Челночная дипломатия увенчалась полным успехом. Помотаться пришлось туда-сюда, конечно, от души. Дед выел всю печень (по его же выражению) постоянными напоминаниями о том, насколько проще, быстрее и удобнее было бы «на машине». Я уже устал его поправлять, что у нас так никто не говорит, и вообще, «машина» — это или двигатель, например, на корабле, или сложный механизм. И выражение «ехать на машине» вызовет как минимум оторопь. Стратегия деда «капля камень точит» была более чем прозрачной, и я не собирался поддаваться на провокации. Но уверенность подтачивали периодически встречающиеся в светской хронике фото с подписями вида «Граф и графиня Р. в своём новом кабриолете» и ехидные комментарии деда:
«Графу, значит, нет урона за рулём сидеть, а вот целому шляхтичу Юре, гордому повелителю двух хуторов уже невместно! Юрочка, ты нос себе не поцарапал?»
«Нос? Нет, а что?»
«Ну, это от того, что потолок высокий, нос-то задран знатно!»
Пришлось приложить усилия, уговаривая женщин и девушек из семейства Мурлыкиных не портить сюрприз и не говорить про новую песню до осени. Василиса призналась честно:
— Меня просто порвёт! Давление секрета изнутри превысит прочность тела. Или мне нужно что-то ещё, что можно будет рассказать взамен!
— Могу подарить маленькую бесконечную песенку пока что.
— Так маленькую или бесконечную⁈
— Маленькую. Но, при желании, бесконечную. Вот, слушай.
Море,
На море суша,
На суше пальма,
На пальме кот.
Сидит и видит: море,
На море суша[1]…
— И так — пока не надоест, хоть сутки. В математике это называется рекурсия.
— А, такие я знаю. Это нечестно, это слишком мало для замены.
— Василиса Васильевна, не наглейте, барышня!
— Ну что вы, Екатерина Сергеевна. Нормальная активная девочка, главное — честная. А я постараюсь придумать что-то для того, чтобы ей можно было поделиться с подружками.
Профессор, когда я привёз ему новую песню, немного ревниво поинтересовался:
— А кто, позвольте поинтересоваться, ноты писал?
— Ваша ученица и моя невеста — Маша Мурлыкина, больше известная здесь, в зале, как Мурка. Мы с ней даже немного порепетировали.
— Ну, это зря — если придётся что-то поменять, то нужно будет переучиваться… Ладно, давайте послушаем, что там у вас.
После того, как мы с Машей отыграли, он какое-то время сидел в задумчивости, потом медленно произнёс:
— Не знаю… Не знаю, возьмёт ли «Надежда» свой «золотой диск», но вот этот вальс «золотым» станет точно. С гарантией. И слушать его будут десятилетиями.
— Так вы согласны исполнить его на осеннем балу?
Профессор грустно рассмеялся.
— Юра, Юра. Я постоянно чувствую себя неловко при общении с вами. Это произведение — уже не первое у вас — из числа тех, где исполнители должны выстраиваться в очередь и уговаривать автора отдать первое исполнение именно им. У меня чувство такое, как будто я граблю детский сад…
— Профессор, если бы мой имя знали те самые тучные стада исполнителей — вы были бы правы. Это раз. А помимо этого — кто из гипотетических певцов годится для выступления от имени академии на Осеннем балу?
— Ну, если с такой точки зрения смотреть… Нет, всё равно чувствую себя мошенником.
— Тогда с вас, после бала — запись нового диска!
— Работать с таким материалом — это удовольствие, а не обязанность.
В общем, в итоге всё свелось к обычному для нас обмену комплиментами минут на пятнадцать. Где-то в середине Лебединский отреагировал на открывшуюся дверь. Обернувшись, он громко сказал:
— Всем внимание! Если кто-то где-то что-то вякнет вне этого зала про новую песню — порву. Не просто отчислю, а уничтожу. Всем понятно? Всем понятно.
И в этот момент он совсем не был похож на милого дядю Валеру. Зато вспомнились истории о том, как лебеди уничтожают всех, кого сочтут конкурентами или угрозой для потомства на том водоёме, который считают своим.
На этом моё участие в подготовке к балу закончилось. И какое счастье что я, по настоянию деда, сразу отстранился от подбора участников! Даже не думал, что будет такой ажиотаж. Сперва хотели сделать десять пар, включая наставников. Потом двенадцать. Потом, после кровожадно звучавшего рычания ректора процесс остановился на пятнадцати парах плюс учителя. Я только краем уха слышал отголоски громыхавших гроз, но и того хватило.
