних, у них еще столько лет впереди, и они никому не позволяют распоряжаться своей жизнью. Люси, младшая сестра Фелисити, явилась ко мне сама. Уэнди сообщила ей, что я навожу справки о ее прошлом. Я была потрясена. Представьте себе, что вы, пользуясь своим законным правом, вскапываете землю, и вдруг откуда-то из норы выпрыгивает маленький лохматый зверек и кусает вас за нос, а потом вцепляется в уши огромными, сильными, как у крота, лапами. А я-то считала затеянное мной расследование чем-то вроде улицы с односторонним движением. Раскопки я прекратила, но мои находки продолжали жить своей собственной жизнью.
Она была все еще стройна и элегантна, с прямой, как у Фелисити, спиной, но, в отличие от Фелисити, ей выпало прожить жизнь без особых забот и тревог, в границах общепринятых норм морали. Я поняла это по ее сдержанной любезности, по вежливому изумлению, с которым она оглядела мое жилище, словно бы недоумевая, почему нет привычного гарнитура из дивана и двух кресел, почему шторы висят на петлях из тесьмы и нет нормального карниза, почему морозильная камера стоит в гостиной и кто разрисовал ее сценами из диснеевской “Фантазии”. Одета со вкусом в мягких бежевых и коричневых тонах, но чувствуется, что душе ее куда милее небесно-голубой, как и всем женщинам, которые состарились, так и не повзрослев. Именно голубая ленточка была в ее тщательно уложенных, по-прежнему густых снежно-белых волосах. На левой руке широкое обручальное кольцо, на правой — кольцо с крупным бриллиантом, в таком не стоит щеголять в Сохо. Палец вместе с кольцом не отрежут, но могут вывихнуть или сломать, стаскивая. Такое не раз случалось.
Широко распахнутые, беззащитные голубые глаза смотрели с постаревшего лица, искусно изображая доверчивость. Я говорю “искусно изображая”, потому что эта игра помогала выжить женщинам предыдущего поколения. Если ты беспомощна и достаточно хорошенькая, обязательно найдется мужчина, который поменяет тебе колесо, возьмет в жены и будет всю жизнь бегать за твоей оставленной где-то сумочкой, причем его жизнь скорее всего окажется короче твоей, мало того — он завещает тебе все свои деньги, и ты еще сможешь пожить в свое удовольствие, оставшись вдовой. Когда Люси сказала мне, что недавно овдовела и что ее муж занимался производством велотренажеров, я ничуть не удивилась. Если респектабельности можно достичь лишь при полном отсутствии чувства юмора, что ж, пусть. Я сама способна заработать себе на жизнь. Я родилась на сорок лет позже Люси. У меня есть профессия, талант, опыт. Другим женщинам повезло куда меньше.
Перед тем как прийти, Люси позвонила и спросила, буду ли я дома. Я предупредила ее, что ко мне нужно подниматься по лестнице, а света в подъезде нет, но она ответила, что лестница ее не пугает, главное, чтобы были перила. Я на миг растерялась, но все же вспомнила, что перила имеются. Конечно, молодые бездумно носятся по лестницам вверх и вниз через две, а то и через три ступеньки, если спешат, старики же более осторожны, может быть — не слишком устойчиво держатся на ногах или просто по опыту знают, какими неприятностями чреваты падения. Им нужны надежные перила. Положив трубку, я тут же сообразила, что надо было сказать: “Никаких перил нет” — и не пустить ее к себе, уж очень неудачное время для визита она выбрала: субботний вечер, завтра прилетает Гарри Красснер, нужно уделить внимание мыльной опере моей собственной жизни. Холли решила сохранить ребенка, она категорически против абортов. Он выпалил мне это и не переводя духа попросился ко мне жить. Я сказала, пусть он позвонит, когда прилетит, я скажу ему, удобно мне это или нет. Я надеялась, что мне удастся попасть под занавес в салон “Харви Николз” или еще в какой-нибудь — сделать депиляцию ног. Чтобы я, София Кинг, когда-нибудь напрягалась так ради мужчины? Да я раньше о такой чепухе и думать не думала. Если Господь дал женщине волосатые ноги, мужчина обязан с этим мириться. Припоминается песенка в стиле кантри: “Ах, зачем я брила ноги, ах, скажите мне — зачем?” Возможно, неожиданный приход Люси был не только предостережением свыше, но и избавлением. Если Гарри Красснер уйдет, потому что мои ноги не отвечают голливудским стандартам атласной гладкости, что ж, скатертью дорожка. И вообще, допусти только тему ног в качестве побочного сюжета и начни ее разрабатывать — все, ты погибла, ее уже не укротишь, она начнет жить своей собственной жизнью, сплетаясь с основной интригой, как ленточка в белоснежных волосах Люси. (Может быть, это парик, хотя вряд ли, к ее колыбели наверняка тоже прилетала добрая фея и тоже подарила красивые волосы, как и мне.)
