Под растерянным взглядом Маши, которая переводила глаза — как никогда большие и выразительные — в Мурлыкина на меня и обратно мы поднялись на бельэтаж. Дед ляпнул было мысленно, что это «второй, а никакой не бель», но мне лень было объяснять. Однако, расположение квартирки — вполне себе «статусное», как тот же дед выражается.
Машина мама встречала нас в коридоре, но увидев меня, идущего бок о бок со своим мужем, тогда как дочка болталась где-то сзади со странным выражением лица — растерялась. Войдя домой, Василий Васильевич бросил мне:
— Бери, что у тебя там с собой — и пошли за мной в кабинет.
Растерянность дам возросла ещё больше.
— Сейчас, минутку.
Я протянул букет будущей тёще:
— Это вам. Они, конечно, далеко не столь прекрасны, как вы, но вполне способны оттенить вашу красоту.
Потом достал из-под полы пальто пластинку — ну, не лезла она в саквояж, не лезла!
— Это — тоже вам.
После чего сбросил пальто на руки столь же растерянной, как и хозяйка дома, горничной и, подхватив саквояж, вздохнул, поворачиваясь к Мурлыкину.
— Обувь куда?
Тот махнул рукой:
— Пойдём.
Оставив за спиной трёх растерянных женщин, мы вошли в кабинет хозяина дома. Мурлыкин прямым курсом двинулся к шкафу и не оборачиваясь спросил:
— Что там у тебя?
— «Ржаная», «Клюква» и «Брусника».
— Давай «беленькую». — Он поставил на затянутый тёмно-синим сукном стол две серебряные рюмки. — Наливай.
Я раскрыл саквояж, вынул лежавший сверху револьвер — у Мурлыкина при этом поднялась одна бровь — и бутылку водки. Открыл, налил по поясок. Получилось, по данным включившейся способности, по семьдесят грамм, чуть больше получарки. Жандарм поднял рюмку, дождался, пока я сделаю то же, и молча, без тоста и не чокаясь, махнул её одним глотком. Мне налитое тоже прошло, как вода. Занюхивая рукавом как какой-нибудь дворник, Василий Васильевич жестом попросил повторить. Почему бы и нет — налил по второй. Мурлыкин взял рюмку, но пить не стал. Глядя на меня поверх посуды он негромко и задумчиво произнёс:
— Теоретически я знал, что рано или поздно Мария приведёт кого-то парня знакомиться с нами, а потом и замуж выйдет. Но это было где-то там, в будущем. Когда сыновей друзей и знакомых называли «женихами» — это воспринималось как элемент игры. И когда это вдруг из игры стало реальностью…
Он прервался и, приподняв рюмку то ли салютуя мне, то ли выполняя какой-то ритуальный жест, выпил и её. Я последовал его примеру — что-то меня от его откровенно-задумчивого тона стало потряхивать. Третью он пока не просил наливать — и хорошо, не будем частить. В кабинете повисла тишина, за дверью — тоже. Или это звукоизоляция такая хорошая?
Мурлыкин вздохнул и, указав пальцем на рюмки, продолжил:
— Вот стою — а, собственно, что это мы стоим? Присаживайся! — он махнул рукой в сторону приставленного к столу сбоку стула, сам сел в хозяйское кресло. — Так вот, думаю, и не могу понять — было бы проще, если бы Маша привела кого-то совсем незнакомого, или наоборот? Просто вот с твоей стороны я такого точно не ожидал! По всем данным психологов, ты должен был гулеванить лет до двадцати пяти — двадцати семи как минимум, даже не помышляя о женитьбе. Уволить дармоедов! — собеседник схватил рюмку, но пить не стал. — Вот как так⁈
Последнюю фразу он произнёс даже как-то жалобно и смотрел на меня, ожидая какого-то ответа.
— Это же Мур… Маша. — Я развёл руками, не имея что добавить.
— Да, это Маша. Мурка, блин, певчая.
— Она хорошая!
