В сторону "КПП" СИЗО — а там людей… просто жуть жуткая. Поежилась я от волнения. Несмело в сторону окошка, да чуть заживо не задавили — затолкали обратно:
— Девушка, вы куда?
— Да имейте совесть!
— Ишь, щимится!
— Эй, Малая! Иди сюда! — слышится эхом на фоне прочего шума. — Ванесса! Сереброва, иди сюда!
Резво оборачиваюсь. Взгляд около. А тут и сам виновник: Алексей.
Поспешно докуривает сигарету и бросает в мусорку бычок.
Шаги ближе:
— Чего-то ты уж… совсем долго. Я прям заждался.
— Простите, — виновато опустила голову.
— Пошли.
Под недовольные косые взгляды, цыканья провел внутрь.
— Вон над кем надо было трудиться, а не посылку собирать. Гляди, тоже бы по-быстрому пропустили.
Досмотр личный и сумки.
— Так, а документы?
— Андрюх, она со мной, — скривился в хитрой ухмылке и подмигнул.
— И что? У нас же порядок, — вылупил на нас очи под два метра роста дяденька.
— Да это сеструха моя! Двоюродная! Из села! Документы вот, пока ехала, посеяла. Дура набитая! Че, не видно? — метнул взгляд. — Блин, ты что, мне не веришь?
Скривился недовольно.
— Ну… если только под твою ответственность, — шепнул на ухо, но как-то так, что даже я услышала.
— Ну так, а под чью ж еще? — гоготнул Леша, пожал плечами.
По коридору — и в зал ожидания.
— Присядь, — кивнул на пустующий стул Алёша.
— Он сломанный, — тотчас отозвался кто-то, кто стоял у окна, подпирая решетки.
Оторопел мой Проводник. Взор около — и вдруг командным голосом как рявкнет:
— Так! А ну быстро, — кивнул на мужчин, что расселись на складных деревянных, не менее убитых чем этот, ненужный никому, сидениях, — нормальное место беременной женщине уступили!
— Мы все здесь… беременны, начальник, — гоготнул противный, дерзкий баритон.
— Я че-т не понял! — взбешенно в момент подался вперед. — Вы че, б***ь, тут, в родной барак попали?! А ну быстро встал! — вперил в кого-то взгляд. Поежилась я от страха.
— Да это не я! — испуганно отозвался мужчина.
— Все встали, быстро! А то сейчас быстро свиданки все ваши закончатся, не начавшись!
— Да чего ты, начальник? Не кипишуй!
Резво подчинился народ — встал со стульев, отступили в сторону.
— Садись! — рявкнул на меня, но тут же осекся Алёша. Поморщился от неловкости. Разворот — и пошел куда-то, далее урегулировать дела, согласно своему плану.
— О, как перед бабой перья встопорщил-то. Небось, перепало че, — гоготнул кто-то.
— Перепало бы — не топырщился. Наоборот: весь в ожидании, — рассмеялся уже и другой.
— Да дрыщавая она какая-то… как для беременной, — неожиданно отозвалась какая-то девушка. — Я тоже так… любитель ездить по ушам. Небось, за**алась в очереди стоять, вот и прокатилась по совести молодого жеребца.
Резво сорвалась я с места.
«Да подавитесь, уроды!» — хотелось, было, гаркнуть, но страх не позволил. Шаги по комнате — в сторону, куда мой Проводник ушел.
— Ну вот, обидели девушку, — послышался сквозь хохот уже другой чей-то женский голос.
— Сейчас всем пи**юлей вставит, тавариСЧ-насялника.
Мурашки по телу. Мерзко, гадко. И от своего вранья. И от их — бесчеловечности.
Да и место такое: что все эти люди, что обстановка — всё до дрожи пробирает. До тошноты накаляет. Кажется, всё здесь заражено. Чревато. И не в болезнях дело — а в невезении. В череде черных полос, из которой выход — только в погребальную яму.
Хотя и я на грани.
Напополам. С Федей разделили страхи судьбы напополам: мне — сума, а ему — …
Не дай, Господи.
"Отче наш…"
И сама даже не заметила, как за последние недели слишком набожной стала. И, вроде, как… все не в пользу Добрых Высших Сил нынче то, что со мной и моими близкими происходит. Да только… без веры — и того все будет трагичнее. Надежда. В этой вере я лелею надежду. И, возможно, кто-то… там, где-то во Вселенной меня всё же услышит. И подарит… счастье, мир, покой… здесь, на земле. Пусть не богатства, не славу и власть. А элементарное. По минимуму. Живы, здоровы, сыты и все вместе. А с остальным справимся. Мы — справимся.
