Алекс
Мы готовили вместе ужин, я резал мясо, Катя чистила овощи. Разговор между нами не клеился, впрочем, он явно был бы лишним.
Мы устали за все это время, Катя знала, я уезжаю и мы оба оттягивали этот разговор.
Напряжение росло, но пока терпимо. Катя бросала украдкой взгляды, я же со своей стороны делал тоже самое.
У нас все выходило синхронно, словно мы обменивались мыслями.
Сев за стол большой компанией, мы довольно быстро справились с ужином, накормили детей, выкупали каждого, уложили спать, перечитав кучу сказок. У меня слипались глаза.
– Пойдем выпьем чего— нибудь, – прошептала Катя и я не смог ей отказать.
Спустившись вниз, я открыл бутылку вина и налив два бокала, один протянул ей.
Соблазн велик. Двое в полутьме, слегка нетрезвые, влюбленные. Что может быть ужаснее, когда желание прикоснуться к любимой сопоставимо с отвращением?
– Знаешь, кажется, ты не очень хочешь разговаривать сегодня, – Катя сделала большой глоток и раскашлялась.
– А ты не заболеваешь?
Я похлопал осторожно по ее спине и потрогал лоб. Ничего.
Катя перехватила мою руку и крепко сжала.
– Поговори со мной. Пожалуйста.
– О чем?
– О нас. Поговори со мной.
Я смотрел ей в глаза, находящиеся так близко ко мне… Соблазн велик. Прикоснуться к ней, сжать в объятиях, накрыть эти чувственные полные губы своими и раствориться в ней без остатка.
– Я хочу рассказать тебе кое— что.
– Хорошо, – прошептала она. Я чувствовал ее дыхание на своих губах и едва сдержался.
Усадив девушку рядом с собой, я взял ее изящную ручку в свою и погружаясь в воспоминания начал свой рассказ.
– Мне было 15, когда родители погибли. Другой родни, кроме Ники у нас не было и меня она и Дима забрали к себе. Руслан и Миле на тот момент было 10, Максу 2 года. Тебе получается было 6. Мы росли вместе до моего 18— я. Потом я вступил в наследство, которое еще не до конца было промотано. Бизнес свой, кстати Дима успешно поднял оттуда же. Как бы там не было, я покидал дом без единого сожаления.
– Почему у вас с ней такие отношения?
– Мне было, тогда как Варе. Ника в прежние времена обожала устраивать вечеринки, на которых творилось черти что. И в тот вечер она слишком перепила и забыла, что я ее брат, а не очередной любовник. Не было ничего такого, за что можно было ненавидеть ее еще сильнее. Но тогда я понял, общего между нами ничего не может быть. Понимаешь, я не хочу быть таким как она. Не хочу, чтобы мерзость ее натуры сравнивали со мной. После того случая я перекрыл денежный поток и она разозлилась. Обвинила меня, что я к ней приставал и так далее. Никто ей не поверил. Но это наложило определенный отпечаток на нашу жизнь. Прости, я не знаю как правильно описать свои чувства. Для меня это ты, не связанная с ней никаким образом. И все же, узнав правду люди, смешают нас с ее грязью.
Катя сжала мне пальцы, в ее глазах стояли слезы, ведь фактически вместо слов любви, я отказался от любых чувств к ней, кроме родственных
Причинил ей боль, хотя мог этого не делать.
Мне важно дать ей знать, я не считаю наши чувства постыдными.
Нет.
Я лишь хочу, чтобы она меня поняла. С демонами в душе нелегко бороться и прежде чем дело зайдет слишком далеко, я не хочу сомневаться в своих поступках.
Проблема в том, что сейчас она закусила нижнюю губу и слезы готовы покатиться из глаз.
– Кать, – прошептал я ласково.
– Что? Ты… Это несправедливо!
– Жизнь вообще несправедлива.
– Ага. Очень метко подмечено. И что теперь? Ты уезжаешь, оставляя меня. И что мне делать? Без тебя.
