Так или иначе… я смирилась.
Алена была права. Когда родился малыш, всё остальное просто отошло на задний план. Все эти предрассудки, паника, глупые надежды и мечты. Всё кануло в Лету.
Я нужна этой крохе, и никого больше нет у него помимо меня. И я все сделаю, чтобы он был счастлив. Даже если цена тому — моя собственная жизнь, судьба.
Прошла и паника, гнев, ненависть к Лене. Безропотность и здесь поселилась. Он старался быть заботливым, внимательным мужем, добытчиком, защитником семьи — а я… хорошей хозяйкой в доме и покорной женой. Даже постель перестала быть для меня адом.
Со всем смирилась. Приходила ночь — и я выполняла то, что обязана выполнять любая жена. Долг. Самый что не есть… супружеский долг. И временами это даже приносило мне удовольствие.
Аннет. Еще одна мудрая советчица, женщина в моей судьбе. Хотя, наверно, ее метод я и сама интуитивно знала… (тогда еще, на даче, когда со Шмелевым решилась: выпивка выпивкой, но все же происходящее осознавала и было действительно добровольно, хоть и в пылу гнева, обиды, боли). Но… тем не менее… совести, наглости мне не хватало, видимо, на такое самостоятельно решиться. А тут — с чужой подачи, как некое добро… на возможность сохранить мир в семье, равновесие в себе… и силы не сойти с ума, существовать и дальше.
Со вторым ребенком пока решили повременить, дабы сначала этого до ума довести. Пусть чуть старше станет, тогда и о прибавлении подумаем. Леня подумает. Так что таблетки противозачаточные отныне пила с позволения, не таясь.
Отныне и навсегда я стала Ванессой Серебровой. Я нашла в себе смирение и приняла свою судьбу. Долг есть долг. И его надо отдавать. Будь это перед отцом, мужем… или сыном.
С родителями я больше не общалась. В принципе, как и вообще ни с кем другим: ни подруг, ни друзей. Всё свое внимание уделяла семье и домашним хлопотам.
Свекровь и свекор хорошие мне достались. И пусть и слова доброго от них не дождешься, зато и злым не баловали. Сын взрослый, а потому и нос свой даже не показывали… За что без меры благодарна.
Внука видели строго по праздникам, и то… в основном его сам Леня к ним возил на сей светский раут (дабы побыть без тотального контроля молодой, перепуганной мамочки). И не то, чтоб недолюбливали меня или Малого. Нет. Просто люди такие, да и у них дел по горло. Настоящий выходной, по сути, выпадал исключительно на все те же праздники. Праздник становился праздником, и я могла хоть немного передохнуть.
Так что… никаких претензий: у них — ко мне, а у меня — к ним.
Позже, не знаю, с чьей доброй подсказки, или сам догадался, нашел временную нянечку (от постоянных услуг отказались — не любит Леня чужих людей в доме — и в этом мы с ним едины). Так что немного, а смогла хоть иногда разгружаться или выкручиваться из сложных ситуаций.
Сын подрос, и вот уже недавно мы отпраздновали два годика. Увы, пришлось всем вместе собраться: с настоятельной просьбы мужа позвали даже моего отца, мать и Аннет. Были и его родители.
Тот еще личный ад для меня.
После всего… как бы ни странно звучало, только на Аннет спокойно и могла смотреть. И то, потому что на нее мне было глубоко плевать.
Отпраздновали, поставили галочку — и на том спасибо. Ребенок счастлив, а что еще любящей матери нужно?
Да только это было лишь начало. Начало перемен.
Леня взялся меня таскать с собой на свои корпоративы… и дружеские посиделки. Нет, не всегда, но как для меня, затворника, довольно часто.
Нашлось место в моей жизни и даже новым друзьям. Для меня — новым.
Матросов «Жорик». Тот самый, что радетельным Свидетелем на нашей свадьбе был, и у которого не раз оставался после пьянок ночевать мой муженек.
Отныне и меня приобщили к этому обществу, всучив новые обязанности, в том числе мило улыбаться тем, кто искренне раздражал.
— Нашел бы он уже себе постоянную как-нибудь девушку, вон сколько нормальных ходит! — гневно выпалила я, стоя у зеркала, прихорашиваясь на очередной такой «развеселый» поход.
Странный хохот в ответ, отчего тотчас выглянула я из гардеробной, уставилась на мужа:
— Что? — округлила очи.
— Ты как в воду глядишь, — ядовитая ухмылка.
— Да ладно? — не сдержалась от язвы и я. — Определился-таки?
— Ну, — пожал плечами, застегивая запонки на рукавах, — до свадьбы явно далеко, за нее слово никто не вписывал, — игнорирую (старая, дурная тема, которой уже меня не проймешь). — А так… да. Любо-оф-ф там страшная.
Гоготнул, но вмиг осекся. Взгляд на меня:
— А ты чего застыла? Собирайся быстрее. Ждут нас уже, небось. Вот как раз и познакомишься.
— Так няня же еще не пришла, — возмущенно.
— Придет-придет.
Это даже не залпы из пушек, и не осколочная граната в мое сознание. Нет. Термоядерный взрыв в пекельном количестве тротилового эквивалента.
Маргарита Рогожина. Она же Рита, али, как модно отныне, Марго.