Я наконец-то поняла, в чем закавыка вопроса, который любят задавать писателям: “Вот вы придумали героев, и что потом — они начинают жить, повинуясь логике своих характеров?” Большинство писателей отвечает обескураживающе честно: “Нет, они иногда пытаются, но все равно их судьбами распоряжаюсь я”. И вот вам пожалуйста: Люси, которая, по моим представлениям, существовала лишь в архивах прошлого, врывается в настоящее поистине в соответствии с логикой своего характера, поднимается ко мне по крутой лестнице, отказывается подчиняться моей воле и того и гляди с помощью реальных фактов перекромсает эффектные кадры заставки перед фильмом, который я мысленно снимаю. Как вы догадываетесь, это фильм-биография Фелисити.
Люси демонстративно села спиной к диснеевским сценам на холодильнике — и правильно сделала: когда-то мне казалось, что разрисованный фломастерами холодильник будет выглядеть прикольно, я была в те дни бедна, сил и времени хоть отбавляй, а сейчас ни времени, ни сил исправить содеянное — и заговорила со мной как хозяйка положения. Ее детский голосок звучал ясно и четко. Кот спрятался под плитой. Кот был самый обыкновенный, не породистый, голенастый, на него у меня тоже не хватало времени. Просто удивительно, почему великий Гарри Красснер, голливудская знаменитость, терпит меня. Люси говорила голосом хорошо воспитанной девочки, что она очень рада, что Фелисити жива и здорова, но лично она предпочитает не ворошить прошлое, эти воспоминания для нее не слишком приятны. Ей также совершенно не нужно, чтобы частные детективы совали нос в ее жизнь. Никаких отношений с Фелисити она устанавливать не хочет, у них нет ничего общего, ведь прошло столько времени. Ее астролог высказался против, так же как и ее доктор. А поверенный предупредил, что может возникнуть масса неприятностей по поводу завещаний и прочего. Однако если Фелисити хочет отыскать своего давно потерянного ребенка, она, Люси, не станет ей препятствовать. Она согласилась встретиться со мной один раз, для того сейчас и пришла, расскажет мне все, что ей известно, и на этом поставит точку.
Я не писатель, я всего лишь монтажер. Я могу строить предположения, но не имею права придумывать. Наверное, я в конце концов что-нибудь и сочинила бы, но правда оказалась намного страшнее, чем я была способна вообразить, а детские воспоминания семидесятипятилетней старухи, как по заказу, отлились в форму законченного сценария — иначе как трагедией такую повесть не назовешь. Я поняла, почему по прошествии стольких лет Люси не хотела менять свой взгляд на прошлое: схема ее мироустройства не предусматривала для Фелисити хеппи-энда.
Люси четко распределила роли и обозначила амплуа: ее отец Артур — безвинно пострадавший герой; Фелисити — юная героиня, трагическая жертва злодея, дяди Антона, который соблазнил ее и погубил; мать Люси, Лоис, — злодейка. Фильм немой, черно-белый, должен идти под аккомпанемент тапера. Фелисити — Клара Боу, в широко раскрытых глазах ужас, она дрожит, вжимаясь спиной в стену, а хозяин квартиры угрожает ее матери выкинуть их на улицу, если она не уступит его домогательствам; Фелисити — Альма Тейлор, обесчещенная сирота, лежит на снегу. А вот дама в летящем шифоне, которая покупает туалеты в роскошных магазинах и владеет пейзажем Утрилло, — нет, такую Фелисити Люси знать не желает.
Случись такое со мной в те далекие годы, я бы тут же на месте и умерла. Или побежала вслед за другими совращенными девицами прыгать с моста Ватерлоо. Может быть, сейчас мы просто слишком много знаем о травмах, как эмоциональных, так и физических, и потому не верим, что способны после них остаться в живых, ну и, естественно, умираем. Если у зла, которое нам причинили, нет названия, оно не так сильно вгрызается нам в сознание и в память, его словно бы относит течением, и более поздние впечатления могут его поглотить. Я говорю о том времени, когда слово “рак” не произносили вслух, когда душевные заболевания в роду тщательно скрывались, а если девушку изнасиловали, она об этом должна была молчать, потому что над ней не только надругались, она к тому же считается опозоренной, теперь на такой девушке никто не женится, а как женщине жить, если у нее нет мужа или щедрых покровителей? Даже в двадцатые годы только самой незаурядной женщине удавалось заработать себе на жизнь иным способом, чем в постели… Ухищрения моды и манер, стрижка “под фокстрот”, плоская грудь, рюши и плиссировка — все это служило, как и всегда, главной цели женщины: выжить.