— Иди сюда, — резво кинулся ко мне откуда-то появившийся Алексей. — Следующая ты.
— В смысле? — взревела недовольно женщина. — Мы здесь уже два часа ждем!
— Она — следующая, — дерзким, беспрекословным приказом. Глаза в глаза с той.
Как еще никогда меня трясло. До жути, до откровенного, липкого, сводящего судорогами конечности, страха.
Увижу. Я увижу. Сейчас я увижу… своего Рогожина.
Небольшая комната. В центре стол. Неподалеку охранник. И вот он — завели.
Восстал передо мной, явился… центр моей вселенной.
Удивление отпечатком на лице. Шумные, поверхностные вдохи.
Присел напротив меня. Сердце колотится, что бешенное. Мое. Его.
— Привет, — несмело я, давясь уже позорными, малодушными слезами.
— Привет, — едва слышно. Проморгался. Хмыкнул. — Честно, думал, какая-то путаница. Что произошло?
Упорно молчу, ретиво подбирая нужные слова, не находя при этом сил даже на звук.
— Иначе бы ты не пришла, — продолжил. — Вань, что случилось? — торопливо, давлением. Требованием.
Столько раз я репетировала речь, крутила, вертела; воображала, как все будет. И что теперь? Пустота в голове. И лишь шок — видеть его такого: растерянного, измученного, с разодранной душой, разочарованного в жизни. Смущенного, что предстал передо мной в столь жутком, беспомощном состоянии. Мой герой. Мой идол.
Ты неправ, Федь. Совсем неправ. Ты был моим Кумиром, и навсегда им останешься, что бы с тобой не происходило, и как бы не мучила судьба. Потому что ты — единственный, на которого я смело всегда и везде… могу положиться. Не предашь, не подведешь, спасешь и защитишь. Не разочаруешь.
И даже сейчас… не держу зла, даже если и виноват. Даже если заслужил всё это.
Я знаю, ты хотел, как лучше. Как и я, глупая. Но просто мы… всё время делаем ставку не на тот цвет, и не на то число.
Мы — неудачники. Но мы есть друг у друга. И это уже наша победа. Наш ответ злой судьбе.
— Ванесс, не молчи, — осмеливается вновь на слова. — Что случилось? Что тебя сюда привело?
— За что ты здесь? И что тебе светит? — выстрелом прямиком в лоб. Я.
Говори. Говори, как есть — каков наш приговор? И сколько ждать мне еще счастья с тобой? Сколько?
Нервически сглотнул слюну, отвел глаза в сторону.
Скрестил руки, невольно зазвенев наручниками, уперся локтями в стол.
Содрал с лица эмоции:
— Это всё? — невольно грубо вышло. Глаза в глаза.
Выдерживаю взгляд.
— Скажи, как есть. Прошу, — напором.
И снова болезненные кривляния, жуя переживания. Взор в сторону на миг, и опять встретились наши очи, язвя еще больше душу обоим.
— Не знаю, — поморщился. Потупил взгляд в сплетенные в замок пальцы. — Не знаю, что происходит. Я ничего уже не понимаю: кто друг, кто враг. И что делать. Что ждать. Шьют черти что. И светит… — закивал вдруг головой, запнувшись на слове, — прилично. Это явно чей-то заказ. Конкретная, целевая подстава. Но кто, что… — Резво глаза в глаза со мной. — Будь осторожна. Никому не доверяй. Особенно теперь, когда ты ко мне пришла, засветилась. Если что — гаси все что угодно на меня, доказывай, что ненавидишь. И ничего общего нет.
— Я им сказала, что беременна от тебя.
Округлил очи. Окаменел, не дыша.
— Иначе не пускали, — поспешно добавила в оправдание, спрятав взгляд.
Скривился.
— Понятно. Бл**ь, черти что! — рявкнул взбешенно, бахнув локтями по столешнице. Вмиг замер удивленный охранник (стоящий у двери).
— Ты обалдел, Рогожин? ПОТИШЕ! — гневное.
Злобный взор на конвоира, но тотчас осекся.
— Короче. Лёни своего держись, — приказом на меня. — Можешь… даже чего придумать, наврать. Что, мол, даже я, тот же, угрожал. Пусть охрану приставит. П**дец, Ваня! Ну ты не могла… не вляпаться! Не усугубить все еще больше! — отчаянно вперил в меня очи.
