Мы с Гаем и Лорной приехали в “Золотую чашу” в шестом часу. Весеннее солнце клонилось к горизонту, и римские колонны отбрасывали поперек лужайки длинные элегантные тени. В этом тихом углу уже зацветали рододендроны и лавры — узкие розовые мазки на фоне темно-зеленой восковой листвы. “Золотая чаша” явилась нам во всей своей красе. На Лорну она произвела впечатление.
— Надо признать, — заметила она, — тут гораздо красивее, чем в мамином Туикнеме. Конечно, бабушка Фелисити богаче. Видишь? Колонны из настоящего мрамора.
Гай возразил, что это какой-нибудь декоративный пластик, но Лорна напомнила ему, что здесь Америка и скряжничество не в чести. Эта местность богата метаморфическими каменными породами. Гай, не сдаваясь, заметил, что она богата и сенаторами. Род-Айленд хоть и самый маленький штат, но тоже шлет в Конгресс двух сенаторов. Лорна сказала, что раз они сенаторы, значит, должны быть в Сенате. Чарли смотрел на них из машины и в сравнении с ними казался персонажем цветного трехмерного фильма со стереозвуком Dolby Digital, а они — европейского черно-белого с субтитрами.
В номере у Фелисити в проеме открытой стеклянной двери я увидела за вздувающимися шторами мужской силуэт. Неужели это и есть хитроумный мистер Уильям Джонсон? Но выяснилось, что это доктор Грепалли, а мисс Фелисити блистает отсутствием. Мне даже в голову не пришло, что ее не будет дома. Казалось бы, восемьдесят три — такой возраст, когда можно рассчитывать, что человек более или менее сидит на месте. Но нет.
Доктор Грепалли вышел нам навстречу чуть ли не с распростертыми объятиями. Я представила ему Гая и Лорну как внуков Фелисити. В подробности вдаваться не стала.
— Какая жалость, — вздохнула Лорна. — Она ведь знала, что мы приедем. Я думала, она сидит и ждет нас. Так же вела себя и наша мать. Я сначала обижалась, но потом выяснилось, что это болезнь Альцгеймера.
— У нас в стране мы этим термином больше не пользуемся, — сказал доктор Грепалли. — У данного заболевания слишком много разновидностей.
— Старческое слабоумие есть старческое слабоумие, — пожал плечами Гай, а доктор Грепалли с бестрепетной улыбкой сообщил, что, по его сведениям, мисс Фелисити уехала в казино со своим другом, но нас он приглашает остаться. Он запишет нас у дежурной при входе, и нам принесут закуску.
Гай вытаращил глаза:
— В казино? Где играют в азартные игры? Старуха на девятом десятке? И вы это допускаете? Мне кажется, у нас в Англии такого не бывает.
Я поморщилась. Гай подошел к картине Утрилло и стал рассматривать ее с такого близкого расстояния, что мне стало страшно, как бы его ядовитое дыхание не отравило краски.
А Джозеф Грепалли мягко заметил, что, насколько ему известно, права человека в обеих странах примерно одинаковы.
— Человека в случае надобности, для его же блага, можно и даже должно посадить под замок, — не отвлекаясь от своего занятия, отозвался Гай. Он достал из кармана лупу и принялся всматриваться в живопись дюйм за дюймом. — В особенности старушек, которые впали в отрочество и водятся невесть с кем. Мне ли не знать, то же самое произошло с моей родной матерью.
— Вы бы достигли полного взаимопонимания со здешней старшей сестрой, — сказал доктор Грепалли.
— Надо будет мне с нею познакомиться, — отозвался Гай. — Но, как бы то ни было, моя бабка, с формальной точки зрения, не является гражданкой Соединенных Штатов. Она, кажется, где-то в сороковых годах зарегистрировала брак с американским военнослужащим, но в это время уже была замужем, причем всего несколько месяцев, так что на забывчивость сослаться не может. Я думаю, двоемужество — всюду двоемужество, и у нас и у вас, и все последующие браки рассматриваются как не бывшие. Любопытная юридическая тонкость.
