(В а н е с с а)
По тропинке — мимо сарая да к дощатому «товарищу».
Едва только мимо сенника, как громом узнаю Его смех. Ее голос.
— Рогожин, Вы на меня сегодня дурно влияете… — хихикает.
— Это я-то? — возмущенное сквозь хохот.
— Ты… ты, — бархатом.
Вдруг протяжной, пробивающей дрожью, стон. Ее стон.
— Федь, ну… — отчаянное.
И снова протяжное… зов похоти.
Прибилась, прижалась я невольно к наличнику у входа. Ноги подкосились. Сердце окаменело, забыв свой ход. Волосы зашевелились на голове. Задыхаюсь.
Горю. Вся внутри горю от охватившего меня кошмара.
— М-м-м… — протяжное, сладострастное. — Ты сегодня такой зверь.
Расстрелом.
Взорвалось тотчас все во мне.
Стон. Ее. Его.
Потекли реки крови из моей души.
Сжалась я от боли, от ужаса.
Присела на корточки.
«С*ка ты! А не… зверь», — грохнулась я на колени, давясь слезами.
И снова ее стон, разрывая, добивая меня окончательно.
Вдруг где-то шорох — током меня пронзая.
На четвереньках поползла. Еще миг — и сорвалась на ноги. Сама даже не поняла — как кинулась вперед. В сторону туалета. Прижалась к дощатой стенке.
Сгораю. Поистине, сгораю заживо. В голове — ад. Захлебываюсь немыми рыданиями. А в голове не проходящим звоном ее стон.
И снова где-то чьи-то шаги.
Срываюсь на бег: выныриваю из-за угла — и в сторону беседки.
— Ты чего? — чье-то мужское, кого чуть с ног не сбила.
Прожогом… куда глаза глядят.
— Кто вино? — слышу отчетливо слова Вали.
К столу — выхватываю протянутую бутылку.
— Ого, мать! — гвоздями шутка, которую даже не осознаю до конца.
Агония. Сожрала меня агония.
Бег, переходящий на торопливую ходьбу.
А затем и вовсе ватные ноги — едва снова удерживают меня вертикально.
Вышла к озеру.
По тонкой тропинке вдоль берега через лес, наощупь, теряясь в сумерках, таких же отбросах, как и я, дара Закатного Светила — и затерялась среди высокого подлеска. Присела, поджав под себя ноги.
Легкое, шизофреническое покачивание вперед-назад.
Таращу очи, захлебываясь мыслями.
Грохочет ожившее сердце. Предсмертный бой.
Больная фантазия, рисуя катастрофические картины.
Глоток за глотком, морщась. Но не так от спирта, как от отвращения.
ДУРА! Я — ДУРА!
Наивная корова, мечтающая летать.
«Зверь».
Зверь…
С*ка ты, а не зверь. С*ка! А я — конченная, тупорылая идиотка.
(Ф е д о р)
Ну вот, называется, пошел спать. Увязалась, что та болячка.
Хотя… глупо было ожидать что-то иное.
Залезла сверху.
Морщусь:
— Инна, я устал.
— Ну да, — хихикает ехидно. — Смешно.
— Что смешного? — невольно грублю. А башка, и вправду, раскалывается.
Душу готов отдать, лишь бы уснуть. Идиот, надо было еще днем лечь!
— Ин, харе прикалываться, — раздраженно. — Я же тебе сказал — я устал. Видимо, водка не пошла. Хреново мне. Не понимаешь? — гневно. Вперил в нее взгляд.
Коварно ухмыляется. Движение — и стащила с себя майку.
Ошалел я, завидев ее голую:
— Ты че… без лифа?
— А ты только заметил? — удивленное.
— А че эт ты? — поддаюсь, улыбаюсь. Руки сами невольно потянулись к предложенному. Сжал жадно — тотчас похотью отозвалось мое тело. Прильнул губами к торчащему соску, вобрал в себя, скользнул языком. Тихо застонала. — Ты ж не любитель? — шепчу.
— Просто… Рогожин, Вы на меня сегодня дурно влияете… — хихикает, задыхаясь уже от желания.
— Это я-то? — возмущенное сквозь смех. Отстраняюсь. Оперся руками по бокам. Очи в очи.
— Ты… ты, — бархатом. Прижалась ко мне, пробираясь руками под футболку, гладя живот.
