Незаменимый и вездесущий Минто вез Мелвиллов домой со званого обеда.
— Когда ты привезешь Макса? — сонным голосом спросил Хэмиш.
Они провели скучный вечер с президентом одного из крупнейших пенсионных фондов Эдинбурга, и, выполняя эту необходимую, но утомительную обязанность, Хэмиш выпил больше, чем обычно.
— Завтра утром мы с Минто выезжаем на юг, вечером я и Макс вылетаем из Гатвика, а Минто в субботу пригонит машину назад.
Хэмишу сразу же расхотелось спать.
— Но вы же собирались вернуться все вместе в субботу, — осторожно напомнил он.
— Собирались, но Макса, бедного мальчугана, так сильно укачивает в машине, что я решила воспользоваться самолетом, — ответила Линда. — Минто не обидится, если ему придется возвращаться одному, правда, Минто? К тому же это подарит нам лишний день, и в субботу мы с Максом сможем походить по магазинам, обновить его горнолыжное снаряжение. Не забудь, что в воскресенье мы уже улетаем.
Мелвиллы собирались провести пасхальные каникулы в Альпах, в Цермате, под сенью горы Маттерхорн. Все трое обожали горные лыжи.
Несколько минут Хэмиш провел в угрюмом молчании.
— Что такое? — наконец не выдержала Линда. — Надеюсь, завтра вечером ты будешь дома? Ты же не захочешь испортить мальчику первый день каникул?
Хэмиш раздраженно буркнул:
— Не бойся, не испорчу. Но, может быть, в Цермате я присоединюсь к вам немного позже. У меня еще есть кое-какие дела.
Линда придвинулась поближе, чтобы Минто не мог ее слышать, и, сузив глаза, прошипела:
— И что же это у тебя за неотложные дела, хотелось бы мне знать? Наверно, не успел уложить кого-нибудь в постель? — с осознанной вульгарностью спросила она.
После инцидента на балу она, несмотря на все усилия, так и не смогла вновь залучить Хэмиша к себе в постель и, хорошо зная его сексуальны аппетит, предполагала, что он удовлетворяет его на стороне — но с кем?
Хэмиш сердито отстранил ее. Несмотря на то, что он отказался от мысли о разводе, он никак не мог простить жене, что она выставила его дураком.
— Может быть, завтра я немного задержусь, но обязательно вернусь и пообедаю с мальчиком, — раздраженно проговорил он.
Хэмиш терпеть не мог менять планы на ходу, но сейчас он утешал себя мыслью, что в воскресенье, когда Линда и Макс благополучно отбудут в Цермат, они с Катрионой наконец смогут вдвоем спокойно наслаждаться досугом. Даже сейчас, закрывая глаза, он видел ее стройное белое тело, яркую львиную гриву, серебристо-серые глаза, в которых светилось желание. Прошло уже так много времени! Его снедала навязчивая эротическая идея: запереться с ней на несколько дней в каком-нибудь роскошном отеле. Мысль, что Катриона может отвергнуть его, никогда не приходила ему в голову. Все казалось ему простым, как дважды два: если он только что по первому требованию дал ей миллион фунтов, их секс должен быть чем-то из ряда вон выходящим!
Сидя в полумраке своей гостиной, Катриона с ненавистью смотрела на деревянные часы.
— Дорого бы я дала, чтобы никогда не встречаться ни с вами, ни с кем-нибудь другим из вашего проклятого семейства, о мой благородный лорд! — пригрозила она, как будто перед ней были не часы, а их создатель.
В ее теперешнем угнетенном состоянии злополучные часы казались ей олицетворением той кучи грязи, в которую внезапно превратилась ее жизнь, причем в качестве главного виновника выступал клан Гэлбрайтов. С презрением обманутой и оскорбленной она видела в них клику бессовестных лицемеров, ей были отвратительны их манеры, их приемы, их испорченность, их безвкусные салонные игры, то, как они прощали друг другу гнусные дела и грязные связи. И она сама с тех пор, как поступила к «Стьюартсу» и попала в орбиту Невисов, тоже превратилась в такое же чудовище. Да, она ничуть не лучше, чем эксцентричный старый граф, беспринципный лорд президент, его сплетница-жена или хитрый интриган Андро. Катриона едва не причислила Роба к исключениям, но быстро поборола искушение: в конце концов он тоже не лучше остальных, ведь это именно он, пусть даже не без оснований, заставил Андро добывать еще один миллион фунтов. Он должен был предвидеть, что его предприимчивый братец обязательно изберет для этого неэтичные, низкие способы. Оба они — выходцы из одного и того же привилегированного, двуличного, аморального сословия, где давно уже потеряли понятие о совести и о чести.
