Не знаю, не помню уже, как втолкнула себя в подъезд. Как добрела, доволочила себя до квартиры.
Засунуть ключ в замочную скважину — и прокрутить.
Еще мгновение — рухнула. На колени рухнула посреди коридора. И завыла. Дико, горько. Отчаянно. Как еще никогда. Раздирая горло до крови.
Пришла в себя лишь под вечер. В квартире уже даже сумерки поселились.
Все тот же коридор, да я… на полу. Попытка встать, как тотчас голова жутким кругом, да так, как еще никогда. Попытка сесть, опереться спиной на стену — и снова неудача.
Разлеглась на паркете. Испуганный взор в потолок.
Господи, что творится?
А Федька! Федька-то в садике!
И снова храбрая попытка быть сильнее телесной слабости. Да не в этот миг — карусель прожогом рванула в бег, а страх сдавил разум. Грохнулась вновь обреченно, заныв от ужаса.
Что делать? Кому звонить?
Я умираю?
Дотянуться до сумки, достать телефон на ощупь и, снова разлегшись на спине, вперить взор в экран: шестой час. Черт дери! Но еще успеваю.
Живо набрать номер сначала один, потом второй…
— Леня… мне плохо, — горестно, моля спасти, уберечь от происходящего, что расплатой жестокой пришло ко мне… за мгновения украденного, беззаконного счастья.
— Ванесс, ты же знаешь! — раздраженно. — Я не могу. Врача вызови, таблетки какие-то выпей. Няне, в конце концов, позвони!
— Она не может! Я уже звонила!
— Ну не знаю! — гневно. — Ладно, мне пора. На меня народ уже злобно косится. Потом перезвоню.
Не перезвонил.
Врача… не знаю куда, что. Как я его встречу? Не ползком же перед ним, на карачках.
Пробежаться глазами по куцему списку вызовов и контактов в телефоне (и то, в основном администрации, регистратуры и тому подобное). Номер… без подписи свежей раной.
Еще ниже — и обмерла. Выбор сделан.
— Привет, Рит. Это Ванесса, Ваня Сереброва. Если еще помнишь…
И пусть фыркала та, и пусть взрывалась ругательствами от недовольства, но буквально час — и позвонила в дверь.
Ползком, на карачках к замку. Но вдруг движение ручки — и само полотно дрогнуло.
— Ну, где тут умирающий? — залились ее уста язвительной ухмылкой. Рогожина.
Кое-как дотащила меня до дивана в зале. Принесла воды. Взор по сторонам и замерла посреди комнаты, руки в боки.
— Ну, и что делать будем?
— Заберешь его? — испуганно.
— Да заберу, заберу! — раздраженно гаркнула. Прошлась и присела рядом, у моих ног. — Как же так угораздило? Что произошло?
— Не знаю, — виновато опустила очи.
— А кто знает? И что потом?
— Врача вызвать.
— Ночью? — едкое.
— Ну… платного… или уже до утра, — растеряно я промямлила.
— Или скорую, — грубое Маргариты. — Ладно. Пойду по твоего малого. А там подумаем.
— У тебя паспорт есть? Ну или… права там.
— Ага, — сквозь смех. — Читательский билет.
— Блин, — опустила я очи. — Вот я дура.
— Да не боись! Заберу! Звони — предупреждай. И свой паспорт давай. Как-нибудь да выпрошу. Не оставят же его они себе, — гоготнула.
Скривилась я в печальной улыбке. А на глазах уже застыли слезы.
Приготовила ужин. Накормила Малого. А там и меня принялась бульоном отпаивать.
— По Жоре скучаешь? — несмело отважилась я.
— Шутишь?! — возмущением. — Он такой придурок… Нет, конечно!
— Я думала… ты его любила, — тихо; спрятав пристыжено очи.
Прыснула от смеха.
— Кого? Его? — мгновение, дабы совладать с собой. — Нет. Куда там?.. Это ты вон… пристроена: семья, богатый, заботливый муж, ребенок. Это твоя прерогатива… мечтать о какой-то там любви. А мне… с моей-то… историей, "резюме" — только о реальности и думать. Хотя… вроде, как сейчас… что-то особенное. А так… какая там любовь? — искренне; едва слышно. Повесив в печали голову. — Хотя… было конечно, — ядовито улыбнулась сама над собой. — Давно еще. Мой первый… Боже!.. Как я сходила по нем с ума. Проходу не давала. Женатик чертов. А потом… потом поняла все. Педофил х*ров. Я ему была интересна… пока недоступна была, а потом… А потом, — шумный вздох, заливаясь смехом. Отставила тарелку на журнальный столик. Встала со стула. — А потом суп с котом. Так что нет, Вань, — обмерла у порога, на выходе из залы. Взор на меня: — Какой там Жора?! Ушел — и ушел. Он и свою ту мамзель уже бросил.
— Знаю, — опустила я очи пристыжено.
— И еще с десяток бросит. Так что… даже не обидно. Хоть сколько — а я жила в достатке. И заботе. А любовь — удел богатых… когда не надо думать, чем завтра себя… и своих детей кормить.
— Ты беременна? — глупо вырвалось.
— Фу! — тотчас передернуло ее всю. Скривилась. — Не каркай! Не хватало мне еще на аборт тащиться! Хотя… с этим… — загадочно улыбнулась, взгляд растаял.
— Кто он? — несмело.
— Да… так, — поморщилась. — Федькин друг, — тихо, едва различимо буркнула. — А, кстати! — будто прозрела. — Федьку-то выпустили! Знаешь?!
Окаменела я тотчас вся изнутри, прибитая подтверждением: не приснилось, не причудилось. Действительно… Рогожин вернулся.
Еще миг ее зрительного давления, неловкости, моей храбрости — и закивала я головой:
— Да. Знаю.
Дождалась Ритка и со мной приезда скорой. Оглядел меня врач и буквально сразу вынес вердикт:
— Нервничала?
Виновато спрятала я взор:
— Да.
Шумный вздох — и скривился мужчина:
— Девчата-девчата. Такие молодые, а уже совсем… Не бережете вы себя! Все болезни — от нервов! Вы же матери! Кто будущая, а кто вон, — кивнул на Федьку, застывшего на пороге, прячущегося за наличником двери. — Успокоительное пропить. Желательно постельный режим, пока это все… ну а дальше — свежий воздух и позитивные мысли, эмоции.
— Может, останешься? — окликнула я Рогожину, которая уже принялась обуваться в коридоре.
Шаги ближе — и замерла та у двери. Взор на меня:
— Не могу, — печально скривилась.
— Поздно уже, — поморщилась я. Попытка сесть, но тотчас вновь голова пошла кругом — заныла я от безысходности, сражаясь с чувствами.
— Да спи ты! — махнула та на меня рукой. — И Федька вон уже уснул. А поеду. Меня мой ждет… Не любит, когда я где-то без него лажу. Да и… — ухмыльнулась пристыжено. — Это же мужики — за ними надо глаз да глаз.
Улыбнулась я понимающе:
— Спасибо тебе большое… за все.
— Да… не за что. Сочтемся, — ухмыльнулась. — Жизнь длинная. Может, и ты меня когда выручишь.
— С радостью.
— Да я шучу, — разворот и пошла на выход. — Пока!