— Он меня выгнал.
— Кто? — оторопел.
— Лёня, — все так же спокойным, мерным, холодным голосом. Перегорела. Увидев Федьку, с прошлым перегорела. Теперь лишь только Он. Мой Федька. Оба моих Федьки — важны. А остальное — глупости, пустые мысли. Переживания. Даже собственная обида — чушь.
— А ты что?.. — растеряно Рогожин, нервно, часто моргая. — В смысле? — замотал головой, хмурясь, будто прогоняя несуразицу. — В смысле, выгнал?
— Собрал вещи, пока я за Федькой в садик пошла, и выставил все на лестничную площадку. Сказал, чтоб уматывала куда подальше. Чтоб глаза его больше не видели.
— И ты что? Куда уехала?
Молчу, подбирая слова, потупив взгляд. Ему и так плохо, а тут еще и я.
Хотя… наверно, уже поздно об этом думать.
— К матери уехала?..
Шанс соврать. Да не могу. Не хочу. Только не с ним.
— Нет. Она меня тоже прогнала.
Обомлел, не моргая.
— Сказала, — учтиво продолжила я. Али просто хотелось кому-то наконец-то пожаловаться на всё это, на нее, не боясь стыда. — Сказала, чтоб я ехала обратно. В ноги ему бросилась и молила о пощаде.
Уставилась на Федьку — немой вопрос во взгляде.
Учтиво отвечаю, ведя и далее свой унылый, никому здесь не нужный, зря начатый, монолог:
— Но я не смогла. Не захотела. В город с Малым вернулась, но… А там и вовсе уже сильно заболели. Простыли. Сейчас в больнице лежим. Скоро выписка.
Молчу, соображая, что дальше, как поскорее всю эту чертову эпопею закончить.
Желудок на нервах уже весь выворачивает наружу. Тошнота подкатывает к горлу. Страшно осознавать, что проболталась, что еще больше Ему проблем создала. Нервотрепки. Переживаний.
— А дальше как?
— Не знаю… может, у подруг каких переночую. У знакомых. Хотела комнату найти, чтобы снять. Там, работу. Но пока всё… ну, не очень, — виновато прячу от стыда глаза. Закусила губу.
— Котенок, не плачь, пожалуйста… — тихим, осиплым голосом отозвался мой Федька.
— Я просто, — грубо перебиваю, зажмурившись уже от накала боли, эмоций. Былых и нынешних чувств. Ненавидя себя за то, что такая дура. — Ты пойми, — лихорадочно мотаю головой. — Я ничего от тебя не жду. Не прошу. Просто… хочу, чтоб ты знал. — Глаза в глаза: — Я больше не с ним. И я к нему не вернусь. Чтобы не произошло — я не вернусь.
— Ванесс…
— Прости меня, — выстрелом. Невольно поежился тот от предчувствия. — Прости меня, — отваживаюсь продолжить, — что не дождалась тебя тогда.
Опустила пристыжено очи.
— Вань, ты чего?! — горестно.
— Да и брак этот был… — вновь перебиваю, — не по доброй воле.
— В смысле? — дрогнул голос.
Отваживаюсь вновь устремить взор ему в лицо:
— Отец заставил… с подачи матери. За кое-какую услугу, — потупила в пол взгляд, кроя правду, — я обещала ему, что выполню всё, что он бы не попросил. Он и попросил… И пришлось платить по счетам.
Замер, не дыша.
— Я думала, справлюсь, — отчаянным покаянием грешника продолжила. — Стерпится, слюбится. Да и после рождения Федьки многое изменилось. Но… — нервически сглотнула слюну. Нахмурилась. Немного помолчав: — Но теперь я счастлива, — смело в глаза своему Рогожину. — Рада, что он сам… всё разорвал. Что Серебров так со мной поступил. Я теперь свободна. Мы с Федей свободны. И в этот раз я тебя точно дождусь. Я обещаю. — Опустила от боли очи, выдавливая из себя самое жуткое: — Сколько бы… не пришлось ждать — дождусь. Ты главное вернись. — Взгляд в глаза: — Вернись к нам. Хорошо?
— Когда вас выписывают?
— А? — оторопела от неожиданности.
— Когда, говорю, вас выписывают с Малым? — вперил в меня странный, непроницаемый взор.
— Ну, — замялась я, — в пятницу должны.
— А сегодня что? — не унимает странный напор.
