Что⁈ Как это — Жабицкого арестовали, почему? Ситуацию немного прояснил второй опоздавший — Подосиновиков Вася, которому постоянно приходится уточнять, что тотем — Подосиновик. Особенно в связи с наличием в группе Олега Осинкина, с которым они друзья. Вася, здоровенный детина, по прижившемуся в группе дедову определению — «шкаф с антресолями», пробасил:
— Лёха в спешке, как обычно: половину не понял, остальное перепутал. Арестовали какого-то не то кладовщика, не то артельщика, что с Жабой в приятелях ходил. Жабицкий просто вещи пакует.
— Я бы на это посмотрел, — признался я.
— Конечно! Кто бы сомневался — с учётом ваших особо нежных отношений! — хором согласились остальные.
Оказалось, что Жабицкий не сам вещи собирает — этим занимались в его кабинете нижние чины в форме. Сам же ротмистр стоял на вытяжку перед каким-то невысоким и невзрачным мужчиной в штатском. Внешность этого второго была странная — с одной стороны, казалось, что где-то его видел: не то на старинной картине, не то на фото в семейном альбоме; с другой — отведи взгляд и через пять минут забудешь. Вот этот второй что-то негромко говорил Жабицкому, а тот внимал молча и не шевелясь. Только цвет менял: на момент моего прихода был красным, как после бани, прямо на глазах эта краснота наливалась синевой, делая лицо багровым. Я даже испугался за Жабу — как бы не лопнул. Однако потом чернота резко сменилась бледностью, затем он стал покрываться пятнами. Эдакий бело-багрово-розовый камуфляж, причём белизна была какая-то в прозелень. Смотрел бы и смотрел…
— Что это с Жабой? — тихо спросил кто-то сзади.
— Мутирует. В хамелеона. — Ответил я. Сзади хихикнули.
К сожалению, представление скоро закончилось: Жабицкий в какой-то момент повернулся через левое плечо и строевым шагом на негнущихся ногах направился куда-то на выход. А вещи из его кабинета продолжали паковать и выносить.
Забавно. И приятно, в том смысле, что гадости мне делать теперь будет некому. Ну и всё на этом — есть заботы важнее, например — подготовиться к завтрашнему знакомству. Подробности дела после праздников у того же Мурлыкина узнаю, сейчас не хочу забивать себе голову этим.
Кстаааати! О знакомстве. Надо зайти к Вязовскому, забрать боезапас — сейчас-то у меня обыски никто устраивать не будет. И кое-что завтра с собой взять, презентовать родителям как образец семейного дела.
Герман встретил меня смущением.
— Знаешь, Юра, я тут не уберёг немного…
— В каком смысле и насколько немного?
— Бутылку «Пшеничной» потратил — от старшего своего вчера откупился. Он завалился уже «подогретый», в духе «если ты меня уважаешь — то пойдём со мной конец семестра отмечать». А у меня сегодня с утра зачёт! Вот и сказал, мол, уважаю, даже гостинец тебе приготовил — и отдал. А сам не пошёл, но ему, похоже, уже всё равно было.
— Отдал и отдал, леший с ней. Будем считать, что это плата за аренду твоего шкафа. Я пришёл за остальным — Жаба ускакала, точнее, его ускакали, так что теперь могу у себя хранить. А завтра с родителями невесты знакомиться пойду.
— Иди ты!
— Я же так и сказал — пойду, уже договорился.
— Я про другое — ты уже и невесту присмотрел⁈ А как же погулять, пока молодой? Кто такая, я знаю? — засыпал меня вопросами баронет.
— Нет, она из другой академии, в городе познакомились.
— И когда ты всё успеваешь⁈
— Если бы! Мне наоборот, кажется, что я всё не успеваю!
Мы поболтали ещё несколько минут «ни о чём и обо всём» и расстались, заранее поздравив друг друга с наступающим праздником. Кстати, у нас на потоке считалось, что праздновать окончание первого семестра до сдачи экзаменов — плохая примета. Зашёл, забрал из чистки свой самый торжественный костюм — визитную тройку. Сбегал, по совету деда, за границы купола, прикупил кое-что на завтра и даже удачно незамеченным проскочил мимо Петровны. Строго говоря, я её после столовой вообще не видел, да и остальные обитатели общежития — тоже. Шкафчик с ключами стоял раскрытым настежь, как и дверь в тамбур «присутственного места» нашей коменданта, где он висел. Ну, мне это только на руку. Нет, не подумайте плохого — никакой контрабанды, просто для неё на завтра небольшой сюрприз готовлю. Да и бабушке лишнего не расскажет, по поводу того, что я прихорашиваюсь.