Катриона судила себя так же строго, как и их. Она сознавала, что обошлась с Хэмишем ничуть не лучше, чем Андро обошелся с ней, — так же расчетливо, без жалости и угрызений совести водила его за нос и использовала в своих целях. Никакими деньгами, лоском или обаянием невозможно прикрыть факт, что тот эгоистичный круг, в котором она сейчас вращается, — всего лишь кучка бесстыдных, хватких, жадных варваров. И она, и они — одного поля ягоды! Резким движением сорвав часы со стены, Катриона зашвырнула их в выдвижной ящик.
Один только Хэмиш, с иронией подумала она, вышел из этой истории благоухающим если не розами, то, во всяком случае, чем-то значительно более приятным, чем все остальные. По крайней мере, когда он чего-то хочет, то говорит об этом прямо. Единственным утешением Катрионы было то, что теперь ее уже нельзя упрекнуть в необъективности. Что бы там ни было, она все равно уверена, что фильм — блестящий способ вложения денег, и может с чистой совестью повторить это, глядя в глаза Хэмишу. Ей больше не нужно скрывать отношения с «Пресипити Сити Продакшнз» или с одним из его владельцев — их нет. Она благополучно достигла противоположного края пропасти — но какой ценой? Чего это стоило ей и другим?
Мысль о Хэмише повергла Катриону в еще большее уныние. Крушение иллюзий, связанных с Андро, не изменило ее отношения к Мелвиллу. Маленький пейзаж с видом Вига твердил ей со стены: «Ты приняла меня. Ты приняла миллион фунтов от имени «Пресипити Сити Продакшнз». У Катрионы были все основания полагать, что, когда Хэмиш завтра придет, он потребует чего-нибудь взамен, и на этот раз ей некуда отступать. Второго побега на Скай быть не может…
— Я знал, что ты самовлюбленный эгоист, Андро, но никогда не предполагал, что настолько неразборчив в средствах, — заявил Роб.
Его брат и Изабель только что вплыли в бар «Георга» — длинную, обшитую панелями комнату со столиками красного дерева, пушистым ковром и драпировками спокойных синих тонов. Это было местечко, куда постояльцы отеля — высокопоставленные служащие и состоятельные бизнесмены в серых пиджаках — заглядывали перед обедом, чтобы пропустить стаканчик сухого мартини для улучшения аппетита. Андро и Изабель с их экстравагантно-богемным видом совершенно не вписывались в здешнюю обстановку.
— Где Катриона? — поинтересовался Андро, усаживаясь и делая вид, что пропустил реплику брата мимо ушей.
Изабель, ни слова не говоря, устроилась напротив него. В этот час в баре было тихо. Кроме нескольких парочек за столиками и трех мужчин возле стойки, никого не было.
— Катриона сложила вместе два и два и получила крайне неаппетитное четыре. А поскольку она все-таки банкир, то хорошо умеет считать, — холодно проронил Роб.
— Что, черт побери, ты ей наговорил? — рассердился Андро.
— Я всего лишь сообщил ей, что ты — мой брат и что ты и Изабель — одно целое. А поскольку она уже кое-что обо мне знала, например, кто мои отец и дед, то стало ясно, что и ты связан с банком и Глендораном. Ну, а после этого Катрионе уже не потребовалось много времени, чтобы понять, какой хитрый, лживый и бесчестный ублюдок мой брат.
Роб повернулся к официанту, приблизившемуся к столу с ведерком, из которого торчала обложенная льдом бутылка шампанского, и тремя бокалами. Дождавшись, пока тот откупорил бутылку и наполнил два бокала, Роб накрыл третий ладонью.
— Благодарю вас, — вежливо, но твердо сказал он, — нет, я не буду, спасибо. Я ничего не отмечаю.
Официант поставил бутылку в ведерко и ретировался. Андро с вызывающим видом взял два наполненных бокала и протянул один из них Изабель.
— Ну, а нам с тобой есть что отметить, правда, Иззи? — Он приподнял бокал и объявил: — За первый фильм «Пресипити Сити Продакшнз» и за наше долгое и славное кинематографическое будущее!
Когда они чокнулись и выпили, Роб сухо заметил:
— Я мог бы с этим согласиться, если бы фундамент будущего не был построен на таком вонючем куске дерьма.
Изабель, не выдержав, взорвалась:
— Ради Бога, Роб, только не надо быть таким лицемером. Ты сам сказал нам, что нужен еще один миллион, Андро пошел и принес его. Конец истории.