— Я ее знаю, — вытаращила очи на мужа, едва мы остались одни (Жора отошел позвонить, а Рита — в уборную).
— Да ладно! — язвительная ухмылка. — И что? Моветон?
— Да причем тут! — едва не визгом возмущения. — Нет, конечно. Она умница. Но… она же еще ребенок!
— Ну, — откинулся на спинку стула. — Главное, что восемнадцать есть, а там… Ты тоже у меня не старушкой была.
Виновато опустила голову.
— Ванесс, пусть они сами разбираются. Главное, — ехидный смех, — лишь бы все в пределах закона, не хотелось бы свои связи подключать, дабы его из тюрьмы потом вытаскивать.
— О чем говорим? Чего грустим? — раздался вдруг голос мужчины. Георгий. Конечно, кто как не этот докучливый дяденька (а возрастом он даже постарше Лени будет).
— Да это… — тотчас отозвался мой муженек. — Меню рассматриваем. Думаем, что на десерт.
— А… — присел рядом. Беглый взор по сторонам, выискивая, видимо, свою даму, и вперил взор на товарища: — Это пусть наши дамы решают. Мы же с тобой на другой десертной диете, — гоготнул.
Раздраженно вскинула я бровями, но смолчала. Пошлые намеки от Жоры — та еще тонкая работа мастера, хоть записывай и цитируй.
— Чего-то моя мамзель и вовсе затерялась, — горестно (наигранно) вздохнул Георгий и принялся и дальше уплетать свой ужин.
— Я ее поищу, — будто черт из табакерки, вскочила я с места.
— Я думала, ты и не догадаешься прийти сюда, — вместо удивления, выпалила мне Рогожина, едва я нырнула в уборную.
В растерянности взор по сторонам — и покорно шаг ближе.
— А… э… прости.
— Ну, спрашивай, — вызовом обронила та вновь мне, поторапливая мое занудство. — А то весь вечер поедаешь глазами, — ироническая усмешка.
— Ты же Рогожина? — невольно дрогнул голос, едва заветное слово обронила вслух.
Ухмыльнулась:
— Я тебя тоже узнала. Ты — Ваня, да?
Закивала я поспешно головой, пряча от стыда очи:
— Только муж не любит, когда так коверкают мое имя. Ванесса, Несса.
— Понятно, — скривилась на мгновение девушка.
— К-как там… — запнулась я, глотнув звук; учтиво подняла взор, уставившись ей в лицо, — Н-ника?
— Ника или Федя? — саркастический смех.
Поежилась я от правды.
— Об-ба. Оба, конечно, — заикнулась.
— Да что им?.. Одна учится, здесь, как и я, в городе. На переводчика поступила. А брательник — сидит, не кашляет: семь расписных лет на гос. обеспечении — лафа.
Жуткое, терзающее как душу, так и плоть молчание. Взгляд по сторонам, проводя заодно невольных слушателей на выход, как, едва я вновь осмелилась заговорить, тотчас перебила меня Рита:
— Только можно просьбу?
Запнулась я в удивлении. Мгновение — и лихорадочно закивала в одобрении:
— Да, конечно.
— Только не говори, что ты меня знаешь. Ну…
— Уже, — испуганно обронила я, но в момент осеклась, закусив от стыда губу.
— Б***ь! — окоченела та в возмущении, гневно скривившись. — И про брата?
— Н-нет! — в ужасе замотала я головой.
— И не надо! — приказом. — Не хочу, чтоб Жора знал… из какого дерьма я вылезла! Хорошо? — не менее грозным требованием.
Обмерла я… не имея возможности до конца осознать, внять услышанному.
Но еще секунды — и покорно закивала.
«Дерьма»?
Сдружились. Волей, али неволей — но очень сдружились мы с Ритой. Она была тайной моей ниточкой с прошлым, с Рожиными… с моим Федькой, даже если и отрицала все это, скрывала и ненавидела. Даже если впредь я никогда не осмеливалась вновь о Них заговорить, Маргарита стала глотком свежего воздуха… в моей камере смертников, где уже выкачали кислород и вот-вот пустят газ.
А Леня только и был счастлив. Теперь он не нервничал, что я переживала, когда он отправлялся на свои «дружеские попойки», и даже на сих раутах больше не была обузой. Едва переступали порог заведения — как тотчас меня благополучно спихивали на мою «новую подругу» Риту, а сами отправлялись пробовать «новые сорта коньяка» (будто наизусть вы их уже не выучили!). Да и всего-то… из дорогих и «…стоящих, — как тот же Серебров и выражается, — раз, два и обчелся».
Но недолго счастье было. Не прошло и полгода, как Жора «устал» от постоянства, «рутины», «однотипности». А попросту, кобель ушел в загул.
И, что самое, наверно, страшное, обидное, Рита готова была ему это прощать. Да только… только Георгию сие не надобно было.
На следующий «раут» Матросов привел уже новую «пассию». Причем, судя по виду, еще моложе Рогожиной. Одна надежда, что Леня прав, и тот следит, дабы «девочкам» было восемнадцать.
Мерзкий ублюдок. Не зря меня от него тошнило. И что в нем такого нашел Серебров — непонятно, ведь по характеру и отношению к жизни — сплошная противоположность.