По всей видимости, зимой (или в праздники) маршрут особой популярностью не пользовался. По крайней мере, к моменту отправления поезда соседа у меня не было. Проводник принеся чай с баранками пояснил ситуацию:
— Так после Нового Года всегда так, вагон едва на половину заполнен, по два человека в купе только если вместе едут. Зато на следующий круг пойдём уже с нормальной загрузкой.
Совершив обязательный дорожный ритуал с распитием чая, я плюнул на идею поработать в дороге и решил поспать, раз уж никто не мешает. В первой половине ночи были какие-то рывки и толчки, которые пару раз меня будили, но поднять не смогли. Проснулся я хорошо отдохнувшим около восьми утра. Стоп, какие ещё восемь⁈ Мы же должны были приехать в Могилёв в начале восьмого!
Вызванный проводник терпеливо пояснил, что поезд опаздывает почти на два часа из-за того, что рельсы были заметены. Особенно сложно пришлось в Тальке, где требовалось переформировать состав, а стрелки оказались забиты снегом.
— В Тальке⁈ Это же деревня в получасе езды до Осипович!
— Деревня-то деревня, но вот три почтовых вагона и один пассажирский мы там отцепили, а ещё один почтовый забрали.
— Странное что-то там делается. Ещё дорога эта…
— Простите, какая дорога⁈
— Нет-нет, ничего, это я о своём…
Пока ждали прибытия в конечную точку, дед поднял тему, про которую я уже и подзабыл немного.
«Помнишь историю с песней из моего мира, которую уже сочинили?»
«Да, точно. Ты ещё перепугался жутко».
«А ты — нет⁈ Очень зря, в таком случае».
«Ну, да — могло быть неприятно…»
«Неприятно⁈ Ладно на обвинения в плагиате нарваться — хотя это тоже уголовщина и жуткий урон к репутации. Представь, если бы оказалось, уже после печати пластинок, что на том же Дальнем Востоке „Надежду“ поют лет пять как? Вот просто представь, как бы всё обернулось, и кто что говорил бы и делал».
Я так и сделал — и мне стало плохо. По-настоящему, хоть врача зови. Дед же, вместо сочувствия, решил добить:
«И это ещё, действительно, мелочь, хоть и неприятная. Ты представь, если его, автора в смысле, разоблачили и вытащили из него всё, что знал? И теперь следят — не вылезет ли где-то песня из числа тех, что от него узнали?»
«И что же теперь делать⁈»
Мне стало по-настоящему страшно. Ведь действительно — если где-то лежит списочек, с которым кто-то сверяет каждую новую песню…
«Самый простой способ — выяснить автора этого „Марша артиллеристов“, хоть через того же профессора. А потом потрошить все доступные библиотеки на предмет биографии этого человека и перечня его произведений».
«Значит, так и сделаем».
«Хорошо, если всё будет так просто. Главное постараться выяснить по биографии — разоблачили его или нет».
«А если ещё живой? Написать ему, предложить как-то согласовать планы, так сказать, поделить пирог?»
«Ни в коем случае!!! Если за ним придут — ничто не должно вызвать интерес к нам! А если он уже разоблачён и сидит под контролем жандармов? Или даже не так — самого уже сожгли, а вместо него сидит унтер и получает письма на его имя и внимательно читает, вдруг кто-то что-то ляпнет?»
«Ты параноик, дед».
«Лучше быть живым параноиком, чем корчащимся на костре идеалистом».