— Молчи уж, жених. А ещё хуже становится, когда думаю, что такое ещё не раз повториться. Не вскидывайся ты — у меня ещё две дочки есть, Маша из них старшая. Сейчас гуляют где-то, подтянутся через часик или чуть меньше. И сейчас меня вдруг догнало осознание: они ведь тоже скоро приведут кого-то!!! — Мурлыкин недоумённо посмотрел на рюмку у себя в руке и, секунду подумав, выпил, показав жестом, чтобы я «догонял».
После третьей рюмки без закуски, при том, что в кафешке был только кофе с кусочком пирога, а на завтрак из-за нервов кусок в горло не лез — в голове у меня начало шуметь. Правда, раньше меня с такой дозы уже бы шатало.
«Адреналин» — попытался объяснить дед. «У тебя в крови сейчас такого намешано, что спирт выгорает, не успевая подействовать. Но скоро всё придёт более-менее в норму, и тебя накроет, если не закусить срочно».
Но закусывать было нечем.
— Ладно ты — вроде как приличный парень, насколько я смог выяснить, честный и умный. Хотя какой из тебя муж будет — никто не скажет. А кого те две пигалицы притащат⁈ — Он посмурнел было, но тут же неожиданно хохотнул: — Начинаю представлять себе, что чувствовал мой приятель, когда его дочка в свои семнадцать лет притащила знакомиться моего Борю.
Мурлыкин снова вздохнул, потёр руками лицо. Подумал. И сказал, уже нормальным голосом:
— Ладно, разливай, что там осталось, и пойдём к дамам. А то они там уже изнервничались все, наверное.
Разливая остатки, я немного смухлевал: Мурлыкину налил как обычно, по поясок, а себе — что осталось, получилось где-то на треть меньше. Заметил он мой манёвр или нет, не знаю, поскольку никакой видимой реакции не последовало.
— Ну, будем считать, что предварительное собеседование состоялось. Рассказывать, что будет, если вдруг, и так далее — не буду, вроде парень умный, должен сам понимать. Забирай своё компот для дам и пойдём.
Открыв мне дверь, хозяин кабинета завозился с чем-то внутри, и я вышел в прихожую первым. Мой выход встретило чьё-то приглушённое «Ой!» с одной стороны и тяжёлый, прерывистый вздох с другой. Я было удивился, а потом понял, в каком я виде предстал перед аудиторией: в одной руке — саквояж, в другой — револьвер, подмышками — бутылки. М-да. А я просто пытался перепаковать вещи на ходу, не более того. Машенька стояла, прижав пальцы обеих рук к губам и смотрела на меня большими глазами.
— Спокойно, все живы, это небольшие технические неполадки.
Я наконец справился с запихиванием одного в другое и с застёжками, после чего поставил портфель на пол. Бутылки же протянул в сторону выглядывавшей из-за какой-то приоткрытой дверки горничной:
— Это к столу, если хозяйка не будет против.
Тем временем из кабинета вышел живой и здоровый хозяин дома, после чего женщины резко успокоились. Маша даже решила продолжить ранее задуманный сценарий знакомства:
— Мама, папа, знакомьтесь, это… Ой. — Она внезапно вспомнила, что с её папой мы, как ни странно, уже знакомы, и это опять сбило её с толку.
За спиной послышался уверенный и строгий голос:
— Давайте лучше я представлю. Это тот самый молодой человек повышенной ушлости, о котором я вам рассказывал. Тот, из-за которого я почти не бывал дома всю вторую половину лета и постоянно пропадаю на службе последние полтора месяца. Ему показалось мало, что он отбирает у вас меня, поэтому решил ещё и отобрать у меня дочку!
Все, включая меня, замерли, не зная, как реагировать на подобную речь. Тем временем Мурлыкин сменил прокурорские интонации голоса на добродушные.
— Также это именно тот хитросделанный умник, которого никак не могут поделить несколько имперских служб. Тот, благодаря которому я получил повышение в конце лета, благодарность в приказе и две премии осенью, а также ожидаю ещё кое-что приятное в ближайшие дни.