Вернувшись к себе долго думал и сомневался, надевать ли для завтрашнего визита свою медаль. С одной стороны — награда заслуженная. С другой — попробуй объясни, не рассказывая лишнего, за что именно получена. С третьей — не подумают ли, что хвастаюсь?
«Это если бы ты значков, полученных в гимназии типа „за лучшее сочинение“ или „победителю конкурса чтецов третьего класса“ нацеплял — тогда да, хвастовство пустое. А заслуженная награда — покажет солидность. Тем более, не с мечами, что могло бы напугать будущую тёщу излишней храбростью».
Согласился с дедом, начистил медаль и приколол, тщательно выровняв при помощи линейки, чтобы висела ровно там, где требуется. Подумав, спрятал револьвер в саквояж, а обе кобуры — набедренную и подмышечную, недавно пошитую, упаковал в дорожную сумку. Поколебавшись, опять же на тему «хвастовство или демонстрация достоинств», упаковал в подарок родителям Маши предпоследнюю пластинку с «Надеждой».
Пытаясь как-то занять себя, сделал в комнате генеральную уборку, развесил в шкафу и закрыл чехлами одежду, переложил бельё ровными стопочками, разместив на полках мешочки с сушёной лавандой. Отнёс в стирку всё, что могло считаться ношеным. Сложил ровными столбиками учебники и конспекты. Даже карандаши наточил! Да что там карандаши — я в ящиках стола порядок навёл! Нашёл кое-какие мелочи, которые считал потерянными, несколько совершенно неожиданных вещей, по поводу которых долго пытался вспомнить — откуда у меня это, и больше двух рублей монетами разного достоинства.
Вроде все дела на сегодня закончились, вещи собраны, и даже учить ничего не нужно, но и уснуть не получится — нервничаю очень.
«Ты бы воспользовался возможностью для культурного роста. Книжку бы почитал, что ли?»
«Не смогу сосредоточиться. Даже газету читать не смог. Слушай, дед, включи мне хоть кино какое, что ли?»
«Что бы тебе такого врубить, тематического? Немецкую „классику“? Не, ты слишком ещё наивный, в хорошем понимании слова — не вывезешь. „Пластилин колец“ в переводе Гоблина? Тем более. Бондарчука, с его розовым танком? Не-не-не, это вообще жестокость, выходящая за рамки всех конвенций. Есть, конечно, и хуже — но мало. Комедии в большинстве своём слишком завязаны на реалии моего мира, постоянно будешь в мою память за разъяснениями лазить. Обучающее что-то? Опасно — многое у вас ещё не открыто, или открыто не так, плюс терминология другая — ляпнешь ещё где-нибудь то, что не надо. Короче, смотри мультики, они почти безвредные. О! Вот тебе „Иван-царевич и Серый волк“, полнометражка — я его со своими детьми раз пятнадцать смотрел — первые три серии, по крайней мере. Половину отсылок ты, конечно, не поймёшь — но это и не обязательно, они для родителей делались».
Не назвал бы я этот мультик «безвредным». При настолько запущенных в воспитании и безответственных наследниках как вообще их царства сохраниться могли? Правда, те царства по размеру как не слишком крупные баронства выглядят. Видимо, власть императора там достаточно сильная, чтобы вассалы могли себе позволить так расслабиться.
Утром попрощался с Петровной, поздравил её с наступающим праздником и подарил один из двух купленных вчера в оранжерее нашей изнанки букетов. По дороге к выходу наткнулся на группу знакомых студентов, и прежде чем они успели задать бестактный, но очень интересующий некоторых вопрос о цветах, нанёс своего рода встречный удар:
— Хотите ещё одну рысюхинскую народную мудрость?
— Про коней опять?
— Ну, только если в каком-то смысле…
— Нам ушки закрыть? — это девушки, разумеется.
— Зачем? Ушки надо, наоборот, натопырить — это же будет Мудрость! А вот фантазию нездоровую — приглушить.
Народ захихикал, вспоминая, что именно и у кого больше.
— Так вот. Слушайте и запоминайте. Так сказать, мотайте на ус. У кого усов нет — мотайте на уши, когда вырастут усы — перемотаете!
— Что значит, «когда вырастут»⁈ Тут дамы!
— Да ладно! У персидского шаха в гареме густота усов у жён — один из признаков красоты, между прочим[1].
Переждав неорганизованные выкрики от «фуууу!» до «врёшь ты всё», поднял свободную от букета руку:
— Внемлите же! Итак: «Чем шире наши морды — тем теснее наши ряды!». А потому, для недопущения уменьшения нашей сплочённости — бегом в столовку!
