После того как я проводила отца и маму до аэропорта Приджпорта, я отправилась домой. Как только я приехала, то у меня возникло ощущение одиночества, и лишь его приглушал мой добрый, верный Питч. Дойдя до своей спальни, я настежь распахнула двери, и легла на кровать, уснув, менее чем через пять минут.
Проснулась я ближе к вечеру, за окном стало темнеть, солнце уже немного скрылось за горизонт, который прикрывали лесные сосны, дубы и ели. Вообще, мне нравиться запах хвои, листьев, но более всего мне нравиться запах дождя. После него веет прохладой, частотой и свежестью. Открыв окно, что бы вдохнуть свежий запах, я решила пойти вниз. По дороге на кухню, я вспомнила, что забыла позвонить Лисе. Но она опередила меня прежде, чем я успела набрать ее номер:
— Алло, Матс? Как ты? Почему так долго не звонила? — ее голос звучал как-то муторно, или это я еще до конца не проснулась.
— Все хорошо, прости… — я потерла переносицу что бы не зевнуть. — Я отключилась после того как приехала. Ты уж прости.
— А, ну ладно. Я чего звоню… У меня пропадают билеты на завтра в кино.
— Пропадают? — я села на стул и отхлебнула воды из под крана.
— Да, Эшли занята завтра, а мне жутко хочется пойти на этот фильм.
— Ладно… Хорошо, я пойду, во сколько?
— Сеанс в восемь. Обожаю тебя!
На том конце линии послышались долгие и протяженные гудки, Лиса скинула трубку. Вообще, я не большая любительница пойти в кино, лучшее кино для меня это моя библиотека. Если ее можно так назвать. Хотя, прогулка на свежем воздухе и два часа посиделок с новой знакомой, это не так уж и плохо. В конце — концов, в моей жизни должна быть хоть капелька разнообразия. Как известно, то она течет у меня по серой дорожке, но если внести немного красочных цветов, например, светло синий или красный, будет немного красивее.
Дальнейшие два часа, я планировала провести за уроками. На завтра нам задали только греческий и биологию. Я выбрала дополнительными предметами греческий и латынь. Впрочем, их было всего-то два. Как бы то ни было, греческий я любила, и любила говорить на нем. Латынь я знала плохо, я могла прочитать немного, и понять совсем мало. Но ухватить я могла быстро и легко, поэтому я заходила сегодня в школьную библиотеку, что бы взять там книгу с латынью.
Подключив наушники к мобильнику, я воткнула их в уши и принялась писать греческий. Нам задали найти любой миф на греческом языке и рассказать, что мы думаем по этому поводу. Латынь и Греческий у нас вел мистер Гарисолн. Я выбрала типичный миф о Посейдоне. Сидев в спокойствие и в тишине я вдруг выругалась, из-за того, что погас свет. Встав и подойдя к окну, я взглянула на друге дома — свет есть. Скорее всего, просто вырубились пробки.
Накинув на себя крутку, я выбежала на улицу. Лил нескончаемый дождь, и быстренько пробежав до задней двери дома, что была по какой-то непонятной мне причине заперта, я посветила фонариком на телефоне и нашла этот чертов рычаг. Я подняла рычаг и вернулась обратно.
— Странно… — я закрывала дверь, когда выходила на улицу. И мокрые следы, оставлены каким-то непонятным существом, остались на коврике. Скорее всего это Питч, засранец. Выбежал и забежал обратно, но как он смог открыть дверь?
Но в эту же минуту, как только я захлопнула двери, наверху, в моей комнате, раздался приглушенный вой Питча. Он не был похож на радостный, он был наполнен болью и страхом. Я рванула на верх, вой, как я и предполагала, доносился из мой комнаты.
Как только я вошла, то не поверила своим глазам. На полу лежал Питч, вокруг него образовалась багровая жидкость, предполагая из запаха, что разносился на всю комнату — это была кровь. Из его бедра торчал огромны кусок стекла. Откинув все свои мысли я подбежала к нему и упала около него, что бы пощупать пульс. Пульс был, но очень слабый. Скорее всего, у него болевой шок и он впадает в кому.