На плечо опустилась рука Машиного папы.
— Я был несколько удивлён, увидев здесь именно его и до сих пор не понимаю, где и как он ухитрился успеть познакомиться с Машей. Химик-эксперт из него получился хороший, как аналитик — тоже не плох, какой получится зять — пока непонятно.
— Папа!!!
— Что «папа»? До этого ты никого домой не приглашала, так что из этого, а ещё из услышанного там, в кабинете, могу сделать выводы…
— Приглашала, но…
— Чтоооо⁈
— Так, а что это мы всё в прихожей стоим? — попыталась перевести тему Машина мама, так не вовремя вставившая своё уточнение.
— Так знакомимся! Все со всеми, похоже. — Мурлыкин с каким-то профессиональным интересом смотрел на жену и дочку.
— Ой, точно! Мама, это — Юра, Юра — это моя мама, Екатерина Сергеевна. — Маша не то решила таким образом обыграть папины слова, сведя всё именно к формальной процедуре, не то и правда не заметила всех смысловых слоёв, о которых мне дед рассказал. Сам бы я тоже решил, что хозяин дома намекает на эту неловкость. Мурлыкин хмыкнул, но ничего не сказал.
— Прошу всех в гостиную, — вновь попыталась вернуть ситуацию в стандартное русло Екатерина Сергеевна.
Разуться не предложили — не то специально, не то забыли из-за суеты. Я, пропустив хозяев вперёд, показывать дорогу, молча тронул Машу за руку, привлекая внимание, потом так же молча ткнул пальцем в ботинки и попытался придать лицу вопросительный вид. Та закатила глаза.
— Маааам! Мы тут немного задержимся — надо кое-что сказать Юре наедине.
— Не увлекайтесь тут особо, хм, разговорами! — Буркнул Василий Васильевич.
Кажется, нас неправильно поняли. С другой стороны, в процессе смены ботинок на домашние туфли обнять и поцеловать мою Машу я тоже успел. Получается, не так уж сильно он и ошибся, зато Мурочка приободрилась, почувствовав, что я менять своё отношение к ней не собираюсь. Спросила только:
— Вы что, пили там⁈
— И даже без закуски. И если я срочно чем-нибудь жирным или пористым не заем, то может и развезти.
И ещё одну тему успели поднять, пока шли по коридору.
— Ты про сестёр не говорила.
— А что с ними не так?
— Я для них ничего не принёс.
— Ерунда, я всё приготовила.
— Я рассчитаюсь.
— Позже. Пришли уже.
Пришли-то пришли, но на эту тему с Машей надо будет ещё поговорить, обязательно. Она пока ещё не жена мне, чтобы общие семейные подарки покупать. И уж тем более, если они не семейные, а от моего имени. Нельзя так.
Когда мы входили в гостиную, Мурлыкин окинул меня взглядом с головы до ног, зацепился глазом за домашнюю обувь — и немного расслабился. Понял, что не пообниматься на скорую руку остались, а была причина. Ну, или не только для этого.
Рассадка была интересная. Во главе стола никого не было, родители Маши сели напротив друг друга, Машу усадили возле папы, меня, соответственно — возле хозяйки дома. С одной стороны — обстановка декларирует отказ от давления властью и авторитетом, вроде как «на равных». С другой — нас с Машей «разогнали по углам».
«Или ты накручиваешь себя на ровном месте, выдумывая проблемы там, где их нет».
«Дед, это официальный обед, пусть и почти семейный. Тут случайностей нет!»
«Ну, может, тебя просто на знание застольного этикета проверить хотят? Потому и посадили рядом с дамой».
«Точно! Этикет! Так, если дама не справа, а слева, но на этой стороне стола никого больше нет…»
«Ну вот — хотел пошутить и успокоить, а вместо этого ещё одну тему для переживаний подбросил!»