— Может быть, для тебя это и конец истории, Изабель, но для Катрионы это начало крушения иллюзий и источник неуверенности в себе. Ты знаешь Андро лучше, чем кто-либо другой. Он непревзойденный плут. Он может продать снег эскимосу. Но уж эту-то роль он мог сыграть хоть с каким-то состраданием! Он не должен был заставлять бедную девочку в себя влюбляться.
— А она влюбилась? — встрепенулся Андро. — Глупышка Кэт! Это был только минутный порыв — очарование островов и все такое.
— Очарование островов? Ты все испакостил! Ты обманывал ее отца и мать, ты ел их хлеб и спал под их кровом, ты надругался над всеми корнями Катрионы! Но хуже всего то, что она поверила не только в тебя, она поверила в твой проект и отстаивала его для тебя. И ты ей позволил!
— Ну что же, это только доказывает, что у нее хороший вкус, — пожал плечами Андро, отпивая шампанское. — Послушай, Роб, я знаю, что был с ней не совсем честен, но цель оправдывает средства. Зато в результате у многих блистательных британских актеров и технических работников кино появится возможность проявить свои таланты. Мне очень жаль, но я вижу здесь скорее повод для ликования, а не для скорби. — Потянувшись, он вытащил бутылку из ведерка. — Успокойся, брат, перестань разыгрывать благородного рыцаря и давай-ка лучше выпьем.
Роб, нахмурившись, резко встал.
— Нет уж, увольте. Я отправляюсь спать. Я хотел бы только, чтобы вы видели лицо этой девушки, как видел его я, когда полчаса назад усаживал ее в такси. — Он извлек из внутреннего кармана толстый конверт и швырнул его на стол. — Вот ваш контракт. Берегите его, потому что это последнее, что я для вас сделал. Больше я вам не помощник. Наслаждайтесь своим шампанским — вы сами за него платите.
Развернувшись на каблуках, он зашагал к дверям. Перед ним все еще стояло напряженное, печальное лицо Катрионы, каким он его видел через окно такси.
— Вы знаете, я действительно думала, что у нас с ним что-то серьезное, — сказала она Робу, когда наконец вернулась из дамской комнаты. — Да, конечно, он никогда не говорил об этом, но нам было так хорошо вместе… И мне казалось… Я просто не могу поверить, что все это только игра.
Роб видел, как она безуспешно борется с собой, стараясь проглотить хотя бы кусочек бифштекса.
— Я понимаю, что это слабое утешение, но в данном случае вы не одиноки. Миллионы зрителей до вас попадались на ту же удочку. Мой брат, конечно, первосортный негодяй, но в своем актерском деле он мастер.
Хэмиш с побелевшим от гнева лицом ворвался в спальню, сжимая в руках журнал в глянцевой обложке.
— Что это за дьявольщина? — рявкнул он, тыча журнал в нос Линде, которая как раз собиралась лечь в постель.
На обложке под словом «Интродакшнз», напечатанным белыми буквами на красном фоне, красовалась фотография, на которой они с Линдой с немного смущенным видом застыли на фоне цветущих розовых камелий у себя в оранжерее. Поперек их ног шла надпись, которая гласила: «БРАК МЕЛВИЛЛОВ ПРОЦВЕТАЕТ — ИБО ОН УМЕЕТ ПРОЩАТЬ И ЗАБЫВАТЬ».
— Откуда, черт возьми, они взяли этот заголовок? — громыхал Хэмиш, лихорадочно листая журнал в поисках посвященной им статьи.
Линда, выпрямившись, уселась на край кровати. Она пыталась скрыть статью от Хэмиша хотя бы до приезда Макса, надеясь, что присутствие сына заставит его держать себя в руках. Однако, как назло, кто-то уже успел подсунуть ему журнал. Может быть, Минто?.. Да, не иначе. Наверняка Минто подложил один экземпляр в кабинет Хэмиша. Она еще с этим разберется!
— Да, какие дотошные журналисты, правда? — как можно спокойнее сказала Линда, хотя внутри у нее все дрожало от страха. По-видимому, кто-то дал им ниточку, иначе они никак не могли бы докопаться до этой истории.
— Кто им сказал?! — настаивал Хэмиш.
— Думаю, что не кто иной, как Виктория Монкрайф, — вздохнула его жена. — Вот что бывает, когда женщина чувствует себя униженной и отвергнутой. За соответствующую цену она готова кого угодно целовать в зад.