Я лихорадочно положила его голову ко мне на колени и стала поглаживать его по голове. Питч приоткрыл глаза и тихо заскулил.
— Тише… все будет хорошо мой мальчик, главное не бойся, слышишь?
Как же это больно видеть, как страдает твое любимое существо. Словно, ты ощущаешь всю ту боль, что он сейчас испытывает, словно, ты страдаешь вместо него и в два раза больше. Все, что я ощущала помимо этого — страх. Страх за то, что я не помогу ему, за то, что он умрет у меня на руках по мой вине.
Став осматривать осколок, я сделала вывод, что он вошел не глубоко и его можно легко вытащить и быстро зашить рану. Скорую вызывать бесполезно, да и крайне глупо, они подумают, что я какая-то наркоманка и пришлют сюда вместо скорой псих-отряд.
Вспомнив, где у меня лежит аптечка, я подложила под голову Питчу плед, и побежала в ванну. Я открыла верхний шкафчик над зеркалом и вывалив от туда все свои принадлежности высунула аптечку. В ней я нашла последний пузырек морфия и бинты. Схватив по пути шприц, спирт, и два полотенца, я побежала обратно в комнату.
Налив спирт на полотенце поменьше я приложила к ране Питча, тот, еле-еле заскулил. Резким движением, я вынула осколок и откинула его подальше. Прижав полотенце, я схватила приготовленную иголку, и начала вставлять нитку.
Провозившись с этим делом минуты две, я наконец смогла вставить иголку в нитку. Отбросив окровавленное полотенце, япыталась справиться с приступом рвоты и истерики. Вспомнив в эту минуту про морфий, я вскрикнула:
— Вот черт!
Оторвав зубами верхушку ампулы, я ввела шприц сначала в ампулу, а затем в рануПитча, при этом совсем не задумываясь верно я делаю или нет, в голове у меня стояла одна цель, спасть Питча, и я это делала. Налив еще немного спирта я принялась зашивать его рану. Аккуратно закончив с этим делом, я замотала рану бинтами и обхватит его двумя руками, затащила его в ванну. Открыв кран, я начала отмывать его белоснежную шерстку, оталой.
Слезы я сдерживать не могла, и оникакмаленькая речушка, вышедшая из своих берегов, катилисьпо моим щекам. Стараясь не задеть рану, я намывала его до чиста. Всхлипы и маленькие возгласы вырывались у меня из уст, но крик ужаса и одновременно облегчения застрял у меня глубоко в горле так, что я не смогла ничего сказать. И только сейчас я поняла, как страшно видеть страдания, и как же страшно видеть смерть. Конечно же Питч не умер, и пульс вошел в привычный темп, а что если бы я не услышала, или не успела? Что тогда? Я бы никогда себе не простила такой участи. Я предпочла бы умереть сама, чем видеть смерти иного, пусть даже и не человека. Это страшно, очень страшно.
Питча я уложила к себе на кровать, после того как высушила его. Он все еще спал, действие морфия продлиться до утра. Сама я вытерла кровь, и все связанное и напоминавшеео сегодняшнем дне, я выкинула в мусорку. Зайдя в душ, я отмылась от крови Питча и вновь зашла, что бы поцеловать его напоследок. Как только я подошла к кровати, то увидела на туалетном столике, возле нее конверт. Руки у менязатряслись, как только я открыла его и прочитала что там было написано.
На белом, словно крылья ангела листе, была лишь одна фраза, написанная на латинском языке. Его буквы, напоминали мне адские буквы, и адскую подпись:
«Amor dolor», что означало "Любовь — страдание".
* * * * *
Можно одновременно смотреть на две вещи — на огонь, и на то, как я безуспешно пытаюсьнадеть юбку при этом пить кофе и бежать в ванну для того, что бы умыться. Я уснула на диване, и мне удалось поспать за час до школы. Однако, я опоздала уже на первый урок, и Лиса меняубьет, у меня пять пропущенных от нее.
Я долго размышляла над тем, что случилось, и пришла к выводу, что я сошла с ума, ибо же, это не как не объяснить. Эти следы на коврике при входе, этот осколок. Я осмотрела все, ничего не было, ничего не разбилось, откуда он мог взяться? Да и какому психу придет в голову убивать мою собаку? Это что, маньяк на собак?