Причем здесь всё это?.. Особенно после всего, что я ему сказала — мне же в ответ… даже полслова на ту тему не выдал. Стрелки перевел.
Робко пожала плечами:
— Не знаю… среда, вроде.
— Четверг, — неожиданно отозвался, вклинился в разговор охранник.
Взволнованный мой взгляд на мужчину, невольно вторя негодованию Федора.
— Хорошо, — вдруг продолжил Рогожин, перебивая мои мысли. — Иди тогда.
— В смысле? — обомлела я, заикнувшись от шока.
— В прямом. Чтоб я успел еще кое-что обдумать… и сделать. С тобой встретятся.
— Кто? Зачем? — поморщилась я; по телу побежал холод, разливая страх по венам.
— Потом узнаешь. Главное, паспорт с собой возьми.
— У меня его нет, — несмело, едва слышно. Беглый, испуганный взор на охранника украдкой.
— В смысле? А где он?
— Все документы… дома остались. Я же говорю, что собрал, то и есть. Даже теплых вещей не дал. Зато белья две сумки — хоть продавай.
— Я тебе продам! — грозно. — Не истери! А документы восстанови. Подай на утерю. Старое пусть аннулируют, а новое — при себе держи. Хорошо, — нахмурился. — Нет, так нет… А как ты тогда сюда попала?
Скривилась я, пристыжено уведя очи в сторону. Жаром залились щеки.
Хмыкнул вдруг охранник, но смолчал.
Нервно цыкнул Рогожин:
— Ладно. Неважно. Короче, не паникуй. Жди звонка. А ко мне сюда — больше не ходи. И вообще, не лезь в мое дело. Совсем — не светись. Никому не доверяй. К моим родственникам… тоже не суйся. Они ничего не знают, да и им наср*ть. Пусть так и дальше будет. Справимся и без них. Береги Федю — и живи своей жизнью. Всё у тебя получится.
— Что? — в ужасе вперила я в Федора взгляд.
— Что слышала. Живи своей жизнью. И не жди меня.
— Ты опять? — гневно.
— Да, опять.
— Позволь мне решать, — бунтующим, сытым рабом этой треклятой жизнью, — кого и сколько я буду ждать!
— Ты уж нарешала, мало? — едко. Сцепились взоры.
— За меня решали! И я тебе это уже сказала! Так что я теперь буду решать.
— Ты же говорила, что Федьке отец нужен.
— А он у него и будет. Или ты хочешь от слов своих отказаться? — язвлю. — Так, пожалуйста. Я никому ничего не навязываю.
— Ваня, причем здесь? — гневно, невольно оскалившись. — Причем тут отказаться? Ты в своем уме? Как я вас, сидя здесь, а вернее, там, на зоне, буду содержать?
— А нас и не надо содержать! — со всей обиды и злости, невольно грубо вырвалось из меня.
— Да ты что?! — едким сарказмом. — А примером чего или кого я для него буду? Чему научу? Как разбираться в блатном жаргоне? Или как дела решать? А?
Пристыжено опустила очи.
— Я когда выйду, — резво продолжил, не дожидаясь моего участия, — он уже взрослым пацаном будет. Девок на свиданки таскать. И зачем я ему буду нужен? А тебе… обузой? Я реально смотрю на вещи, — немного помолчав. — Пришла — спасибо от всей души. Спасибо тебе за всё… — просел невольно голос. — Я тебя никогда не забуду. И от слов не отказываюсь: удастся выпутаться — выйду — женюсь. А нет — забудь. Мне приятно… и я тебя очень люблю, но ждать не надо. Потому что все это глупо. Ладно бы сейчас. Через десять-пятнадцать лет что будет?
— Сколько? — в ужасе уставила я на него глаза.
— А ты думала? Эти с*ки совсем… Ваня, — болезненно, — не жди, прошу. Уходи. Позвонят — встреться, сделай, что надо, — и живите, как душа велит и разум подсказывает. А обо мне не думай. И лучше вообще… вон, в столицу рвани. Найди там работу, так же комнату — и справитесь.
— А Федя? А детсад? Легко сказать. Он же постоянно болеет.
— Ну что я сделаю? — словесным выпадом. — Разорвусь? Или сбегу? Я тебе и говорю, найди нормального мужика. Работящего, а не эту… гниду ушлую. Да, богатый, но он… — недосказал, явно сдержав ругательство. — Вон, как Инка. Шустро устроилась.