— В данном случае это ты целовала кого угодно! — Превратившиеся в льдинки голубые глаза Хэмиша бегали по строчкам. — Они называют меня «великодушным и милосердным магнатом». Господи Иисусе, да теперь я окончательно превратился в посмешище!
— Наоборот, ты предстаешь, как сострадательная натура, живущая по христианским принципам.
— На моем языке это означает слабака и тряпку, — отрезал Хэмиш. — О Господи, теперь каждый ублюдок сочтет, что он может вытирать об меня ноги. Но пусть только попробует!
— Если ты спокойно и внимательно прочтешь статью, то увидишь, что на самом деле в ней не содержится ни одного конкретного факта, — подсказала Линда, потихоньку откидываясь на подушки. Видя, в каком настроении Хэмиш, она ужасно нервничала. — Одни только сплетни, на которые вполне можно не обращать внимания. Фактически, в нас запустили комом грязи, и мы вполне можем подать в суд за клевету.
— Не забывай, что мы в Шотландии, ты, дура! — грубо рявкнул Хэмиш, продолжая читать. — Сплошное злословие, но даже если это неправда, то все равно бесчестие. И все по твоей милости! — Прочитав последний абзац, он захлопнул журнал со звуком, похожим на пистолетный выстрел. Его лицо исказилось от ярости. — Дерьмо! Ах ты, тупая корова! Шлюха, блудливая тварь!
В одно мгновение, как будто что-то взорвалось у него в голове, Хэмиш потерял контроль над собой. Скрутив журнал в трубку, он начал, как дубинкой, колотить им Линду по голове и плечам, одновременно извергая потоки брани. Прячась от града посыпавшихся на нее ударов, Линда зарылась в подушки и, то ли благодаря им, то ли потому, что Хэмиш не очень точно попадал в цель, вышла из этого сражения без видимых увечий.
Все кончилось довольно быстро. Выпустив пар, Хэмиш напоследок запустил злополучным журналом в коллекцию фарфоровых кошечек Линды, превратив большую часть их в осколки. Затем вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Как и многие другие жены в подобных обстоятельствах, Линда склонна была винить в происшедшем самое себя. Нет, она не раскаивалась ни в связи с Брюсом, ни в том, что пригласила «Интродакшнз», но корила себя за то, что позволила Хэмишу обнаружить проклятую статью в момент, когда он был «утомлен физически и эмоционально».
Заставив себя подняться, она побрела на место кошачьего побоища и, собрав осколки, выбросила их в урну, потом зашла в ванную и умылась холодной водой. Без косметики она выглядела маленькой и жалкой, карамельные глаза, обычно живые и ясные, сейчас помутнели, веки опухли. Возвращаясь из ванной, она подняла журнал и попыталась перечитать статью, но из-за подступивших слез строки расплывались перед ее глазами.
В действительности ущерб от статьи не так уж велик. Если бы не намек на грешки Линды, она вообще была бы вполне приемлема и даже желательна в тот момент, когда имидж Хэмиша так серьезно пострадал от обвинений в жестоком обращении с должниками. Фотографии, представляющие дом и его владельцев в самом лучшем виде, великолепны, и текст, если не считать абзаца, содержащего намек на адюльтер, выдержан в безукоризненно мягком и вежливом стиле.
— Будь ты проклята, Виктория Монкрайф, — процедила Линда, опуская журнал на пол. — И будь проклят Чарли, который не дает ей денег, так что она вынуждена продавать друзей, чтобы свести концы с концами!
Для Катрионы мучительно долго тянувшееся утро пятницы было немного скрашено звонком Сью Каррузерс, которая сообщила, что отныне официальной резиденцией ее семьи стала Глендоранская усадьба.
— Я подумала, что на Пасху вы, наверно, поедете на Скай и сможете заехать к нам по дороге туда или обратно, — предложила она. — Конечно, здесь еще полный хаос, но Ник творит чудеса. Кроме того, я ужасно хочу, чтобы вы познакомились с детьми. Вы расскажете им, какие порядки царят в хайлэндских школах.
— Боже мой, я уже не помню — прошла целая вечность с тех пор, как я училась в школе. Но как приятно, что вы обо мне вспомнили! Правда, я еще сама не знаю, каковы мои планы. Можно, я потом позвоню вам? — У Катрионы сдавило горло и заблестели слезы на глазах: в ее нынешнем состоянии нервного истощения любое проявление по отношению к ней доброты и участия вызывало эмоциональную реакцию.
— Да, конечно. Что-то не в порядке? — осторожно спросила почуявшая неладное Сью. — У вас какой-то странный голос.
Катриона заставила себя рассмеяться.