Приехав в Могилёв в девять утра с минутами пришлось несколько пересмотреть свои планы на день. С другой стороны — так даже и лучше получилось: и выспаться удалось, и в город приехал, когда уже присутствия и конторы открываться начали. В частности — лаборатория моя, куда стоит заглянуть по дороге. Вещи, правда, с собой таскать придётся, но их не так уж и много: полупустой баул с тёплым бельём и запасом оружейных макров, полюбившийся мне саквояж и ножны с мечом, которые очень хотелось упаковать в баул, но — нельзя по правилам приличия. Кстати, об открытии присутственных мест: ресторан при вокзале уже (или ещё?) работал. И знаете, что первое я услышал в городе, проходя мимо дверей этого заведения? «Ой-хо-хо, и бутылка рома», внезапно так. Да ладно, вы издеваетесь? Песня, посвящённая вреду пьянства и умеренности в питие — становится кабацкой застольной⁈ Вот где логика у людей, а, где логика⁈
Дед что-то буркнул насчёт того, что с кабацких лабухов авторские отчисления хорошие должны быть — если, конечно, всё правильно оформить, но тут же опять ушёл в меланхолию на тему «а вдруг кто-то узнает?»
Часа три могу себе позволить провести в лаборатории: сделать какую-нибудь срочную экспертизу, если таковая есть, или даже парочку, или просто пообщаться с коллегами. Заодно договориться с Пескарским о графике работы на время сессии. К примеру, первый экзамен завтра в девять утра, но во сколько я освобожусь — только боги знают. Потом свободный день, за ним консультация и через два на третий — следующий экзамен. И так четыре раза, для начала.
Задумавшись, во внутреннем дворе едва не столкнулся с Мурлыкиным собственной не выспавшейся персоной.
— О, зятёк! Ты-то мне и нужен, как раз думал, как тебя выцепить. Кстати, что это ты по городу с вещами шаришься?
— Поезд опоздал почти на два часа, пути чистили. Вот, решил по пути в лабораторию зайти, узнать, нет ли там чего срочного.
— Так, никуда твой Пескарь не уплывёт, тем более, что его ещё вроде бы нет на месте. А нам поговорить надо. Заварил дело — готовься к последствиям!
Больше никаких подробностей из Василия Васильевича вытащить не удалось, так и шёл до его кабинета, терзаясь переживаниями, на которые ещё и наложились опасения деда насчёт песен. В общем, на входе в знакомый кабинет меня уже изрядно потряхивало.
— Нервничаешь? И правильно делаешь — а то что за безобразие, столько народу на уши поставил, а сам ходит спокойный и довольный, аж смотреть противно!
Но сразу после этого выступления хозяин кабинета улыбнулся.
— Ладно, не бойся, повод, скорее, приятный. Мы вчерне закончили с делом одного известного тебе деятеля из хозчасти академии, и последствия тебя коснутся, так что решил предупредить заранее. Ну, и результатами поделиться — в части касающейся. Лишнего не скажу, сам понимать должен.
Мурлыкин открыл один из шкафов, в котором прятался артефактный чайник, наподобие того, что нам когда-то Пырейников сделал, только намного более аккуратный, и всё, что нужно для чаепития.
— Давай заодно чайком погреемся — и ты с дороги, и я тут уже два часа с лишком кручусь, то допросы, то бумаги… Так вот, Нутричиевский твой оказался немного не тем, за кого себя выдавал — это ты и сам понял. Я в этом почти уверился, когда протоколы допросов изучил. Он там под клятвой богами — то есть, в показаниях, которые заверял формулой «клянусь Нутрией» — в нескольких местах говорил вещи не то, что полностью противоположные, но не совмещающиеся воедино. Плюс очень уж вольно себя чувствовал в формулировках. Например, такое слово — «буквально». В обычной речи мы его используем в основном в значении «примерно, приблизительно», а вот в клятве оно означает именно до буквенную точность. Был случай, когда человек сказал, что отсутствовал «буквально минуту» и его клятва наказала за ложь, а потом расследование показало, что отсутствие составило пятьдесят шесть секунд.
