Жизнь легче, чем кажется:
нужно всего лишь принять невозможное,
обходиться без необходимого,
и выносить невыносимое.
Женя
Тянулся первый месяц.
Второй длился.
Пролетел третий.
Прошли мимо осень и дожди.
Затем наступила зима.
Долгие дни, бесконечные ночи. Чуть— чуть горе ослабило свою хватку.
Проживая день, я готовился вновь сражаться за ее жизнь.
Поверьте, это сложно.
Сложно заставить кого-то жить, когда он не хочет и ищет все возможные пути помочь себе. Для этого я всегда рядом с ней, пришлось, правда принять меры: убрать режущие, колющие предметы; в квартире нет таблеток, нет моющихся средств, дверных ручек, замков, шнуров, поясов, проводов, стекла и прочего опасного.
Знаю, как по проблеску в глазах, случайному движению ресниц, усмотреть один неверный с ее стороны шаг. Слежка велась круглосуточно.
Часто ощущение паранойи сменялось тревогой уже за собственное здравомыслие. Казалось, схожу с ума вместе с ней, если не за нее.
Внешне ничем моя борьба не выражалась, зато внутри меня раздирали на части злоба, агрессия вперемешку с болью, любовью.
Убийственный коктейль. Ваше здоровье.
На самом деле привычное утешение в алкоголе недоступно. Иначе не уследить за ней.
В борьбе за ее сердце, ее любовь я получил не то что хотел.
Ожидание не превзошло себя. Вместо счастья достались его осколки, ранящие нас обоих…
Вместо любви я ощущал себя ненавистным, мешающим, но на удивление во мне нуждались, хоть и не замечали присутствия.
Днем Лера лежала и смотрела в потолок, а ночью дежуря возле двери, я слышал обрывки ее молитв.
Слышал шепот, всхлипывания, и сердце разрывалось на части.
Не раздумывая, я бы отдал свою жизнь в обмен на жизнь лучшего друга, лишь не знать о ее муках.
Забыв про свой сон, я сторожил ее хрупкий сон, сквозь который она не переставала звать Его. Просыпаясь и видя мое лицо, она со стоном отворачивалась. Я не тот, кого она ожидала увидеть возле себя. С каждым разом все не тот и не тот. Планка собственного достоинства падала все ниже и ниже.
Ни о такой истории любви мечталось. И все же, все же мне хорошо с ней, не смотря ни на что. Я почти счастлив.
Жизнь напоминала пороховую бочку, зная о зажженном фитиле, но, не зная о том, когда рванет, вот что напоминала наша жизнь, это томительное ожидание, когда все придет в норму.
На днях, пока я собирал раскиданное белье (уборка никогда не была моим коньком) Лера заговорила, не поворачивая головы, сухим надломленным голосом:
– Как ты считаешь, его душа уже успокоилась?
Я пожал плечами. И это за месяц молчания. Больше со мной она не говорила, как и ни с кем. Лежала, уставившись сапфирными глазами в потолок день за днем.
Оксана пыталась вывести ее из этого состояния, но ничего не вышло, осталось ждать.
Я ждал, не сводя глаз и в полной боевой готовности, выучил все ее уловки, малейшее изменение во взгляде и уже готов вновь вытащить ее из бездны.
Сколько я вытаскивал ее из веревки?
Полузадушенную, побледневшую, на удивление спокойную и примирившуюся? Всех случаев не упомнишь.
Таблетки?
О, это ее любимый способ.
Берешь, стаскиваешь ее с кровати, тащишь в ванную, затаскиваешь в белоснежную ванну на себя и суешь пальцы в рот любимому человеку, и смотришь, как его выворачивает наизнанку, не успевая стирать рвотную массу вперемежку с неуспевшими раствориться таблетками, ни с ее лица, ни со своих рук.
Вода из душа льется на нас обоих, но из— за неприятных звуков и моих криков, ледяной душ практически не ощущается.
Мокрый, замерзший, осипший и злой снова поднимаешь слабую, безвольную девушку из ванны, относишь в комнату, кладешь на кровать и раздеваешь до белья, не обращая внимания на прозрачность и бледность кожи, уж тем более на само белье, снимаешь мокрую одежду и заботливо сначала одеваешь ледяные ступни в носки, потом накрываешь двумя одеялами.
Теперь в личном распоряжении минут 10 на приведение себя в относительный порядок.
Затем в ответ на ругань, просьбы и мольбы остается молчание и немой укор во взгляде.