Выгнулась кошкой на мне, и снова сжала бедра, притиснулась ко мне вплотную, да так, что ощутил ее собой. Жажда напряжением передалась, разразилась во мне, откликнувшись новым, срывающим уже с катушек, зовом продолжения. Невольно облизался. Гулкий, похотливый, заводящий стон этой заразы.
— Федь, ну… — отчаянное ее, вымаливая участия.
И снова движение, имитируя секс.
— М-м-м… — протяжное, сладострастное. — Ты сегодня такой зверь, — паясничает, гадина.
Невольно улыбаюсь, поддаваясь на ее настроение, ловкие покачивания, движения на мне, ласку рук, губ, языка не шее, посасывания мочки уха. С*чка. Да даже в одежде… эта негодяйка умеет доставить удовольствие. Адреналин по крови. Желание взрывом.
И снова стон.
— Инна! — гневно. Тотчас дернулся я, осознавая, что еще одно ее движение — и верно сорвусь.
Силой заставляю ее замереть. Лицом к лицу. Впивается поцелуем в губы. Взвыл от жути. От голода. Но, короткий, машинальный ответ, и вновь пытаюсь ее стащить с себя.
— Это из-за нее? Да? — отчаянное сопротивление. Поддаюсь — замер.
Отстранился немного назад, дабы отчетливо видеть лицо Инессы.
— Ты опять? — злобное.
— Ты уже сколько времени от меня бегаешь: то одно, то другое, — несмело, но окончательно. Опустила смущенно взор. — Скоро глобальное потепление даже приплетешь. Я устала. ЭТО Я! Я устала, — взбешенное. Очи в очи. — Федь, хватит, а! Не нужна, скажи! Чего ты меня мучаешь?! — взмах ресниц и потекли по щекам слезы.
Сжалось от боли мое сердце. Потух пожар.
Идиот. Какой же я идиот!
— Ну… ну хватит, — в момент дернулся. Прижал ее к себе — поддалась. Поцелуй в щеку. — Малыш, не плачь. Всё наладится.
— Но не с тобой, да? — горьким шепотом.
— Успокойся, — сильнее стиснул ее в объятиях. Робкая дорожка поцелуев по щеке — и слились губы в запойной ласке.
А перед глазами… Ваня.
С*ка.
Резво оторвался, отстранился. Притиснул к груди свою несчастную, зарылся носом в волосы. Шумный, горестный вздох.
Как бы я не старался… а всё равно в итоге — предатель.
Как не крути, а для обоих — гнида.
— Ин… давай спать? — отваживаюсь на звук.
— Так он… вроде, как готов же… — улыбается, смущенно закусив губу. Взгляд впился мне в глаза. — Давай, я все сама сделаю? Я сверху? Ну… — дует свои красивые, пухлые губки.
Нервически сглотнул я слюну. Мне кажется, я сейчас точно волком взвою и взорвется мозг. И не только… мозг.
Напором:
— Ин, давай спать, — твердо и решительно.
И снова сопротивление. Но мое стальное выжидание — и сдалась, слезла с меня. Разалелась рядом. Вторю ей. Руки сжались в кулаки.
Взоры в потолок. Как бы теперь еще успокоится.
Придурок.
— А ты бы хотел жить в деревне? — не унимается мой палач.
— Спать, Ин. Спать, — едва уже не чиркая от злости зубами.
(В а н е с с а)
Уснула. Видимо, алкоголь и полоумные грезы о том, как бы сейчас утопиться в этом озере (которое битый час сверлила взглядом), убаюкали, утащили меня в хмельной сон.
Дернулась я от очередного выстрела луча света мне в лицо. Прикрылась рукой.
— Ах, вот ты, б***ь, где! Ва-ань, — протянул с укором. Узнаю голос Шмелева.
Движение ближе — и присел рядом. Уложил свой фонарик на землю, рядом со мной.
Морщусь, но все же всматриваюсь в его лицо — дабы в конец увериться, что не спутала «гостя».
Глеб. Хорошо или плохо, но Глеб.
— Мы там уже все обыскались тебя. Рогожин уже целую взбучку всем устроил и истерику. Крестовый поход организовал.
И снова этот Рогожин! Будь он уже неладен! НЕНАВИЖУ ГАДА!