После чего благополучно смылся, подхватив свои вещи, а среди вопросов и пожеланий, летевших в спину, не было ни слова про цветы.
Затем отвёз на вокзал дорожную сумку с тем, что может понадобиться в пути и сдал её в камеру хранения. Морозец на улице был бодрящий, градусов десять, я же вместо тёплого костюма надел парадный, который летом казался невыносимо жарким, а сейчас — очень уж тонким. Конечно, маги менее чувствительны к изменениям погоды, но у меня ещё даже единички в уровне нет, хоть она и близка, да и стихия — не из тех, обладатели которых славятся особой морозоустойчивостью.
С Машей мы встретились в «нашей» кафешке. Специально так договорился, чтобы отогреться после всех утренних поездок. Она придирчиво осмотрела меня, даже обнюхала, сказав при этом:
— Аромат одеколона, конечно, грубоватый, но — сойдёт.
Покачала пальчиком медаль, бросив при этом: «Ух, ты!» — тем и ограничилась. Букет для мамы одобрила. Даже похвалила — и идею, и исполнение. Живые цветы в конце декабря, да ещё и не совсем обычные — это и красиво, и стильно, да. Спасибо деду за совет. Начала было инструктировать насчёт того, о чём с мамой говорить можно, о чём нужно, а о чём — вообще нельзя, потом то же самое — про папу. Там, если верить её словам, лучше всего было вообще молчать, но так, чтобы молчание не было «вызывающим» или «игнорирующим». То есть, лучший вариант — превратиться в бронзовый памятник какому-нибудь древнему герою. Причём в такой позе, которая позволила бы использовать меня в качестве вешалки.
Когда Маша пошла на третий круг инструкций — явно тоже нервничает — прервал её взаимоприятным способом. Она в начале пыталась возмутиться, но потом расслабилась и обмякла. Тут и официантка с заказом подоспела. Она, похоже, слышала Муркины инструкции и поняла, что у нас сегодня намечается, поэтому на некоторое нарушение приличий с нашей стороны не обратила внимания, только подмигнула моей подруге. Она думала, что незаметно — но отражение в поверхности подноса её выдало.
Затем пошли к Машиному дому. Пролётку брать не хотели — похоже, оба оттягивали неизбежное, но побоялись, что букет замёрзнет, я в ним и так сегодня мотаюсь уже который час. Хорошо, что изнаночные цветы более живучие, да и упаковка пусть и очень слабо, но зачарована на сохранность содержимого, руны заклинания и слабенького накопителя вписаны в узор на бумаге. В общем, букету ближайшие часа два ничего не грозило, а вот мне мёрзнуть уже немного надоело, и забота о цветах стала хорошим поводом для того, чтобы этого не делать.
Во дворе Маша, которая опять стала переживать и дёргаться, внезапно остановила меня.
— Так, постой здесь, я сейчас гляну, всё ли дома в порядке и в каком настроении пришёл папа со службы, потом тебя позову!
Странная логика, конечно — но что взять с нервничающей девушки? Не успел я озябнуть, как услышал за спиной шаги, а обернувшись — увидел знакомого мне человека.
— Василий Васильевич⁈ Добрый день!
— Юра⁈ Добрый, конечно, но что вы тут, извините, делаете?
— К подружке, точнее — к будущей, надеюсь, невесте в гости пришёл. Вот, стою пока…
— С духом собираетесь? Что ж, дело понятное. Интересно, к кому же именно? Я тут всех знаю…
— А вы?
— А я живу здесь. Жена вчера сказала, что у нас сегодня какие-то гости будут важные, кто именно — не призналась. Вот, я и отпросился пораньше — благо, и переработок, и заслуг в последнее время хватает — в том числе и благодаря вам.
— Мне⁈
— Ну, а кто мне про Нутричиевского рассказал и расписал?
Не успел я ответить, как хлопнула дверь подъезда. Мы синхронно повернулись на звук и увидели Машу. Она прикрыла рукой глаза от солнца, которое заставляло блестеть снежные сугробы, и ещё не видя меня, начала говорить:
— Юра, там пока… Ой. Папа? Вы что, уже знакомы?
Так. Я медленно повернул голову к Мурлыкину, тот отзеркалил моё действие и слегка хрипловатым, при этом подчёркнуто спокойным голосом сказал:
— Так. Мне надо выпить.
— У меня с собой есть. — Не нашёл ничего лучшего для ответа я. Таким же деревянным голосом.
[1] Исторический факт. Кто не верит — смотрите серию фотографий, сделанных в 1870-х годах фотографом Севрюгиным в гареме Ад-Дин Шаха Каджара.