Питча я конечно же оставить не могла, поэтому, мне пришлосьсходить в ближайшую аптеку и купить еще одну пачку морфия, что бы вколоть ему. Без меня, он не сможет ничего сделать, а если я останусь дома, то деректриса позвонит моим родителям, а там мне придется объяснить, почему же я не пошла в школу. А если я расскажу им правду… В общем, просто проще всего вколоть Питчу морфий.
Я уже былана школьной стоянке и припаркововала автомобиль. Как только я вышла, меня чуть не снесла Лиса. Глаза ее были жестокие, и мне даже показалось, что ее золотистый цвет, сменился на черный, скорее всего, это просто свет упал не под удачным углом.
— Ты гдемать твою была? — она буквальнотребовала от меня вопроса своим убийственным взглядом.
— Я… Прости, я уснула, и… — я попыталась найти объяснение, но вышло, однако, неудачно.
— За рулем!? — ее глаза чуть не выпали из орбит.
— Что? Нет! — Я закрыла глаза. — Я проспала урок, вот и все. Прости.
— Что ж, ладно. Я тебе звонила сказать, что билеты я сдала, ты ведь не против, что мы пойдем к тебе?
Ого, вот это настойчивость и убеждение речи. Так вот, что таиться в этой хрупкой и красивой девушке. Стальной характер и бдительность. Хотела бы и я так убеждать и говорить как она.
— Да, конечно, яхотела тебе сказать, что у меня бы и не вышло, у меня собака заболела..
— Не самая удачная отмазка, Родсвилд.
— Но это не…
— Пойдем, вторым у нас углубленная история, — мы двинулись к входу школы. — ее ведет мисс Эйидл. Этой старушке около шестидесяти пяти, и она до сих пор торчит в этой школе. Стаж работы у нее около сорока лет, и ее невозможно переспорить, если дело касается какой-либо истории древнего Рима, так что, если ты увлекаешься и такими легендами, тогда не стоит открывать ротик.
Мы уже вошли в школу и шли по второму этажу.
— Стой, а откуда ты знаешь про то, что я увлекаюсь легендами? — на минуту мне показалась, чтоона засомневалась в том, что я задала правильныйвопрос, но затем сказала:
— Ты ведь сама говорила, не помнишь?
— Наверное… да, да, говорила. — на самом деле я ни черта не помнила, что бы я говорила, ну или моему временному склеротизму можно найти объяснение.
Зайдя в класс, мы сели с Лисой за одну парту, которая находилась посреди второго ряда. Мисс Эйидлначала свой рассказ:
— Итак, сегодня мы начнем с легенд провсем известных оборотней.
— Ар-р, — выкрикнул кто-то из класса, и по кабинету прошелся смешок.
— Да, да, но если бы ты — Плитен, решился бы вот так вот" подшутить" над оборотнем, ты бы давно был закуской или десертом на ужин.
В классе стояла гробовая тишина. Теперь я понимаю, что вэтой школе шутки- плохи.
— Существует много легенд про оборотней, и в каждых странах и на каждых континентах их описывают по-разному. Одни пишут о них, словно о чем-то божественном, другие, что оборотни детиада. Третьи, что они дети нефилимов. — она стала расхаживать по классу туда-сюда и между этим продолжала рассказ. — Все мы знаем хоть из малейших источников, что оборотни — это полу-люди, полу-волки. На самом же деле, они выглядят как полноценные волки, но только, чуть выше обычного. Если обычный волк составляет около девяносто сантиметров, то оборотень составляет все полноценные полтора. Вожак может достичь около метра и пятидесяти пяти сантиметров. Его можно определить не только по росту, но и по глазам. Определяется три типа глаз: красный — альфа, желтый — омега, синий — бета. Оборотни всегда держутся стаями, не в зависимости от их местоположения.
— Как же они могут происходить от нефилимов? — слова вырвались у меня прежде, чем я успела сообразить. — Нефиилимы произошли от ангелов, а оборотни, от детей ада.