— Вы говорите точь-в-точь, как моя мать, — сказала она. — Нет, все нормально. А как у вас с деньгами?
— О, благодаря вам все отлично. Но проклятая страховка до сих пор не оплачена. Вы не знаете, как долго это еще может длиться?
— Хоть до второго пришествия. Если возникнут какие-то проблемы, дайте мне знать, хорошо?
— Не беспокойтесь, мы не подпишем ни одного сколько-нибудь значительного чека, пока не посоветуемся со своим оракулом.
— На прошлой неделе в Арджилле произошло новое нападение ШДШ. Я видела заметку в «Вест-Хайлэнд Фри Пресс». Надеюсь, в ваших краях они больше не проявляют активности?
— Нет, пока здесь все спокойно. Ник купил собаку, огромную немецкую овчарку. Она добрая и ласковая, как котенок, но вид у нее устрашающий. Я не думаю, что они опять сюда сунутся.
— Отличная идея.
— Да. Правда же, мой Ник — умный старичок? Пожалуй, не буду его бросать — даже несмотря на то, что сейчас мы все живем в кухне. Не забудьте насчет Пасхи. Жду вашего звонка.
Сью казалась бодрой и довольной, и Катриона подумала, что с удовольствием провела бы несколько часов в ее обществе. Однако она не была уверена, стоит ли ей показываться в Глендоране во время пасхальных каникул. Существовала вероятность, что Андро тоже приедет туда навестить деда, а перспектива встречи с ним казалась Катрионе убийственной. Внешне, особенно на работе, она старалась держаться как обычно, но внутри чувствовала себя слабой и дрожащей, как подтаявшее желе.
Мойра вернулась с перерыва, сжимая в руках номер «Интродакшнз».
— Ты это видела? — спросила она, раскрывая журнал и кладя его перед Катрионой. — Судя по всему, за королевой Линдой водятся грешки, а король Хэмиш настолько великодушен, что смотрит на них сквозь пальцы. Однако это совсем на него непохоже.
Катриона схватилась за журнал. С распахнутой страницы на нее смотрели Хэмиш и Линда, сидящие на антикварном диване в своей «элегантной гостиной в стиле Георга».
— А здесь не говорится, с кем она согрешила? — спросила Катриона, хотя понимала, что если бы в статье упоминалось имя Брюса, Мойра не могла об этом умолчать.
— К сожалению, нет. Там больше намеков, чем информации. Но вообще-то это ужасный скандал! Обычно в этом журнале, наоборот, делают всяческие реверансы в адрес своих героев, так что все у них выглядят белей белого, чище чистого.
— Естественно, ведь если бы было по-другому, никто бы не давал согласия на интервью, — заметила Катриона.
— Правда, Мелвиллы здесь выглядят ужасно? — прощебетала Мойра, заглядывая через плечо Катрионы. — А вот их дом — просто жемчужина. Посмотри, сколько антиквариата. Мамочка с удовольствием это почитает.
Голубые глаза Хэмиша пронизывающе смотрели на Катриону с глянцевой страницы, и она почувствовала, как внутри у нее все сжимается. Что она скажет ему сегодня вечером, когда он придет, чтобы увезти ее в укромное любовное гнездышко? Как отреагирует, когда она скажет ему, что не поедет и не хочет с ним встречаться? Катриона подумала было упросить Элисон, чтобы та присутствовала при встрече, но потом пришла к выводу, что это нечестно: у Элисон сейчас и без нее достаточно поводов для тревог и волнений. Не нужно ей быть свидетельницей того, как отвергнутый любовник обрушит свой закономерный гнев на голову ее лучшей подруги.
Однако все произошло совсем не так, как предполагала Катриона. Когда она слонялась по квартире, с трепетом ожидая Хэмиша, вдруг неожиданно позвонила Элизабет Николсон, и ее бодрый, жизнерадостный голос показался Катрионе дуновением здравомыслия в этом обезумевшем мире.
Представившись, Элизабет продолжала:
— Надеюсь, вы не в обиде, что я вам позвонила, моя дорогая. Я попросила у Фелисити ваш номер, потому что мы так интересно беседовали с вами у нее за обедом. Вы помните?
В первый момент Катриона была озадачена, но потом, вспомнив обед у Фелисити, сообразила, что ей звонит та самая устрашающего вида вдова, которая тогда сидела напротив и вела с ней оживленную беседу.
— Да-да, мы с вами говорили о благотворительности. Детские приюты и так далее. Я очень хорошо помню.