Судьба имеет обыкновение сдавать нам раз за разом один и тот же набор карт. Эта злодейка решила, что вместе с хорошими и даже козырными картами у Фелисити непременно должно быть две-три никудышные, из-за них ей никогда не выиграть. Судьба послала к ее колыбельке Добрую Фею, которая одарила ее красотой, обаянием, внутренней силой, мужеством, умом, а потом жизнь отняла родителей, дала злую мачеху — мать Люси, Лоис, — привела в дом брата Лоис Антона, вынудила отказаться от здоровенького младенца, а когда Фелисити оправилась от этих бед, нанесла сокрушительный удар с помощью безумной Эйнджел. Конечно, не роди она Эйнджел, не появилась бы на свет и я, но какой бабушке прок от меня? Холодная, равнодушная молодая женщина, без мужа, без материнских инстинктов, я никогда не подарю ей правнуков, эта ветвь семейного древа засохнет, не дав живого ростка.
Нет, я никогда не стану рисковать. Доверить своего ребенка злодейке Судьбе? Все знают, как она коварна, как жестоко над нами смеется. Уж лучше обратиться к генетикам, хотя и с генами возможны самые неожиданные казусы. Выберите на роль отца самого обаятельного в мире мужчину, а дитятко возьмет и уродится в его занудного прадедушку-урода. Например, вам нужен актер на главную роль, а вы, вместо того чтобы поехать на самую крупную студию и выбрать после проб ярчайшую звезду, начинаете рыться в телефонном справочнике. И потом, вы никак не властны над тем, что растет в вас. Даже если при зачатии все сошло благополучно, вы вдруг выпьете лишнюю рюмку или будете слишком долго находиться в комнате, где курят, и, как всем известно, у вас вполне может родиться серийный убийца или второй Квазимодо. На вас свалится постылое бремя, вы будете всю жизнь прикованы к существу, которое невозможно любить.
У Люси было двое детей от второго мужа, того, который импортировал детали велотренажеров. Дочь изучала искусство аборигенов Западной Австралии, сын служил в одном из банков Гонконга. Она, как видно, не скучала по детям. Возможно, они уехали из Англии не из желания спастись от слишком властной материнской любви, а чтобы забыть об ее отсутствии. Нет, детей ни у дочери, ни у сына нет, они “живут в свое удовольствие, ни на что другое нет времени”. Я решила, что не буду пытаться встретиться с ними. Мой прадед был их дедом, это правда, но слишком уж мало общего между их поколением и моим, а дальность расстояний и цена авиабилетов разбавляют родство до седьмой воды на киселе. Значит, и этой ветви семейного дерева суждено засохнуть бесплодной и отвалиться. Бедная Мать-Природа, я, женщина, относящаяся к ней с таким недоверием, готова была пожалеть ее: как часто ее пути глохнут нынче в тупике, как часто объекты ее экспериментов кричат: “Хватит! Довольно!”
После того как Люси рассказала мне историю рождения Алисон, я осторожно спросила ее, может быть, она все же изменит свое решение и позвонит или напишет Фелисити.
— Нет, — твердо сказала она. — Это выбьет у меня почву из-под ног, и тогда мои старые ноги подломятся, хоть я и кручу каждый день педали на велотренажере.
И тут я вдруг увидела, что она ужасно похожа на мисс Фелисити, передо мной мелькнуло видение семьи, которая из поколения в поколение передает своим детям бесценный дар природы — чувство юмора, на душе стало тепло, но и грустно, я пожалела, что никто больше этот дар не унаследует, — сожаление, впрочем, было мимолетным. Этот дар обошел Гая и Лорну, потому-то их жизнь так бесцветна и тосклива. И ладно бы судьба их обделила только способностью радоваться. Возникало подозрение, что дело обстоит несколько хуже: они просто заурядны. Почему все твердят о заурядности порока? Но пусть так, пусть порок зауряден, но это вовсе не значит, что заурядность порочна. Уголь черный, но ведь не все черное — уголь. Ладно, хватит философствовать.
Люси встала, собираясь уходить. Я проводила ее вниз по лестнице. На полпути зазвонил телефон. Я не включила автоответчик. Телефон звонил и звонил, потом замолчал. Я чувствовала, что это Гарри, но не отзвонила ему — узнать, он ли. Может быть, он больше не вернется в мою квартиру. Зачем так страдать из-за мужчины, который проявляет ко мне интерес лишь потому, что я позволяю ему экономить на такси до студии.
Да, да, я помню, я еще не рассказала то, что узнала от Люси о детстве Фелисити, но есть вещи, которые даются не так-то легко. Как ключевая сцена фильма: ее часто откладывают напоследок.