Начав метаться по столу взглядом, панически пытаясь вспомнить тонкости того самого застольного этикета с учётом всех обстоятельств, заметил кое-что интересное. Похоже, что рассадку сменили на «демократичную» буквально на ходу, пока я переобувался: прибор Мурлыкина передвинули, салфетки, бокалы — все крупные предметы. А вот рюмку переставить его жена забыла. Как ни странно, меня это мгновенно успокоило, показавшись хорошим знаком. Я поймал глазами взгляд Василия Васильевича и так же глазами показал на забытую рюмку, слегка улыбнувшись. В ответ он вздохнул и покачал головой. Не то с досадой, не то отмечая мою излишнюю глазастость.
Первые пятнадцать минут, до выноса горячего, шёл обычный светский разговор «обо всём и ни о чём», никак не касавшийся ни меня, ни причины моего прихода. Ритуальная пустая трата времени.
«И заодно экзамен на готовность и умение вести такой разговор, то есть — на уровень и характер воспитания».
После перемены блюд, выдержав три минуты в молчании, Екатерина Сергеевна невзначай стала нахваливать Машу, какая та замечательная хозяйка, как она помогала с готовкой, чуть ли не лично выбирала на рынке мясо. Удивлённый взгляд Маши до того, как она поймала, видимо, «страшный взгляд» мамы подсказал, что дифирамбы как минимум вдвое приукрашивают ситуацию.
«Если начали товар нахваливать — то, стало быть, гнать с порога не собираются. Начинается нормальный торг».
«Товар, торг… Дед, нельзя так!»
«Именно так и надо — без иносказаний и иллюзий!»
«Ррррр!»
От Машиной хозяйственности плавно перешли на её учёбу, а потом и на мою. Ну, тут много говорить было не о чем — всё же только первый семестр заканчиваю, ни хвастаться нечем, ни жаловаться не на что. Меня понесло было в очень интересный, как мне казалось, рассказ о кристаллографии в целом и о парадоксальности макра, как кристалла — но дед вовремя остановил. Точнее, я сперва решил, что он меня перебил на самом интересном месте — но потом увидел облегчение на лицах присутствующих… Зато тему учёбы тут же свернули насовсем.
Перешли на планы на будущее.
— Планы — развивать семейное дело и возрождать свой род, а то на данный момент в нём только я и остался, что слишком рискованно.
— А что за дело?
— Уже почти двести лет, буквально полтора года осталось, будем отмечать его двухсотлетие. У нас есть бровар — то есть, пивоварня, — пояснил я для Мурлыкиной-старшей, на случай, если она этого слова не знает, будучи уроженкой других краёв, при ней цех, выпускающий дрожжи хлебопекарные, а с недавних пор — пивные дрожжи в виде пилюль, как добавку к пище. Кроме того — винокуренный заводик, и три трактира. Недавно по случаю достался ещё один заводик, но он после аварии, плюс расположен не очень удачно и есть проблемы с персоналом для него. У меня сегодня поезд — надо по дороге домой заехать туда, на завтра назначена встреча с управляющим и другими заинтересованными лицами.
— А что у вас для души, какие увлечения? Машенька наша, например, недурно поёт и играет на трубе.
— На саксофоне, если быть точным. Я знаю, мы с ней и познакомились на одной из репетиций. Так что для души — думаю, продолжу сочинять песни, которые Машенька будет исполнять ко всеобщему удовольствию. Это, кстати, не только «для души», но и для семейного бюджета пользу приносит.
— Ну, для пользы бюджеты надо ещё многое сделать! — с лёгкой снисходительностью ответил Мурлыкин. Не понял, он что, пластинку не видел? А ведь точно — не видел! Ну, держись!
— Екатерина Сергеевна, можно вас попросить — подайте Василию Васильевичу ту пластинку, что я принёс. Спасибо.
Пока Мурлыкин крутил в руках конверт, а потом изучал автографы и вникал в суть прочитанного, я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без хвастливых ноток, пояснил:
— Детали коммерческого соглашения я разглашать не имею права, но рассчитываю, что моя доля дохода от этой пластинки покроет расходы на реконструкцию родового поместья Дубовый Лог.
Ага, проняло. Маша вообще расслабилась и сияет.