Доктор Грепалли вежливо кивнул и, не желая вмешиваться, вышел.
— Ах, Гай! — пискнула Лорна. — Ты же обещал молчать, пока я не сообщу Софии.
— Фелисити — наша общая бабушка, — возразил Гай. — И у меня столько же прав наводить справки, сколько у Софии. “Аардварк” ей не принадлежит. И видит Бог, я заплатил Уэнди достаточно.
Но Уэнди как раз принадлежала мне. Это я ставила перед ней вопросы и отматывала тонкую нитку полученной информации, насколько считала уместным, играя с судьбой, как с рыбкой на крючке. А тут вмешался Гай и просто швыряет в воду динамит. Как же это Уэнди так поступила со мною? Разве тут нет конфликта интересов? Хотя, наверно, нет. Во всяком случае, на взгляд Уэнди. Мы — одна семья, что тот внук, что этот. Я могла бы обвинить ее разве что в недостаточном чистосердечии. Но почему она должна все мне выкладывать? Если человек работает, извиваясь и скользя на грани легальности, точно змея на запястье у заклинателя, он всегда будет осторожничать и недоговаривать. Почему же надо ждать, что с тобой он будет вести себя иначе? Просто потому, что ты — это ты?
Я просила Уэнди разузнать подробности о моем деде — гитаристе и певце и передала в ее руки то, что успела о нем узнать. Но денег не заплатила, сказала, что пусть подождет браться за дело до моего возвращения из Штатов. С Гаем и Лорной я тоже поделилась: сведения эти мне достались даром, поэтому ими можно было распорядиться по своему усмотрению. Вот они и распорядились успешнее, чем я. Я, выросшая среди художников и гуманитариев, сразу же непроизвольно отступала, если чувствовала, что речь пойдет о чем-то, чего я не хочу знать. А Гай и Лорна, получившие подготовку в другой профессиональной среде, он — в адвокатской, она — в естественно-научной, интересовались фактами, независимо от того, приятные или неприятные выводы из них следуют.
— Гай всего только велел, чтобы в “Аардварке” просмотрели записи регистрации браков, более или менее совпадающие со временем беременности Фелисити, — немного слишком настойчиво заступилась за брата Лорна. — Он же не знал, что они вылезут с двоемужием.
Гай осторожно потер полотно кончиками пальцев.
— Ну и ну, — проговорил он. — Кто бы мог подумать? Подлинник. Белый период. Ему цена — добрых два миллиона, если правильно выбрать аукциониста.
— Долларов или фунтов? — поинтересовалась я.
— Фунтов стерлингов, — ядовито ответил Гай, — или два с половиной миллиона евро. И абсолютно никакой охраны. Мы вошли в помещение совершенно беспрепятственно. По-моему, наша родственница не в своем уме.
Я совсем не хотела, чтобы внезапно появилась Фелисити и застала у себя незваных гостей, копающихся в ее вещах. Если бы это была только я, куда ни шло, но Гай и Лорна — совсем другое дело, хотя они, конечно, этого не понимают. Я подошла к двери в сад и позвала Чарли.
Небо уже потемнело. Цветы рододендронов алели на темном бархатном фоне. Всходила луна. По саду перебегали тени. Мне стало страшно. У Чарли в салоне “мерседеса” горел свет — наверно, читает юридический справочник, который возит с собой в бардачке. Человек, который зря не потеряет и минуты.
— Я бы сказал, совсем неплохо для алкоголика, — произнес Гай, отступив на шаг и меряя полотно враждебным взглядом. Такую нежную, лирическую картину. — Хотя, признаюсь, лично я не понимаю, почему их ценят выше, чем почтовые открытки. Хорошо хоть белый период. Они идут дороже. С девятьсот восьмого по девятьсот четырнадцатый. Когда началась война, стал писать разноцветнее. И подумать только, никакой охраны. Просто захотели и зашли. Нет, ее надо посадить под замок.