Василий Васильевич закончил расставлять посуду и кивнул мне на вешалку в углу:
— Да сними ты уже пальто своё — повесь, вон. Так вот. Потому и не любят клятвы именем бога, что там работает строгая формальная логика, причём порой логика странная. А вот кладовщик ваш не стеснялся использовать всякие красивости, что уже зацепить должно было любого грамотного допросчика. Но главное, что наткнулся на два описания одного эпизода. Сперва он показал, что в момент включения тревоги был примерно в тридцати метрах от входа в здание, внутри его, конечно. И что услышав сирену «почти сразу побежал к выходу, только убрал журналы учёта в стол». На другом же допросе сказал, что «выбежал наружу буквально через две минуты». Я пытался себе представить, как можно бежать тридцать метров две минуты — и не смог. На то, чтобы убрать журналы надо от силы секунд пятнадцать — я к нашему завхозу ходил консультироваться. В общем, явное противоречие, клятва явно хотя бы одно из показаний должна была счесть ложью. После этого начал рассылать запросы, причём не по почте, а с толковыми подчинёнными.
Мурлыкин залил заварку кипятком.
— Короче, жил когда-то на Полтавщине такой Андрейка Пасюченко[1]. Почему он жил с одной только мамой в отрыве от многочисленной родни — тема отдельная. Мама в нём души не чаяла, считала самым умным и красивым, даже гением непризнанным и вообще идеалом, невзирая на объективную реальность. А сын маме верил больше, чем фактам, да. В итоге после гимназии, окрылённый амбициями, решил поступать не куда-то, а в одну из Императорских академий в столице. Его не остановили ни низкий бал в аттестате — это было списано на «козни врагов и завистников», а аттестат сделан новый, фальшивый. Ни недостаточный потенциал в магии — всего лишь двоечка с маленьким хвостиком при требовании в пять единиц. Второе он собирался решить при помощи допинга — есть запрещённые препараты, которые могут временно поднять потенциал, хотя скорее «видимый потенциал» на несколько единиц. Но у них куча побочных эффектов, в частности — быстро вызывают привыкание, а при частом употреблении выжигают дар. Но идиоты не переводятся, да.
Хозяин кабинета поднялся, чтобы «оженить» чай, в процессе чего продолжал рассказывать.
— В общем, его поймали на попытке обмана, плюс признаки подделки в аттестате — короче, изгнали «с позором», причём последнее в данном случае не фигура речи, а то самое «позорное клеймо», пусть и самого низкого уровня.
«Что за клеймо такое?» — заинтересовался дед.
«Поражение в правах. Нельзя получать классный чин, занимать должности в образовании и органах власти, жить в крупных городах и так далее».
«И на какой срок?»
«Бессрочно — пока сам не снимешь. Всё, не отвлекай, потом расскажу».
— Короче, при желании это клеймо снять можно было года за три службы, но для искупления вины — надо её сперва признать, а Андрейка себя никогда ни в чём виноватым не считал, видя везде «козни», «подставы» и прочее. В итоге он уехал в определённую ему для жительства провинцию, там устроился репортёром в местную газетку и взял себе «творческий псевдоним» — правильно, Ян Нутричиевский. Причём в редакции представлялся только так, на что всем было, по большей части, плевать. Через несколько лет стал штатным сотрудником редакции и получил редакционное удостоверение, после чего немедленно отправился «в отпуск». В дороге с помощью подельника имитировал кражу вещей с документами, оставшись с кошельком и тем самым удостоверением. После чего подал заявление на восстановление «украденных» документов, указав там имя из удостоверения. Местная полиция отнеслась к делу халатно, ограничились формальным запросом по месту работы — есть ли у вас в штате такой? Те отправили такую же формальную отписку, поленившись указать настоящее имя. В общем, план был дурацкий, с кучей дыр и ошибок, он просто не мог сработать — но, наложившись на лень и глупость исполнителей, всё же сработал.
«Так оно обычно и бывает» — подтвердил дед. — «Продуманные и толковые планы идут по одному месту из-за совершенно непредсказуемых случайностей и совпадений, а самые дурацкие по тем же причинам проходят. Причём их авторы даже не понимают всей степени своей дурости, и что выехали на голом везении».