Кроме прочего, продолжался весенний «особый режим» и патрулирование изнанки. На лице вокруг города было ещё два прорыва — тех, о которых стало известно. Сколько тварей вышли вдали от жилья и так и сгинули в лесах и болотах, либо вернулись к себе, так и не попавшись на глаза людям? Мне за десяток патрулей пришлось вступать в схватку с тварями ещё шесть раз, не считая прибитых мимоходом одиночных вредителей. На большие стаи, которые представляли бы реальную угрозу, не нарвались, к счастью, ни разу, хоть однажды пришлось бежать на выручку нарвавшимся коллегам, добивать тварей и уносить ребят к лекарям.
Ещё два раза обстреливали летающих монстров, которые первыми не обращали на нас внимания. Казалось бы — летят себе и пусть летят. Но кто знает — где и на кого они нападут? Главным трофеем стала летяга со второго уровня. Как позже пояснил куратор, нам повезло дважды: и в том, что добыли крайне полезную, а потому дорогую тварь, и, главное, в том, что она была одна, поскольку обычно они встречались стаями от двадцати особей и больше, и тогда трофеем вполне могли стать мы.
За всё время добыл ещё три макра. Если бы продал их — остался бы в хорошем плюсе по деньгам, даже на оплату учёбы могло хватить. Выгодное дело — патрулирование в сезон прорывов, хоть и опасное.
Патрулирование длилось до конца апреля, после чего все студенты четвёртого курса были отстранены от охранной деятельности для подготовки к сдаче дипломных работ и проектов. Как-то внезапно пришло осознание, что у и меня зачётная сессия не за горами.
Но до того, как только сошёл снег, навалились хлопоты хозяйственные. После ряда совещаний по мобилетам, пришли к выводу, что в Викентьевке в этом сезоне по настоящему нужны две работы: прокладка дороги до Тальки и завершение ремонта завода. Без дороги все остальные работы были либо невозможны либо грозили обойтись кратно дороже. Разве что в ремонт включили постройку нового общинного дома вместо занятого нынче под контору и жильё управляющего.
Владислав здраво рассудил, что если от Тальки строят и железную дорогу, и грунтовую — то там есть специалисты, которые если не сами спроектируют нам трассу, то хотя бы посоветуют специалистов. Так и получилось — узнав, что речь идёт об участке длиной всего около семи километров, строители сочли, что смогут выделить из бригады одного инженера с помощниками на пару-тройку дней без ущерба для основной задачи. Наше требование выдать официальный проект с печатями и подписями, чтобы по нему могли потом и построить, и поставить объект на учёт их не смутило.
Более того, строители намекали на то, что и проложить дорогу могут «в свободное от основной работы время», но дед решил проявить осторожность — не давать шанс обвинить нас в подстрекательстве к должностному нарушению, если не чему-то большему.
Влад заготовил два воза кольев на вешки и даже нарисовал на них белые полосы садовой извёсткой. Также он заготовил инструменты для расчистки просеки и даже провёл предварительные переговоры с жителями деревень между нами и Талькой насчёт найма на работы. Видно, что человеку хотелось заняться чем-то осязаемо полезным, а также проявить себя в глазах родни и моих. Ну и, вероятно, надоело сидеть в лесу «посреди нигде», даже без дороги.
Не за два, и даже не за три дня — но трассу дороги нам провесили. И она далеко не везде совпала с нашими прикидками. В одном месте инженеры даже потребовали делать насыпь через болото, что-то вроде дамбы, забраковав нашу идею провести дорогу по краю на корню, выдвинув минимум пять аргументов против. С учётом того, что в двух местах надо будет делать выемку грунта при пересечении гребней увалов — песок для насыпи будет, да и ещё в других местах покопать придётся от души.
И опять возник вопрос лесопилки — даже не как второго предприятия, а для своих нужд. И подпорные стенки ставить, и мостики небольшие ладить — минимум три, над невзрачными ямками, которые оказались протоками, и общинный дом строить. Оказалось, что поблизости таковых просто нет! Точнее, пара штук имеется, в имениях местных шляхтичей, но их мощности явно не хватит, да и возить лес туда-сюда долго и дорого. Пробеляков старший выяснил, что существуют мобильные лесопилки, придуманные за океаном, и производящиеся в том числе в Скандинавии. И даже есть одна в продаже в Великом княжестве — где-то под Лидой. Представляет собой локомобиль, который на месте превращается в паровик, приводящий в движение все станки, два прицепа с оборудованием и третий — жилой и для перевозки припасов. Весь этот сухопутный поезд мог перевозиться по железной дороге или своим ходом — с скоростью аж четыре километра в час. При этом каждые три часа требовалось останавливаться для заправки водой и, при необходимости, чистки котла от золы и углей.