— Кстати, возвращаясь к семейному делу. Я принёс кое-какие образцы для дегустации. Где-то у горничной должны быть сорокаградусная клюквенная настойка и двадцатипятиградусная брусничная.
— О! А я думал, и то, и другое — компоты дамские! Значит — клюкнем сейчас, раз такое дело! Дарьюшка, а принеси-ка гостинцы сюда!
— Главное, не наклюкайтесь — Юре в дорогу ещё.
Больше серьёзных тем не поднимали. Тем более, что вскоре пришли младшие сёстры Маши. Звали их Ирина и Василиса соответственно. Маша, пока сёстры раздевались, переобувались и вообще готовились к выходу в гостиную, передала мне купленные ею для них подарочки. Какие-то девочковые вещички, смысла которых я толком не понял и уж точно никогда не купил бы. Боюсь, что источник подарка они вычислят влёт, ну и ладно. Приняли они подношения благосклонно, а когда обнаружили вложенные туда банковские билеты — по два у каждой, номиналом в двадцать пять рублей, и моего пояснения, что это «на конфеты, и на мелкие расходы, на которые е попросишь денег у папы» — и вовсе оттаяли.
Средняя выглядела абсолютно домашней кошечкой (хотя внешность бывает обманчива), а вот младшая оказалась, похоже, ещё большей заразой, чем старшая. После комплимента расцветающим юным бутонам, которые превращают дом своего отца в настоящую оранжерею она, усаживаясь рядом со мной, негромко произнесла:
— Подкуп и лесть? Не худший способ приобрести союзников, продолжайте в том же духе!
Ах, так? Ну, держись, мелкая!
— Живёт, говорят, в Минске девушка — ну, уже молодая дама, конечно, с красивым древним именем Василиса. Как-то встретила она и полюбила парня из Болгарии с древним болгарским мужским именем Светлан. А их дочка больше всего любит дразнить окружающих и новых знакомых рассказывая им, что её маму зовут Вася, а папу — Света[1].
Больше всего развеселилась средняя:
— Ну всё, Васька, будем искать тебе мужа-болгарина!
— Не «Васька», а Василиса Васильевна! То есть — Вась-вась! Ну, или «Вася в квадрате», если будешь вредничать. — Последнюю фразу я произнёс тихонько на ушко соседке.
Но та не сдавалась. Немного откинувшись в сторону, она сделала большие глаза и преувеличенно восторженным тоном сказала:
— Ой, Юра, вы такой смелый! Другие Машкины кавалеры сразу разбегались, как тараканы, стоило им только узнать, что наш папа — жандарм!
И смотрит, зараза, ждёт реакцию. Скрип зубов Маши мне, возможно, почудился, а вот тихое и возмущённое: «Васька!» от соседки слева — нет.
— Видите ли, любезная Вась… — тут я сделал небольшую паузу. — … илиса Васильевна! Дело в том, что с вашим многоуважаемым отцом мы познакомились где-то на полгода раньше, чем с вашей восхитительной сестрой. А на данный момент мы с ним в некотором роде коллеги.
— Так неинтересно! — буркнула Василиса и отвернулась. В этот момент стала так похожа на милого надувшегося щеночка, что я с трудом удержался от того, чтобы потрепать по голове и вообще — затискать. Боюсь, не поняли бы остальные такого моего поведения. Но повернувшись к маме этого пузырика, не удержался, прокомментировал:
— Она сейчас такая милашка, правда?
Та только тихонько рассмеялась. В общем, на вокзал меня провожали уже как своего, приглашая заходить в гости «по-простому». Даже Вася буркнула:
— А ты ничего так, забавный. Заходи, если что. Но только я белковый крем и ириски не очень люблю.
— Василиса!!! — Мама её всё же расслышала последнюю фразу.
[1] Реальный случай. Этого миловидного голубоглазого блондинистого тролля с бантиками, обожающего выносить мозг окружающим, водили в тот же садик, что и моих младших, но в группу на год моложе. Однако как-то в начале лета группы объединили…