— А тебя люблю! И не хочу быть, как Инка! Не хочу тебя потерять!
— Ой, глупая ты, глупая, — повесил голову, уткнувшись лицом в ладони. Шумный вздох. — То на одно тебя не уговоришь, то на другое.
Печально рассмеялся.
Взор на меня.
Криво улыбаюсь в смущении:
— Ты не лучше.
Коротко улыбнулся в ответ.
— Да уж… Ладно, иди. Время не ждет.
— Федь… — отчаянно, не имея сил от него оторваться (пусть даже и просто взглядом).
Обернулся к охраннику:
— Уводи…
На выход. А там и сам Лёша быстро меня отыскал.
— Ну, как? Что? Всё нормально? — бросает пытливые взоры мне в лицо, семеня следом.
Молчу, покорно глотая слезы.
— Что, будущий папашка обрадовался?
Обмерла тотчас. Обернулась я к Алексею, но взглянуть в глаза не решилась. Шмыгнула носом:
— Я думаю, он не особо всё понял.
— А как тут можно что-то не понять?
Молча пожала плечами, скривившись.
— Ну… ты на аборт не пойдешь? Подумай. Ему дох*ра светит. Я узнавал.
Колкий взгляд в очи, но в момент осеклась:
— Я от нелюбимого родила. А от любимого — тем более.
Опустила взор.
— Что? Так сильно любишь?
Молча закивала головой. Шумный вздох. Закусила губу на миг:
— Я до этого сколько его прождала. Подожду и теперь.
— Ну вы, бабы, дуры… — язвительно протянул, сдавленным тихим голосом, дабы никто лишний не слышал. — Нах*рен он тебе такой нужен? Нормального себе найди.
— Вот и он так сказал.
Хмыкнул. Смолчал.
— А я не могу. Я люблю. И буду ждать.
— И двоих детей на себе тянуть. Одна.
Очи в очи:
— От него — хоть троих.
Закачал головой в негодовании и шоке:
— Ты, наверно, в сказке живешь.
— Зато счастливо. Наконец-то счастливо! Сыта вашей реальностью — по горло.
Отозвала в сторону, попросила провести за территорию Алексея — поддался, странно ухмыляясь.
К кустам — и достала из-под пакета с мусором свою (еще утром запрятанную) бутылку с коньяком:
— Пожалуйста, возьми, а? — протянула молодому человеку. — Очень прошу.
Оторопел, ошарашено выпучив на меня глаза:
— Д-да… ты с ума сошла? Куда я ее? — нервно рявкнул, запнувшись; резво подался назад. — Как я ее передам? — развел руки в стороны.
— Да это тебе. За помощь.
— Из-под мусора, — едко улыбнулся, все еще сражаясь с шоком.
— Ну, пожалуйста…
— Ох, и странная ты, Ванесса. Я даже боюсь представить теперь, как ты Следака уговорила на весь тот марш-бросок.
— Никак, — замотала головой, вид серьезный. — Разве что нюнями задолбала, — криво улыбнулась.
— Ну да, — язвит Алёша. — Его и нюнями. Будто ты там первая у него слезы лила. Если бы не испарение — давно бы здание все затопило.
Рассмеялся сам над своей шуткой — невольно усмехнулась и я, ежась от волнения и скрытого страха. Как, что дальше. И лишь бы хуже не сделала.
— Ладно, давай, — забрал. — Ребят угощу. Особенно этого, лба. А то начнет еще там ныть, на мозги капать. Только учти. Это все разово было. Больше не проведу.
— Я помню, — покорно закивала головой. — Спасибо огромное и на всем этом.
— Но если передачки там… то приноси — подсобим, — улыбнулся.
Скривилась я от неловкости: вот я дура. А Рогожину-то… ничего так и не принесла. Хотя, с чего? С чужих денег? С залога копейки остались.
— Хорошо. До встречи, — несмело, пряча от неловкости очи, я.
— Прощай, — вдруг серьезно, уверенно. Добро. — Нечего тебе здесь, на самом деле, околачиваться. Лучше о детях подумай. Раз так уж решила. И о себе. А эти, — кивнул головой. — Сами влетели — сами пусть и выпутываются.
— Но ведь жалко же… — робко, тихо.
— А им вас… не было жаль. И не будет.
Разворот — и пошагал прочь, оставляя меня наедине… со странными, колючими мыслями.
Правду, правду ты говоришь, Алеша. Возможно, правду. Да только… сердцу не прикажешь.