— Уже с новыми документами он приехал в Могилёв и тут, похоже, решил нарушать все запреты подряд, по списку: поселился в губернском городе, потом ещё и недвижимость в нём приобрёл, устроился в образовательное учреждение, пусть и не на преподавательскую должность, сдал экзамен на классный чин, а потом ещё и выслужил следующий, тринадцатый, медаль за выслугу лет себе повесил. Всё это, хоть и тянуло уже на уголовщину, но меня в принципе не касалось: то дело Третьего отделения, поскольку эту крысу его бог покровительства не лишил, потому формально он лицо «благородное», но преступления его с магией не связаны. Я и сбросил дело смежникам, в расчёте на небольшую благодарность за сделанную за них работу. Они дело взяли охотно — к концу года показатели улучшить, чем плохо. Нарыли заодно кучу мелких махинаций этого деятеля и, вишенкой на торте, участие в этих махинациях Жабицкого. Причём ладно бы по-крупному крали, так ведь нет — от силы сто-сто пятьдесят рублей в месяц выходило, причём не каждому, а всего, и не каждый месяц. В среднем за тридцать-сорок рублей ежемесячного «приварка» этот придурок замазался.
Мурлыкин замолчал, разливая чай, а заодно и нагнетая интригу. Поскольку пока что это всё действительно не выглядело чем-то таким, ради чего меня требовалось срочно утаскивать для разговора.
— В общем, арестовывать его приехали рутинно, не ожидая ничего особенного. Разве что начальник нашего Управления счёл возможным лично вставить фитиля Жабицкому — и за то, что мундир замарал, и за то, из-за какой мелочи измазался. Потом наличие такого чина на месте хорошо сыграло, да… В общем, пока наши ехали в Буйничи, при обыске у Пасюка дома нашли — даже не в тайнике, просто в ящике стола, в мешочке замшевом — два крупных макра. Хотели было их без затей приплюсовать к хищениям, но среди отправленных туда чинов по счастью оказался один глазастый и памятный, опознал в них те самые, что были три с половиной года назад в академии подменены на муляжи в ходе теракта.
— Ух ты ж ёж…
— И не говори. В начале усомнились, проверили — точно они! Позвонили на мобилет Его Превосходительству (кстати, дай мне свой контакт, а то до смешного доходит, когда связаться надо) — и тут всё закрутилось по-настоящему! После первых же допросов, когда Пасюченко понял, сколько и чего мы о нём знаем и «поплыл» — и Пятое отделение подключилось, и Второе, и СИБ подтянулась на огонёк. В общем, если до ареста крысы всё шло ни шатко, ни валко, то вот после все забегали, как наскипидаренные.
— Подождите, Второе отделение⁈ Это же контрразведка⁈
— Вот-вот. Пасюченко заявил, что его вынудили пойти на подмену кристаллов. Некие джентльмены…
— Джентльмены? Не господа?
— Может, конечно, херры или мусью, работавшие под них, это сейчас другие люди выясняют. Так вот, они прошли по той же цепочке, что и я, и пришли к нему с угрозой раскрыть «истинное лицо». В качестве альтернативы за выполнение «небольшой просьбы» пообещали посодействовать в получении паспорта любой страны Британского Доминиона и разрешили оставить краденые макры себе в качестве оплаты.
— Подождите. Пообещали не паспорт даже, а «помощь в получении»? Извините, выдать бланк заявления с переводом — уже «помощь». И разрешили оставить себе улики, вместо того, чтобы выкупить их или оплатить уничтожение⁈ И он согласился⁈
— Ну, он упирает на «безвыходность ситуации», что откровенная чушь — но в целом да, согласился.
— И что, так и не понял, что его поимели за фантик от ириски⁈
— Фу, как грубо — сказали бы в «обществе», но в целом верно.
— Хорошо хоть ума хватило не продавать сразу, поскольку его на этой операции бы прихватили гарантированно.
— Юра, ты ему льстишь. Он просто решил, что продать сразу за фунты за границей будет проще, чем продавать за рубли, а потом менять одно на другое.
— Ой, дебиииил…
— Не то слово.
— А что с ротмистром Жабицким?
— Во-первых, уже штаб-ротмистр. Во-вторых, он сейчас активно и старательно доказывает нашим коллегам из Третьего отделения и СИБовцам, что является дураком.
