Женя
Прошла зима. Близился конец марта. Ничего не изменилось, кроме того, что я начал ходить на работу и мог оставить ее одну дома.
Почему? Ну, должен был я чем— то заняться, бесконечно мой отчим не мог заниматься не своими делами.
Дела в принципе на фирме шли хорошо и без моего непосредственного участия. Можно было, и раздавать указания из дома, но для подписания важных бумаг Оле пришлось бы приходить к нам домой, а этого мне не хотелось.
Посторонние глаза ни к чему. Тем более Лера начала приходить в себя потихоньку. Конечно, это началось не сразу, но прогресс на лицо. Запрещенные предметы до сих пор заперты в надежном месте, а ключ я носил с собой, но все— таки ей можно было доверять.
Девушка стала интересоваться происходящим в мире, стирала, гладила наши вещи, убиралась в комнате, чем значительно облегчила мне жизнь, поскольку, не смотря на мои ухищрения, в бардаке мы все же погрязли.
Теперь на работу я ходил в идеально отглаженных рубашках, дома меня ждал вкусный обед и ужин. И, похоже, жизнь стала налаживаться. Конечно, это была своего рода иллюзия, которой мы прикрывались оба, но пока нас обоих это устраивало.
Я делал вид, что не замечаю, три тарелки и три прибора на столе и отглаженные рубашки Руслана, она делала вид, что все нормально. И пока это устраивало.
Ольга не задавала вопросов на работе обо мне или о Лере, но смотрела заботливо и кротко.
Кабинет наш с Русланом я переделал под самого себя, оставив общие фото на стенке. Прочие вещи попросил секретаршу убрать, не потому что они мне мешали, а для порядка. Кабинет выглядел теперь пустым.
Первый рабочий день начался как обычно: пара звонков, куча неразобранной почты, пара кружек неизменного заварного кофе.
– Женя, может сходить за булочками? Перекусишь? – робко спросила Ольга.
Я нехотя оторвался от бумаг и взглянул на нее. Под моим взглядом девушка смутилась и опустила глаза с длинными и пушистыми ресницами.
Хороша, нечего сказать. Выдавив из себя вздох, утвердительно качнул головой. Похоже, кого— то ждет увольнение. Девушка довольная скрылась, а я написал сообщение Лере.
«Доброе утро! Ты уже проснулась? Чем занимаешься»?
Она ответила тут же:
«Доброе утро, еще валяюсь. Как твой рабочий день? Напряженный?"
«Молодец. Все путем. Если хочешь, на обед не приду, пообедаю на работе».
Пару минут я держал в руках телефон, ожидая ее ответа.
«Что ты в самом деле… Приходи. У меня есть разговор».
Разговор? И о чем?
«О чем? Что— то случилось»?
«Нет, я хотела попросить тебя купить мне карандаши цветные и бумагу, пожалуйста».
«Ок».
Я не спрашивал зачем. Все равно узнаю. Отложив телефон в сторону, принялся за разгребание бумаг, коих накопилось. Через час пришел отчим и озарился при виде меня.
– Привет, Женя. Рад тебя видеть. Как ваши дела?
– Привет. Да все нормально. Вот пришел на работу. Введешь в курс дела?
Если отец и хотел что— то сказать, то держал это при себе. Мы занимались делами до обеда, перекусив кофе и свежими булочками, которые принесла Оля.
– Приезжайте к нам, когда захотите, а то сидите взаперти. Как Лера, кстати?
– Нормально, пап. Мы подумаем над этим и я позвоню, лады?
– Мы беспокоимся о вас, пойми. Лучше вам приехать и погостить у нас.
Я вскинул бровь.
– Есть что— то, о чем я не знаю?
– Есть всегда что— то, о чем ты и не можешь знать, – парировал отец, пристально смотря мне в глаза.
– Она не готова и не хочет никого видеть, папа. Что я могу сделать?
Отец отвел глаза и постучал пальцами по столу, словно раздумывая, стоит сказать сейчас или нет.
– Приходила сюда недавно Люда, интересовалась делами, – нехотя выдавил из себя отец.
– Люда? Какого ей здесь надо? Мне Ольга ничего не говорила.
– Я просил не говорить. Мне не нравится эта семейка и никогда не нравилась, ты знаешь. Единственным нормальным человеком там был Руслан, Царство ему Небесное. Ты не знаешь самого интересного. Люда не просто приходила, она собиралась заниматься делами. Притащила кучу своих вещей, разложилась и заявила, раз ее брат умер, она станет вести его бизнес.
– Весело, – только и протянул я, – И что ты же сделал?
– Выставил ее вон. Отдал ваши документы юристам, там все чисто. Не знаю, на что она надеется. Фирма изначально была только твоей, хоть все думали и иначе. Например, для меня с матерью это стало откровением.
– Я для вас всегда откровение, – ехидно заметил я, – Просто пап, мы решили подстраховаться еще тогда, зная его родню. Может, это было предчувствие. Не суть. Что еще нового?
– Не думаю, что с твоей стороны было логично, хоть и правильно забрать Леру к себе. Теперь, правда, уже поздно. Но пока Люда тут орала, я узнал много нового от нее о тебе и ней. Не подумай, не лезем мы в твои дела, но позволь дать совет. Съезжайте оттуда, пока не стало поздно.
– Надеюсь, ты хоть не веришь этим сплетням?
Отец замялся, поднял голову и прямо посмотрел мне в глаза.
– Нет, я знаю своего сына и видел глаза этой бедной девочки. Прошу будь осмотрителен. И все— таки лучше вам переехать.
– По документам квартира тоже моя, пусть и покупал ее Руслан. Так что обломаются.
– Может да, может нет. Вообще, подумай хорошенько.
Больше к этому разговору мы не возвращались, Лере я тоже ничего не рассказал. Зачем ей лишние переживания…
Прошла неделя. Лера увлеклась рисованием, безостановочно рисуя пейзажи за окном, Руслана, иногда мое лицо в толпе. Я поддерживал ее начинания, принося домой пачками краски, бумагу и карандаши, заказал ей в подарок мольберт. У нее изумительно получалось, Руслан выходил на ее рисунках живым. Он был разным, то улыбался, то сердился. Казалось, память подбрасывает ей воспоминания, которые затем оживают на бумаге. Мой малыш понемногу приходил в себя, пускай и жил в своем придуманном мире, но жил, пусть и так. Мы редко говорили о Руслане, я старался меньше касаться этой темы. Мы вспоминали все, да, кроме его смерти. Эта тема стала запретной.
Больше всего на свете я боялся, что она сойдет с ума. Боялся, что посмотрю ей однажды в глаза, и она не узнает меня, погрузится полностью в свое отчаяние. Пока этого не произошло.
Все бывает когда— то в первый раз.
Забавно, мы ночевали вместе. Это случилось через неделю после того разговора с отцом.
Я лежал в гостиной, когда увидел Леру, бледную, с растрепанными волосами, она, молча, подошла и забралась под одеяло. Я приобняв ее, лег на спину, и всю ночь она проплакала на моем плече.
С тех пор она проделывала это каждую ночь и всегда без единого звука. Не стану описывать свои эмоции по этому поводу.
Не потому что боюсь спугнуть.
А потому что знаю, отчего она это делает.
Одиночество. Чувство всепоглощающее. За неимением Лучшего она довольствуется тем, что есть.
Иллюзия. Великая вещь для тех, кто не желает мириться с Настоящим.
У меня иллюзий нет.