– Тоже самое, что делала до. Кать, пойми меня правильно. Пожалуйста. Я не хочу сделать тебе больно. Правда, не хочу. Не хочу забирать у тебя возможность на другую жизнь. Тебе всего 21. Лет через пять тебе захочется детей, а я не смогу тебе этого дать. У меня есть дочь, мне нечего больше желать.
– Я не планирую детей! Если это цена за право быть с тобой, пожалуйста.
– Ты это говоришь в силу возраста. Когда тебе захочется, а ты откажешься и потом уже не сможешь, я не хочу знать, что лишил тебя этого.
– Глупо говорить про мистических детей. У нас будет Вика и куча племянников. Куча детей. Куда еще? Почему ты решаешь за нас двоих?
– Потому что я могу.
– А я значит, нет?
– Можешь. Но тебе подавай все и сразу. Мы не в магазине и не можем выбирать то, что по душе.
– Значит, я опять веду себя как ребенок?
– Да. Дуешься, споришь. Ты требуешь и не слышишь меня.
– Я требую? Да, я требую! Что в этом такого?
Она не желала слушать меня. Не давала мне передышки, брала напором. Мы не совпадали не только по темпераменту, но и по пережитому опыту. У нас слишком мало времени, чтобы узнать друг друга получше.
Я пожелал Кате спокойной ночи и решительно ушел спать. Завтра нужно собрать вещи и в путь.
Катя
Алекс собирал вещи, когда я пришла к нему. Постояла в проеме и прошла в комнату. Мне нечего сказать ему, но я чувствовала себя целой, находясь с ним рядом.
Он уедет вот уже завтра и заберет часть меня с собой.
Я просто смотрела на него, стараясь запомнить до мелочей. Выражение лица, мимику, запах.
Не смотря на результат теста, больнее осознавать, что для него мораль выше собственных чувств. И моих тоже. Он на расстоянии вытянутой руки, я могу прикоснуться к нему, если захочу. Нельзя. Нельзя касаться друг друга, нельзя говорить.
Иначе вся наша крепость падет. Пока боль не станет терпимее, нам нельзя быть рядом. Мы можем лишь смотреть.
Два месяца. Два долгих два месяца: споров, забот, истерик. Два месяца в аду. Ни шагу навстречу. Один раз я попробовала сломать лёд между нами и потерпела поражение. Я почти поцеловала его, он почти ответил. И мы оба пристыженные позорно отбежали друг от друга.
Дядя.
Семья.
Что я знала о семье?
Ничего. Брата и сестру я полюбила и приняла. А его… Я любила как мужчину и видела, как мужчину. А должна видеть родственника.
Сложно. И больно.
С матерью я не виделась, хотя она пыталась. Мне не о чем говорить с этой женщиной. Мама Оля лежит в земле, и она стала для меня единственной, кто мог носить звание матери. Другой мне не надо.
Вероника или как ее там, вызвала меня на встречу, я пошла. Хотела посмотреть ей в глаза. Ничего путного не вышло…
Красную помаду я выкинула. Равно как и другие привычные вещи. Теперь я точно не несмышленыш. Я продала бы душу за те три недели, когда была просто Катей, а он был Сашей. И мы могли быть вместе.
Алекс вышел из комнаты, а я молнией сорвала с вешалки его свитер и убежала к себе. Зарылась в его запах с головой и разревелась.
Свои вещи я не собрала, время еще есть. Петя позвал меня съездить отдохнуть перед поездкой, привести мысли в порядок.
И пока есть время, я хожу за Алексом как привязанная, прощаясь не только с ним, с собой прежней. Я бы хотела ходить за ним тенью, следуя везде шаг в шаг.
Его чемодан заметно похудел к вечеру. Он заметил и виду не подал. Он всегда сможет купить себе другие вещи, чужие мне. А эти останутся со мной. Моим Алексом: в футболках, свитере, флакончиком туалетной воды, портмоне, ручкой, карандашом, дисками с музыкой, даже чертежами…