— Ты че это… сюда забралась? — продолжил мой фанатик доставучий. — Я тебя там всё ждал, выглядал… А ты… Ты че… — вдруг движение куда-то вбок. Тихо смеется: — В одно жало, что ли, всё выдула? — поднял (не сразу разглядела, поняла) бутылку, покачал ее, оценивая заодно и на свет степень наполненности тары.
— Потуши фонарик, пожалуйста, — невольно поморщилась я, вновь прикрывшись рукой, не выдерживая уже ничего. — Глаза болят.
Шорох — поспешно подчинился. В момент разлеглась тьма.
Движение ближе ко мне, по-прежнему вприсядку (едва различаю очертания в размытом свете далекого лживого светила).
— Ты встать-то хоть сможешь? — и снова смех. Обдал его запах. Запах дурмана — алкоголя и сигарет. Ужалило чужое тепло.
Попытка обнять меня, помочь подняться.
Но сопротивляюсь, не поддаюсь.
Обмерла я, расстрелянная, прожженная шальной мыслью.
— Глеб, — несмело.
— А? — дернулся. Ослабил напор. Поворот головы — и наши губы на расстоянии вдоха.
— Ты еще хочешь со мной переспать?
— Че? — оторопел. Окоченел, расслабив объятия.
Шепчу отчаянно, прикрыв веки. Давлюсь страхом. Ужасом.
— Ты еще хочешь со мной переспать? — чуть громче.
Заколотилось еще усерднее его сердце, грохоча громом, разливая жуткое волнение и во мне заодно.
— Вань, ты чего? — нервически рассмеялся, но тотчас осекся.
— Хочешь? — уверенно. Твердо я. Веки распахнула. Взгляды встретились. И пусть размытый фокус — вызов принят.
Резво впился поцелуем мне в губы. Несмело отвечаю, но еще миг — и отворачиваюсь.
Понимает всё по-своему — голодные, откровенные поцелуи в шею, скользя языком. Поежилась я от гадких ощущений. Но держусь — силу воли в кулак и терплю.
Пошло прошелся руками по телу, сжимая грудь. Резвый напор — и повалил меня на траву — подчиняюсь.
Забрался мне под сарафан — усердия снять его.
— Не надо, — взволнованно гаркнула, ухватив Глеба за руки.
— Че? — удивленное.
— Так. Давай так. Без прелюдий. Пока нас не застали…
— А-а, — радостное, сквозь смех.
К белью — и ловко стащил оное с меня. И снова покоряюсь, помогаю.
Шорох, звон ремня, высвобождая себя от одежины. Он. Прижался ко мне. Протиснулся меж бедер — безропотно обвилась ногами вокруг поясницы. Дрожу от разрывающего сознание страха.
И снова поцелуи — силится коснуться моих губ, но отворачиваюсь.
До боли в груди, до кома в горле мерзко, волосы дыбом встают, осознавая, что творю… и с кем. Но… не отступлю.
Федя… Федя. Мысли только о нем. И что они творили с Инной.
Отчаянный напор — боль до одури там, внизу. Сжимаюсь от кошмара. Еще его попытка. Нервический смех:
— Узкая какая… Ты там не ц*лка, случаем? — гогочет смущенно Шмелев.
— Нет, — нагло вру, еще усерднее отворачиваясь, увиливая от его ласк губ, языка. А слезы уже застыли на моих глазах. Задыхаюсь. Вот-вот взорвусь рыданиями.
— Б***ь! Зай, расслабься! — нервозное. И снова его поступательные движения…
Боль. Отвращение. И снова сжимаюсь от ужаса.
Не могу. Не могу я так!
Но терплю.
— Вань… Вань, ты че, плачешь? — дернулся. Попытка заглянуть мне в лицо, но отворачиваюсь. Прикрываюсь руками. Хочет силой развернуть, отдернуть мои ладони — отбиваюсь. Резвое сопротивление: его, мое. Невольная драка. Сорвалась — зарыдала я вслух, захлебываясь эмоциями, сумасшествием.
— Б***ь! Малая, ты че?! — ошалев. Отстранился.
Отчаянно поджала я под себя ноги и еще сильнее завыла, сгорая от позора и никчемности.
«Уж лучше бы умерла. Умерла я. Умерла!» — набатом психопатия в голове.
Конченная я. Конченная! Лучше бы сдохла! Там еще — в больнице!
Убежал. Сбежал от меня мой почитатель.
Живо задергался на месте. Движения, натягивая на себя белье, брюки, — и умчал. Бросил одну, использованную. Вещь.