— Как я уже сказала ранее, Аматис, у всех разное мнение по этому поводу, но это ближе и точнее всего. В одной из легенд, где идет рассказ от одного человека, по имени Исаак. Он рассказывал: когда мир охватила чума, и он погряз в своих муках, страданиях и грезах, явился Дракула — сын самого дьявола, сразу после Люциана. Многие его дети, прозвали детьми смерти, или дети ночи — вампиры. Тогда Дракула создал новый вид — оборотни. Никому не было известно, как он их сотворил, но вскоре, появился гибрид нефилима и оборотня. Но… Это всего — лишь легенды, не больше.
— Согласна. — одновременно разочарованно и с легким облегчением сказала я.
Спустя три урока мы встретились с Лисой в школьном буфете. Буфет переполняли ученики, за столами было около пяти и более человек. Я же нашла один свободный столик около окна его вид выходил на лес. Такой тихий, безмолвный, словно океан — лес.
— Ненавижу эту чертову математику! Бесполезный предмет, не находишь? — Лиса с грохотом отпустила свой поднос на стол и плюхнулась на стул. На ее подносе был обезжиренный клубничный йогурт, яблоко и немного какой-то смеси, видимо, каша.
Я молча пила чай.
— Что с тобой? Ты ничего не ешь. Хочешь яблочко? — она протянула мне круглое, зеленое яблоко, но я лишь помотала головой и ответила:
— Нет, спасибо, я не голодна.
Я и так была по горло сыта тем. что произошло прошлой ночью. Я все время думала о Питче, вдруг он проснулся и упал? Скулит… Эти мысли не давали мне покоя.
— Знаешь, возможно мы не слишком долго и общаемся, но я смогу разузнать человека в стрессовой ситуации. Ты сидишь и тупо пялишься в одно место, пытаясь уйти в себя, у тебя мешки под глазами в которых можно таскать картошку. Ты конечно могла бы воспользоваться косметикой, но ты этого не сделала, хотя, можно и догадаться, что кроме своей помады ты ничего не делаешь, ты заболела? В чем проблема?
Поразительно, внешность может дать полное резюме что происходило с тобой вчера и даже неделю назад, если ты конечно ходишь в одной и той же одежде.
— Нет, все… все впорядке, просто я волнуюсь за Питча, он мой пес. Он сильно поранился и…
— Эй, знаешь такое выражение " Заживает как на собаке"? Ну так вот, все будет хорошо. — она улыбнулась и потерла нос. — Может все-таки яблочко? — Яя рассмеялась.
— Нет, спасибо, оно твое.
* * * * *
Она вышла на улицу и легко, словно бабочка порхая, направилась к своей машине на школьной стоянке.
Она была одета как-то смутно, темно. Сегодня ее глаза не подчеркивал белый свитер, а ноги не удлинялись благодаря темным, как угольный осадок джинсам.
Серый брюки дошли ей только до щиколотки, обтягивая ее ровные и красивые ноги. Сперва, могло показаться, что они ей малы, но на самом деле так и надо. Серая легкая водолазка, которая висела на ней мешком, была с принтом кошек. По прежнему с ней оставалась черная кожанка, а серо-белый шарф, заменял теперь черно-синий.
С первого взгляда, девочке лет пятнадцать. Длинные, словно грива лошади, волосы спадали ей аж до поясницы, переливаясь при этом угольно-шоколадным отливом. Глаза будто туча, серые и холодные. Но блеск, в этих девичьих глазах и добро, сияли сразу, как только к ней подойдешь. Аккуратный носик, с закругленным кончиком и пухлые губки, можно было бы посчитать ангельскими, это была Аматис.
Девушка дошла до машины и по телу сразу пробежали мурашки, она резко обернулась, выронив книгу, что она держала руках. Перед ней стоял Люциан. Он был в темных штанах, в черной футболке, что обтягивала его бицепсы, куртка и кеды. Теперь, можно было увидеть — он выше ее на целых двадцать, а то и больше сантиметров.
— Учебники — это знание, не стоить их ронять. — он поднял учебник и протянул его девушке. Аматис потянулась за ней и пытаясь не дотрагиваться до него, взяла учебник. — Не рановато ли уходишь? — промурлыкал он. парень стоял облокотившись о ее машину бедром, скрестив ноги.