— Прекрасно! В тот раз мне показалось, что вас заинтересовала эта тема, поэтому я рискнула позвонить вам и попросить об одолжении. — Элизабет напомнила ей о «Веселых Клюшках» и рассказала о том, что они уже сделали. — Ваши идеи, моя дорогая, произвели на меня такое впечатление, что я подумала, вдруг вы согласитесь присоединиться к нашему комитету, чтобы вместе работать над ними? Коллеги предоставили мне право привлекать к нашей работе нужных людей.
— Видите ли, тогда это был просто разговор за чашкой чая. Я просто высказывала свои мысли, не очень-то хорошо их продумав, — призналась Катриона, подумав при этом, что такая женщина, как Элизабет Николсон, наверняка деспотично и единовластно правит своим комитетом и, принимая решения по своему усмотрению, не нуждается ни в каком позволении коллег. В каком-то смысле Катриона даже завидовала ее решительности.
— Поэтому-то я и хочу, чтобы вы пришли к нам на заседание, дорогая, чтобы мы все вместе как следует все обмозговали. Что вы на это скажете? — Элизабет явно не привыкла терять время на лишние разговоры.
— А когда состоится заседание? — спросила захваченная врасплох Катриона.
Она оказалась легкой добычей для умудренной опытом председательницы.
— Завтра. В три тридцать у меня дома. Хемитидж-драйв, номер десять. Мы вас увидим? Пожалуйста, скажите «да».
Зазвонил дверной звонок, и у Катрионы упало сердце.
— Д-да. Да… хорошо, — плохо соображая, что говорит, выдавила она.
— Отлично! Я слышу, вам звонят в дверь, — проворковала довольная Элизабет, — так что не буду вас задерживать. До завтра!
Открыв дверь, Катриона немного удивилась смущенному виду Хэмиша, державшего в руках охапку алых роз и бутылку вина.
— Это не подарок, а извинение, — поспешил предупредить он, прежде чем обнял ее и вложил цветы в ее руки. — Потому что сегодня мы не сможем никуда поехать. Извини, мне так жаль!
Его сожаление было таким искренним и непосредственным, к тому же Катриона так удивилась его словам, что в первый момент растерялась и не нашла, что сказать. Она так и стояла молча, разглядывая и нюхая розы, пока Хэмиш снимал плащ. Он все еще был в обычном деловом костюме: отлично сшитый двубортный серый пиджак, безукоризненная кремовая рубашка и галстук с маркой известного дизайнера. В таком виде он совершенно не был похож на человека, который собирается провести греховный уик-энд с любовницей.
— Макс возвращается домой сегодня, а не завтра, поэтому сегодня вечером я обязательно должен быть дома. Вот это, — он показал на вино, — утешительный приз.
Это была бутылка «Полли Фюме» — точь-в-точь такая же, как та, которую они распили, когда первый раз ужинали наедине.
— Оно холодное, — заверил Хэмиш. — Я открою?
— Открой, — улыбнулась Катриона. — В кухне есть штопор.
— Я никогда не был у тебя в кухне, — заметил он, идя вслед за ней. — Обычно мы прямиком направлялись в спальню. — Не отреагировав на это замечание, Катриона молча достала из ящика штопор и протянула ему. — Поверь мне, — усмехнулся Хэмиш и подмигнул, — я с удовольствием и на сей раз поступил бы так же, но хочу поговорить с тобой, а на то и на другое, к сожалению, не хватит времени.
Катриона поставила на столик два бокала и смотрела, как он наливает вино.
— О чем ты хочешь поговорить? — осторожно спросила она.
— О нас, разумеется, — сказал он, вручая ей бокал. — За твое здоровье!
— За твое здоровье, — механически откликнулась Катриона.
Они выпили, глядя друг на друга. Серебристо-серые глаза встретились с голубыми.
— Возьмем вино в комнату? — спросила она.
Хэмиш покачал головой.
— Нет, давай лучше посидим здесь, чтобы между нами был стол — так у меня будет меньше искушений.
Катриона пожала плечами.
— Хорошо, как хочешь. — Она придвинула себе стул.
— Похоже, тебя не очень расстроило то, что поездка сорвалась, — заметил он, усаживаясь на другой стул. — А я-то думал, ты ждешь ее с таким же нетерпением, как и я.
Катриона вспыхнула и приложила стакан к щеке, чтобы остудить разгоряченную кожу.
— Откровенно говоря, Хэмиш, я и не собиралась никуда ехать, — скороговоркой пробормотала она, как будто боялась, что запнется и не сможет продолжать. — Я даже не приготовила сумку.
— Почему? Что случилось? — Хэмиш был потрясен.