— В смысле?
— Ну, что он ничего не знал, не понимал и участвовал в махинациях террориста Пасюченко исключительно по дурости и жадности, а не по злому умыслу. В общем, если докажет, что дурак — поедет служить на дурацкой должности, в лучшем случае, каторжан охранять на изнанке. И в отставку выйдет в лучшем же случае штаб-ротмистром. Если не докажет достаточную степень дурости — пойдёт по этапу, за всё по совокупности.
— Да уж, всё серьёзно.
— Даже не представляешь, насколько. Некоторые обстоятельства дела о теракте закрыты отдельными обязательствами о неразглашении. Но оно на контроле на самом высшем уровне.
— Это, конечно, внушает, но при чём тут я?
— Хороший вопрос. Из-за тех событий ваша академия была, по сути, в опале. Своего рода поражение в правах до выяснения. Академия не участвовала ни в Осеннем бале у губернатора, ни в Новогодних праздниках, ни в Бале выпускников, ни в празднованиях дней рождения членов Императорской семьи — короче, ни в каких общественных и праздничных мероприятиях. Персонал был ограничен в смене места службы, было приостановлено начисление выслуги лет и наградного стажа и прочее в том же духе, в том числе и в отношении ректора. Ещё год-два и учреждение могло вообще потерять статус Академии, превратившись в пусть Высшее, но училище.
— Ого! А я и не знал…
— Так вот, буквально вчера вечером пришло сообщение, что в связи с окончанием расследования и доказательством непричастности персонала все ограничения снимаются, выслуга будет начислена и так далее. Понятное дело, что академия стоит на ушах и празднует так, что стены трясутся. Граф Кайрин, ваш ректор, используя своё положение в обществе и личные связи, добился доступа к материалам дела — не всем, разумеется, а в части касающейся, изучил и назначил главными виновниками торжества некоего студента первого курса и одного глазастого унтера. Унтер уже получил на руки сумму, которая при желании позволит выйти в отставку и открыть своё дело. А вот у студента всё ещё впереди…
— Да что там моих заслуг⁈ Просто заметил, что крыса врёт, и всё! Остальное вы и Третье отделение раскрутили!
Мурлыкин тяжко вздохнул.
— Вот из-за этого я тебя и позвал. Из-за твоей зашкаливающей щепетильности и выходящей за все рамки скромности. Во-первых, граф Кайрин — как и большинство титулованных особ — человек самолюбивый и отчасти мнительный. Отказ от награды или её части может воспринять как личную обиду, если не оскорбление. Поэтому некоторую скромность проявить нужно, но именно некоторую, и вовремя остановиться. А во-вторых, пойми, дурья голова: награждать будет не за пойманную крысу, это на самом деле — мелочь, а за снятие опалы с академии, с него лично и, в какой-то степени — со всего рода, в который он входит. За такую услугу, как снятие опалы с рода, князья отдариваются титулами и имениями, причём окружающие ещё смотрят, не слишком ли низкий титул и не слишком ли малое владение.
Будущий тесть перевёл дух.
— Ещё раз, послушай, услышь и пойми. Наша работа — это наша работа, воспринимается как должное, тем более что мы, стараниями дурака Жабицкого три с лишним года топтались на месте. В их глазах именно ты стронул дело с мёртвой точки и предоставил нам главного подозреваемого в готовом для разработки виде. И, да — род графов Кайриных просто не имеет права, не может себе позволить, не наградить за снятие опалы как следует. Им это будет ударом по самолюбию и по репутации. Пусть даже сейчас речь идёт об опале для одного из рода — они обязаны вручить тебе достойную награду, а «достойная» в этом случае — это не банальные деньги, хоть и они тоже могут быть добавлены, причём речь не о сотнях рублей и не о паре тысяч, а что-то знаковое и статусное. И не смей даже пытаться отказываться! Скромность и вежливость — да, но принять с благодарностью — обязан. Ты меня понимаешь?
— Думаю, да.
[1] Пасюк — серая крыса.