Аматис думала, что он постоянно менялся, в нем явно, что-то менялось и менялось как-то…Странно и не заметно. То чувство, когда она не могла понять, что она чувствует ее вгоняло в злость и бешенство. Она с искреннем желанием не хотела говорить с ним. Но он прильнул к дверям ее машины, и теперь находился чуть ближе. "Черт" — подумала Аматис. Не зря говорят, что он сам сын сатаны, хотя, по его образу, и одежде, по-другому думать было не возможно.
— Ты что следишь за мной? — прищурившись просила Матс.
— Не льсти себе, Родсвилд. — Аматис словно передернуло от того, как он произнес ее фамилию. Он говорил с лишней нежностью в голосе и смесью отвращения. Ее кинуло в холод, и она поспешила застегнуть куртку. Но хотела она укрыться от холода или от Люциана — было загадкой.
— Я ведь даже твоего имени не зна..
— Люциан Грегорин. — он перебил ее раньше, чем она закончила, но Матс так и хотела ударить себя битой по голове, ведь этого говорить она и вовсе не хотела.
— Знаешь, мне не интересно. — Аматис мялась ноги с на ногу.
— Это ведь не так. — сообщил парень. — Тебе это интересно, иначе бы ты не сказала того, что сейчас прозвучало. — по его глазам было ясно — это глаза хищника. Глаза словно поглощали ее все сильнее и сильнее. Уголки его губ дернулись в улыбке, глаза же оставались в полном безразличии.
— Ты слишком уверен в себе. — буркнула девушка. Самозащита — не ее конек. Подбородок ее дрожал, а злость набирала обороты.
— Пытаешься защитить себя? нападение — лучшая защита?
— Вовсе нет.
В воздухе повисло напряжение. Было видно — тело парня напряглось, а плечи его еще более — менее оставались спокойными. Он дышал точно в такт Аматис. Словно, какая-то невидимая стена из-за льда не давал Люциану сказать то, что он сейчас чувствует. Но чувствует ли он? Или это собственные воображения Аматис?
— Придешь сегодня ко мне на вечеринку? — наконец спросил он.
— Нет. — отказ Матс вызвал удивление на лице Люциана, и Матс мысленно улыбнулась. Она сломала его самоуверенность. У нее вышло.
— А если это прозвучит как утверждение или приказ? — как он смеет диктовать свои правила? Оратор он или просто обычный человек — он не имел права так делать.
— Мой ответ — нет. — уверенно произнесла во второй раз отказ Аматис. Но все равно ей жутко хотелось влепить ему пощечину.
— Уверен, твоя подруга любит вечеринки. Да и мой друг, безумно любит девушек. — в его глазах заиграли чертики.
Он протянул ей билеты.
— Я же сказала, что я не пойду! — чуть ли не крикнула она.
— Ты слишком вспыльчива. Спокойней принцесса.
— Как ты меня назвал? — возмущения девушки не было предела. Он улыбнулся.
— Так вы идете? — посмотрев еще раз не билеты, девушка сказала:
— Я не пойду, но возьму для Лисы и ее подруги.
Люциан отдал ей билеты и ушел. Его походка была тверда, и более чем сексуальна, но не для Аматис.
Как только она села в машину, то принялась читать пригласительные:
"ПРИХОДИТЬ СТРОГО В ВЕЧЕРНЕМ НАРЯДЕ. КЕДЫ, ДЖИНСЫ И Т.Д. СНИМЕТЬСЯ ПРИ ВХОДЕ, ЛИЧНО ХОЗЯИНОМ"
Вспомнилось, когда-то Реббека, пыталась втиснуть Матс в платье, но ей этого не удалось. К юбкам она приучила Аматис за два года, а платья…
Матс готова была поспорить, что все девушки придут сразу голыми. От этой мысли она закатила глаза. Но она знала — даже если ад сгорит до тла, даже если рай падет, и даже если сам Бог ступит на землю, она ни за что на свете и не под каким предлогом, не пойдет туда.