Катриона отпила глоток вина. Оно было легким и свежим, пахло солнцем и цветами и совсем не соответствовало воцарившейся в кухне атмосфере напряженности.
— Все то же самое, ничего нового. Я поняла это уже некоторое время назад, только у меня не хватало мужества признаться.
— Что поняла? — резко спросил он. — В чем признаться?
— Что мы больше не можем — что я больше не могу — продолжать отношения с женатым мужчиной, у которого есть девятилетний сын, — ответила Катриона и уже более твердо продолжала: — Когда мы поехали в Лондон, я еще не знала про Макса. Наверно, я должна была бы знать, но я не знала. Когда ты сказал мне, это было как разрыв бомбы.
— Не понимаю, — искренне недоумевал Хэмиш. — Почему?
Катриона запнулась. Ею овладело ощущение, будто ее все глубже и глубже засасывает в какую-то яму.
— Меня с самого начала мучили угрызения совести из-за того, что ты женат, но потом, когда я узнала про Брюса и Линду…
— Ты знала про Брюса и Линду? — громыхнул Хэмиш.
— Да. Я случайно застала их… э-э-э… вдвоем во время обеда у Невисов. И я подумала: если у нее есть любовник, почему у тебя не может быть любовницы? И почему ею не могу быть я?
— Вполне логично, но ты даже не побеспокоилась о том, чтобы рассказать мне о них. — Немного остыв, Хэмиш перешел от негодования к сарказму.
— Зачем мне было это делать? К чему это могло привести? Только превратить Брюса в твоего врага.
— Ах да, конечно, банковская лояльность, — цинично усмехнулся Хэмиш. — Ты не хотела кусать руку, которая тебя кормит.
— Если хочешь знать, Брюс и Линда в какой-то мере оказали тебе услугу, — храбро заявила Катриона. — Поскольку ты хотел, чтобы наши отношения стали постоянными, их роман был как нельзя более кстати. Но потом ты сказал мне про Макса.
— Ну, вряд ли я мог делать вид, что его не существует в природе, — воскликнул Хэмиш. — Правда, я никогда не догадывался о твоих чувствах. Почему ты ничего мне не говорила?
— Для этого просто не было времени. Ты упомянул о нем вскользь, когда уже опаздывал, — напомнила Катриона. — Ты торопился, чтобы забрать Макса из школы. Но, может быть, это было даже хорошо, потому что у меня появилось время, чтобы все обдумать и понять. Теперь я уверена — не только Макс встал между нами, но и я — мой характер. Ты, конечно, можешь сказать, что я чересчур самолюбива или эгоистична, но я просто не создана для того, чтобы быть второй скрипкой. Не могу жить с чувством вины и неуверенности.
Сжав руку в кулак, Хэмиш обрушил его на стол. Вино в бокалах заплескалось.
— Но это было две недели назад! Две недели, Катриона! Тебе не кажется, что ты все-таки могла хоть что-нибудь сказать мне о своих чувствах раньше? До того, как я вложил миллион фунтов в этот дурацкий фильм только потому, что я люблю тебя и ты попросила меня об этом!
— Он совсем не дурацкий — он совершенно… Ты — меня что?.. — упавшим голосом переспросила Катриона, когда осознала, что он сказал.
— Я люблю тебя, — повторил он, жадно шаря глазами по ее лицу. — Я и сам начал понимать это только в последние несколько дней. Как говорится, вот что делает разлука. В общем, мне кажется, я никогда ни к одной женщине не испытывал тех чувств, которые испытываю к тебе, Катриона. Ты постоянно занимаешь мои мысли, ты отвлекаешь меня от работы, ты тревожишь мой сон. Это глупо и странно, и это совершенно не соответствует моей натуре, но тем не менее это так. — Хэмиш схватился за голову. — И теперь ты преспокойно сообщаешь мне, что две недели назад решила, что с тебя довольно! — Он бросил на Катриону полный гнева и укоризны взгляд, от которого у нее перехватило дыхание.
— Я… Я — мне очень жаль, — еле слышно прошептала она. — Я не хотела. Так случилось.
— Но почему ты мне не сказала? — настаивал Хэмиш. — Ты не играешь со мной в открытую, Катриона, и мне это не нравится.
Он ожидал, что его признание вызовет трепет, может быть, волнение, она будет растрогана, очарована и, уж конечно, счастлива. Вместо этого она испуганно смотрела на него, как затравленная лань.
Катриона покачала головой. Ее глаза наполнились слезами.
— Я знаю, что не была честна с тобой. Я вела себя ужасно и раскаиваюсь. Мне остается только надеяться, что ты простишь меня.