Я почувствовала, что ненавижу Гая, ненавижу с первой встречи. Откопала его на свою голову. Привезла сюда. Какая же я дура. Голова у меня закружилась, я села, и мне ужасно захотелось, чтобы рядом сидел Гарри Красснер и посматривал на божий свет своим оценивающим, режиссерским взглядом. Я тоже когда-то была такой — когда-то, но не теперь. В голову не приходил ни один фильм со сходным содержанием, и как мне самой с этим разобраться, я не представляла.
Вошел Чарли и преспокойно уселся в шезлонг Фелисити. Удивительно, как он всюду умеет непринужденно устраиваться. Редкий талант. Лорна приветливо заулыбалась и постаралась подвинуться, чтобы ему было просторнее. Но надо было уходить отсюда до того, как возвратится Фелисити.
— Гай так замечательно разбирается в искусстве, — восторженно произнесла Лорна. — Он даже завел небольшое дело, правда, художественный рынок настолько неустойчив, ни на что нельзя положиться. Не могу себе представить, что есть женщины, которые бросают своих детей, как Фелисити бросила бедную мамочку.
— Это было так давно, — отозвалась я. С чего начать? Да и какой смысл?
— Какая жестокость, какой эгоизм! — продолжала Лорна. — В жизни все так несправедливо, я правильно говорю? Такие люди, как наша мать, все отдающие другим, доживают в нищенском Туикнеме, а другие, вроде Фелисити, под конец жизни оказываются в этом палаццо, где на стенах развешены выдающиеся произведения искусства.
Я попросила Чарли, поскольку мы не позаботились о ночлеге, отвезти Лорну и Гая куда-нибудь в Мистик или Уэйкфилд, устроить их там в гостинице, оставить багаж и показать им Наррагансет-Бей при луне. Сама я подъеду на такси попозже, после того, как повидаюсь с Фелисити. Чарли тогда сможет вернуться домой. А в “Золотой чаше” они успеют побывать завтра утром. Любые поездки требуют организации, а наличие спутников затрудняет ее стократ.
Зачем только я открыла “Желтые страницы” в справочной книге и на глаза мне попалось агентство “Аардварк”? Да еще проявила слепоту и легкомыслие, найдя это название забавным? Убожество есть убожество, как ни крути. Дурное семя дает дурные всходы.
Гай не согласился уехать. Он желал присутствовать при моей встрече с Фелисити.
— Хорошая мысль, — сказал он. — Ты поезжай с Чарли, Лорна. А я останусь и подожду вместе с Софией, пока приедет Фелисити. А сейчас пойду задам пару вопросов дежурной при входе.
Так получилось, что Лорна унеслась в ночь в обществе Чарли, а Гай исчез под мраморными сводами “Золотой чаши”.
Оставшись в одиночестве, я позвонила из номера Фелисити в нашу монтажную, но там никого не оказалось. Естественно: меня нет, упрекнуть некому, вот все и разъехались по домам при первой возможности. Позвонила в свою квартиру — никто не снял трубку, а включить автоответчик Гарри не потрудился. Наткнувшись на полное безмолвие, я запаниковала. И набрала номер Холли в Калифорнии, я его тайком переписала из записной книжки Гарри в свою — на всякий случай, хотя на какой всякий случай, сама не знала. Если у тебя есть чей-то номер телефона, ты вроде как отчасти имеешь власть над этим человеком. Гарри-то, конечно, знает ее телефон на память. В течение целых четырех лет это был и его номер. Я ей никогда не звонила. У нее автоответчик был включен и голосом Гарри сообщил: “Привет, вы позвонили Гарри Красснеру и Холли Ферн”. Это, разумеется, ничего не означало. Может быть, Холли просто увереннее себя чувствует, оттого что у нее автоответчик говорит голосом Гарри, вот она и не стала его стирать. Но для меня, само собой, это был удар под дых. Я бухнулась на бабушкину кровать и сразу заснула непробудным сном.