А лезвие? Столовые ножи? Канцелярские ножи?
Все что угодно, что может причинить боль.
Стоит ослабить хватку и понеслось. Порезы на руках, ногах, теле.
Вначале по неопытности мне приходилось перевязывать ее порезы по три раза. Потом приноровился.
На прошлой неделе ей пришла в голову замечательная идея, пока я курил на балконе, девушка разбила в ванной зеркало и намеревалась особо большим осколком перерезать себе шею. Слава Богу, или кому там еще, мне пришло в голову оглянуться и заметить ее отсутствие на привычном месте.
Я успел, ценой пары ушибленных пальцев на левой ноге, отобрать у Леры опасный предмет. Признаться, честно, я не сильно встряхнул ее за плечи, стремясь вызвать хоть какое— то чувство в ее глазах. Бесполезно.
Порой осознание собственного бессилия убивало во мне все человеческое. Наблюдая за двумя влюбленными, поневоле чувствуешь себя третьим лишним, особенно учесть тот факт, что любишь ее если не так же равносильно, то почти равное его чувству.
Думаешь, что и ты достоин счастья, что, быть может, она не была бы несчастной с тобой. Только ей ты не нужен. Не нужен и на замену не сойдешь, даже как запасной вариант…
Все же дружба с ней не тяготила меня.
Это было лучше, чем совсем ничего. Дружба позволяла некрепкие объятия, поцелуи в щечку, держаться за ручку и давала знание всех секретов. Тут не как в любви, идешь по минному полю без соответствующего снаряжения, нет, дружба это снаряжение и предоставляла. Казалось, эти границы нерушимы. И меня все устраивало до определенного момента.
Границы разрушились, когда они объявили вдруг о своем намерении пожениться. Что за бред? Жениться в таком случае? Зачем? Я в бешенстве так и заявил лучшему другу. На что он виновато улыбнулся. Я стерпел и ничего никому не рассказал. Может я мазохист? Пошел на свадьбу, весело провел время, через три дня хоронил лучшего друга, заодно со своей гребанной любовью.
После похорон и поминок Лера поселилась в квартире Руслана, откуда практически не выходила. Я сделал тоже самое, так мы и жили в собственных воспоминаниях, упиваясь горем. В голову другого варианта мне не пришло, обещая, не мог оставить ее одну, прекрасно отдавая себе отчет в том, что даром нам обоим это не пройдет.
На похоронах накаченная сверх меры успокоительным, она держала меня за руку, не замечая бросаемых на нас взглядов друзей и родственников Руслана. Мысль о том, что нам это припомнят и не так поймут, промелькнула в голове, но изменять ничего не хотелось.
После похорон на поминки мы не поехали, я посадил ничего не соображающую девушку в машину и увез домой, не обращая внимания ни на кого. Оксана пыталась меня остановить и что— то говорила, но я никого не хотел ни слышать, ни видеть.
Со временем я осознал последствия своего необдуманного поступка, впрочем, изменить ничего нельзя. Родственники Руслана больше не звонили и не встречались с нами. Никто не переступал порога нашего убежища. Только потом понял почему.
Лере было все равно. Думаю, она настолько погрузилась в себя, что не замечала смены времени, меня рядом. Мне приходилось ухаживать за ней как за маленьким ребенком.
Часто она забывала про естественные свои желания на счет еды, питья и прочего, не испытывала каких— то неудобств, правда она мылась с моим руководством, после того как пыталась перерезать себе вены. Иногда слабая полуулыбка доставалась мне в вознаграждение.
Любил ли я ее?
Еще больше, сильней, чем раньше. В те мгновения, когда она орошала меня слезами, прижимаясь ко мне, я чувствовал себя почти счастливым, почти живым, почти любимым.
Вот сейчас Лера медленно повернула голову ко мне. Она изменилась с того дня, сильно похудела и словно почернела изнутри, ни блеска в глазах, ни намека на улыбку, ведь эти губы любили смеяться, сухой, безжизненный голос.
Та искорка в ее глазах, бездонных и таинственных, погасла во мраке ее сердца.
Между нами воздвигнута стена, за которую я тщетно пытаюсь пробиться. Повернула голову, внимательно посмотрела на меня и отвернулась. Так целый день. И кто кого пересидит?! Конечно, у меня больше опыта, у Руслана была похожая ситуация, надеюсь, что одержу победу все— таки я.
– Женя, – слабо прошептала девушка. Она опять плакала.
– Да?
Нет ответа.