О Господи, подумала она, а вдруг он узнает об Андро?
— Я не хочу тебя прощать или не прощать, — рассердился Хэмиш. — Я только хочу любить тебя и чтобы ты меня любила. Можешь ты это понять?
Катриона вспыхнула.
— Нет. Нет, я не могу понять. Мне кажется, теперь ты не совсем честен. Ты хочешь иметь жену и сына и одновременно — постоянную женщину на стороне. Но я никогда бы не пошла на это, даже если бы любила тебя так, как тебе этого хочется, Хэмиш. Я уже говорила — я слишком эгоистична. Я хочу быть главной и единственной — говоря банковским языком, я хочу быть объединенным счетом, а не маленьким тайным вкладом, к которому обращаются только изредка, от случая к случаю. — Катриона залпом допила вино и скривилась: эта штука гораздо вкуснее, когда человек счастлив. Когда ему плохо, она кажется горькой.
— Я думал, мы будем счастливы, — сказал Хэмиш. — Я заказал на воскресенье номер в старинном замке на побережье и уже предвкушал, как увезу тебя туда и мы будем любить друг друга в той кровати, где, по преданию, Мария Стюарт когда-то спала с лордом Босуэлом.
Катриона вздрогнула.
— И посмотри, что с ними стало, — мрачно пошутила она. — Я не уверена, что нам нужно тревожить такие роковые тени.
— Можно взглянуть на это и с другой стороны, — возразил Хэмиш, — например, увидеть в них бесстрашных любовников, которые вопреки всему предавались своей страсти. Я предпочитаю романтическую точку зрения.
Катриона с сожалением покачала головой.
— Мне очень жаль, Хэмиш. Прости. Я уже попробовала «страсть вопреки всему». Ничего не получается.
— Но еще может получиться, — настаивал Хэмиш. — Особенно теперь, когда мы откровенно объяснились. Ты знаешь, что для меня ты не просто «женщина на стороне», как ты это назвала, а я знаю, что ты не хочешь подвергать опасности будущее моего мальчика. Но обе эти проблемы разрешимы. Мы справимся с ними, Катриона, обещаю! Ты увидишь, что быть любовницей богатого мужчины вовсе не означает быть второй скрипкой. У тебя будет все, что ты захочешь. Мы станем вместе появляться на людях. Я даже расскажу о нас Линде. Ей придется с этим примириться. Ничего, она очень практичная, эта Линда, реально смотрит на вещи и легко адаптируется.
Произнося этот монолог, Хэмиш встал и, обогнув стол, приблизился к Катрионе. Не понимая, что он намерен делать, она двинулась ему навстречу. Мысли вихрем кружили у нее в голове. Она могла бы многое возразить Хэмишу, но одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы она побоялась раскрыть рот. Точно так же Катриона не смогла оттолкнуть его, когда он сгреб ее в объятия и поцеловал. Это не был требовательный или грубый поцелуй, это было твердое, долгое подтверждение его чувств и намерений, наполненное желанием и обещанием.
— Подумай обо всем, — мягко сказал Хэмиш. Его голубые глаза смотрели на нее нежнее, чем когда-либо раньше. — Сейчас мне нужно идти, но не покидай меня только из-за Макса. Я никогда не допущу, чтобы он страдал. Он мой сын, и он очень для меня важен. Но и ты — тоже. И не забудь, что у нас уже есть кое-что общее: миллион фунтов, которые мы вложили в фильм. Это и будет нашим совместным предприятием, нашим «объединенным счетом». — Он подмигнул. — Я ведь пошел на это не вслепую. Теперь я уже очень много знаю о «Пресипити Сити Продакшнз», в том числе и то, кто его директор. Твой приятель, этот цыганского вида актер, оказался совсем не так прост, как кажется с виду. Я приеду за тобой в воскресенье, около трех. Не нужно меня провожать, я выйду сам. До свидания, моя дорогая, до воскресенья.
Катриона была словно в тумане. Откуда-то издалека донесся щелчок замка на входной двери. Что произошло? Что он имел в виду? Знает ли он все о ней и об Андро? Известно ли ему, что Андро сын лорда Невиса? Осознает ли Хэмиш до конца, насколько все сложно и запутанно? И сумеет ли она распутать этот клубок? Может быть, с ее стороны безумно надеяться, что достаточно просто сказать ему «прощай», и он уйдет?
Вопросы один за другим вспыхивали у Катрионы в голове только затем, чтобы потом повторяться снова и снова, до тех пор, пока она не почувствовала себя больной. Но она не могла ответить ни на один из них.