— Вы только подумайте, — сообщила я в воскресенье Гаю и Лорне, когда они пригласили меня к себе в “Отраду” на обед. — Наша бабка получила предложение руки и сердца.
Оба, насторожившись, подняли головы. Гай был занят тем, что разрезал на ломти половину пересушенной генно-модифицированной бараньей ноги, а Лорна раскладывала картофелины, сваренные “в мундире”, и к ним — шпинат, сохранивший форму пакета, так как его недодержали в микроволновке и в середине он так и остался неразмороженным. Я могла бы сейчас обедать на Дин-стрит в “Зилли” вместе с Гарри и Клайвом, но мы с кузенами сговорились поехать к Алисон. Я приняла решение держаться с Гарри так, словно мне совершенно безразлично, при мне он или нет. За всю свою жизнь я никогда не играла с мужчинами в такие игры — поэтому, возможно, как указала мне как-то Фелисити, своим мужчиной так до сих пор и не обзавелась. Но прямодушный Гарри настолько не игрок в делах сердечных, поневоле приходится играть мне. Холли звонит из Штатов, а я с улыбкой передаю ему трубку и говорю: “Это Холли”, вместо того чтобы прямо сказать: “Опять эта сука”.
Из усыновления так ничего и не вышло. Как выяснилось, мамаша продала младенца четырем разным усыновителям по двести тысяч долларов с пары, если не больше, и хотя теперь выражала готовность как честная женщина отдать его в собственные руки Холли и Гарри всего только за одну дополнительную сотню тысяч, они отказались, так как решили, что ребенок мог унаследовать ген мошенничества. Я промолчала о том, что мошенничество — это понятие социальное и надо разузнать еще многое, прежде чем дисквалифицировать новорожденного на этом основании. Он точно так же мог унаследовать гены разумного эгоизма или здорового чувства юмора. Мне даже вдруг захотелось самой слетать в Лос-Анджелес и взять его себе, но это был бы уж совершенный абсурд. Мне ребенок не нужен. Я думаю, в былые времена причиной многодетности служило соревнование между женщинами. Хотя скорее виновато просто отсутствие контрацепции. Под напором мужской сексуальности замужество неизбежно влекло за собой беременность. Красснер меня совершенно измотал. Он говорил, что без секса не может уснуть. Отчасти в шутку, конечно. На самом деле он чуткий и нежный любовник и хочет, чтобы я говорила ему простые слова вроде “я тебя люблю”, а мне это дается с трудом. Как принято у американцев, он много разговаривает, предаваясь любви. Англичане предпочитают помалкивать, в мире без слов чувства острее.
Холли отказывала ему в любви, пока шли съемки, у нее от секса по утрам припухали глаза, — естественно, что я, как бы ни устала, никогда не отнекивалась. И хотя днем тело мое так и просилось к нему поближе и он тоже, по-моему, испытывал потребность прислониться, тем не менее сейчас я сидела не в “Зилли”, а у Гая и Лорны, расковыривая ножом и вилкой куски хряща и какие-то странные вязкие волокна, которые у барашка замещали жир и оставляли на вилке блестящую пленку. Интересно, что Лорна даже не знала, что их дом называется “Отрада”, она сказала, что, может быть, когда-то и слышала об этом, но постаралась забыть, зато Гай признался, что был в детстве достаточно любознателен — однажды раздвинул заросли плюща на фасаде и прочел надпись. Обоих их больше интересовали книги, чем окружающая действительность. Они ели для поддержания жизнедеятельности и меня пригласили из реликтовой вежливости, а не из родственных чувств.
А вот известие о полученном бабкой брачном предложении возбудило у них некоторый интерес.
— Кто-то охотится за ее деньгами, — высказалась Лорна. — У нас тоже с бедняжкой мамой такое было. В сущности, потому мы и упрятали ее в дом престарелых.
“Упрятали” прозвучало довольно грубо, даже Гай это заметил.
— Ее не упрятали, Лорна, — уточнил он. — Просто ты не могла больше за ней ходить. У тебя начались боли в спине. И ей очень хорошо там, где она теперь. Она под присмотром, и уход хороший.
— Она стала исчезать из дома, — рассказала Лорна. — Это опасно, рядом река. Прошлым летом дошло до крайности. Начала деньги раздавать. Я забрала у нее чековую книжку. Но она, хитрая такая, пошла в банк и получила дубликат. Это все он, конечно, у нее тянул.
“Он”, как выяснилось, был полуголый потный молодой хулиган, чернорабочий на верфи. Алисон привела его в дом. Обратились в полицию, у него оказалось уголовное прошлое. И это при том, что Алисон не было семидесяти. А если женщине восемьдесят пять, и не такое может произойти.
— Восемьдесят три, — поправила я. Отчего-то эти два года составляли большую разницу. Алисон же было шестьдесят восемь, даже не семьдесят. Разве старым женщинам нельзя забредать хоть ненадолго в область безрассудства? Выходит, что нельзя, когда дело касается денег. Их надо сажать под замок, пока они еще не все раздали.
Лорна и Гай мрачно дожевывали свой обед. А мне мучительно недоставало шумного веселья в “Зилли”. Там есть одна необыкновенно хорошенькая официантка, длинноногая, умненькая. Гарри, со зла, что я его бросила там одного, еще, пожалуй, пригласит ее на роль в своем будущем фильме. Правда, вообще-то он не из злобствующих. А вот в порыве восторга — это другое дело. Он бы меня забыл, если бы я не мельтешила у него под носом. Гарри живет настоящим, а не прошлым и не будущим. Холли позовет его — он и едет, но просто чтобы отвязаться. Легче делать, что она требует, лишь бы не мешала работать, чем разбираться в их отношениях. Разве мне под силу разорвать такой прочный альянс? Нечего и надеяться.
Я сказала Лорне и Гаю, что обещала слетать на той неделе в Род-Айленд к Фелисити и посмотреть своими глазами, что там у нее за роман. Они согласились, что дело нужное, хотя явно про себя подумали, что это непростительное транжирство. Гай даже записал мне телефон уличного агента, у которого можно раздобыть авиабилет по самой низкой цене.
— Надо пресечь эту затею в зародыше, — сказал он мне. — Не то кончится тем, что картина Утрилло, вместо того чтобы висеть у тебя, окажется на стене у какого-то мошенника.
Они постепенно прониклись убеждением, что их бабка — дама состоятельная. Я им ответила, что меня это мало беспокоит и что у меня стены не подходят под Утрилло. Они были поражены. На десерт явился яблочный пирог собственного Лорниного изготовления — два толстых вязких коржа и между ними тонкий слой яблок. Ну да ладно уж. Меня тронуло, что она вообще постаралась. Я сказала, что пусть Лорна и Гай возьмут Утрилло себе, когда Фелисити умрет; это будет справедливо: в своей раме он будет у них на стене хорошо смотреться.
И раскаялась, как только эти слова слетели у меня с языка. Гай ушел варить кофе, Лорна собрала и унесла десертные тарелки, и мне было слышно, как они шептались на кухне. А когда вернулись, я увидела в их глазах алчный блеск, которого не было раньше, и вспомнила, что в их жилах течет кровь Лоис и Антона. Возможно, Фелисити знала, что делает, когда отказалась от малютки Алисон, а заодно и от малюткиного будущего потомства. Но теперь уже было поздно.