Производители уверяли, что он может добраться до делянки даже без дороги, и мы стали прикидывать, во что обойдётся перегнать его к железной дороге, привезти в Осиповичи и перегнать в Викентьевку. Но вот нынешнее техническое состояние и фактический износ были неизвестны, послать туда кого-то для проверки и оценки — сначала нужно было найти и нанять этого кого-то. И дополнительным отягощением в комплекте с лесопилкой шёл механик-норвежец, без него фирма-производитель, видите ли, не гарантировала работу лесопилки.
Взять, что ли, в аренду с возможностью выкупа? Но везти в такую даль, чтобы потом увидеть, что приехало несколько десятков тонн металлолома? Вопросы без ответов, дела и заботы.
Дед ещё потрошил свою память, а также гонял меня по техническим библиотекам в поиске технологий переработки торфа. Огромное болото, из которого владельцы имения Протасевичи (сохранившие топоним несмотря на смену фамилии — теперь они Протеевичи, тотем — Протей) триста лет добывали железную руду, расположенное под боком, просто вопило о возможности его разработки, но оно было чужим. На нашей территории имелось только два болотца, которые можно было вычерпать и превратить в пруды, попутно отработав методику. А потом — договариваться с номинальными владельцами болота либо о праве добычи, либо об аренде ещё и куска болота, и дороги к нему.
При мысли о том, сколько работ и забот мне предстоит, от их количества и разнообразия волосы вставали дыбом, а руки, наоборот, опускались. Хорошо, что часть из них можно делегировать — тем же Пробеляковым или наёмным специалистам. Например, нанять фирму, которая проведёт обмеры и оценку состояния руин усадьбы в Дубовом Логе. Совершенно по-другому стал воспринимать дедовскую фразу, что «проблемы, которые можно решить деньгами — не проблемы, а расходы». Когда какая-то из проблем сваливается с плеч, превратившись в расходы — это такое облегчение! Ценность денег тоже стала восприниматься иначе — она, ценность эта, в том, что они превращают проблемы во всего лишь расходы!
Главное, как предостерегает дед, не впасть в другую крайность, в ошибочное убеждение в том, что любую проблему можно залить деньгами. Во-первых, далеко не любую — и «сосед по черепу» с лёгкостью накидал мне полтора десятка примеров, а во-вторых, и в главных, нет у нас столько денег и в обозримой перспективе не будет. Даже если «Вальс-бостон» и правда станет «Золотым» диском, даже если к нему ещё два-три шедевра вытащить из дедовской памяти.
Апрель ознаменовался ещё и днём рождения у Мурлыкина, который выпал на двадцать второе апреля, что почему-то сильно развеселило деда. Я всю голову вывихнул, пытаясь придумать подарок одновременно достойный, приличествующий и не обязывающий. А ведь это только лёгкая разминка перед тяжёлым майским сезоном. Дочери у господина жандарма оказались «майскими розами»: Ирина родилась десятого мая, Василиса — пятнадцатого, а моя Маша — двадцать четвёртого. Брат Борис родился второго июня, по поводу чего Василиса периодически дразнила его тугодумом и ленивцем — мол, не успел «как все нормальные Мурлыкины» родиться в мае. Завершая календарную тему, день рождения тёщи выпадал на середину августа.
В итоге подарок сделал сам: термос со стальной двуслойной колбой в серебряном внешнем корпусе и две кружки схожей конструкции — в виде двухслойной серебряной колбы с плотно захлопывающейся крышкой на пружинке. Воздух из пространства между стенками помогла откачать Маша, как маг воздуха. Но даже она не знала, что если открутить дно у термоса, то там прячутся четыре серебряных рюмочки по сорок миллилитров и плоская, сильно изогнутая фляжка на четверть литра. Как сказал сам именинник, когда увидел тайник:
— Вот это правильно! — После чего открыл и понюхал фляжку. — И то правда — что за чай без коньяка?
В общем, подарок понравился. Чего мне стоило восемнадцать раз переделывать узор на корпусе термоса, пока он не перестал вызывать то смех, то ужас — оставим за скобками.
А впереди ещё дни рождения трёх девушек, и каждая уже успела намекнуть, что тоже хотела бы что-то «уникальное, сделанное специально и только для неё». Может, подставиться в патруле и проваляться пару недель в больничке? Поверите, нет, но я какое-то время всерьёз рассматривал эту дикую идею, пока не осознал, что подарки от меня всё равно будут ждать, а вот мимо застолья я пролечу. Те же страдания с меньшей отдачей. И самое главное — беспроигрышный, казалось бы, вариант с походом к ювелиру был отсечён требованием уникальности и персональности.
«И, главное, что ж они так кучно-то⁈ Нет чтобы равномерно в течение года!..»
«Зато месяц отстрадал — год свободен».
«Тоже правда. Вопрос только — что выстрадать?»
«Самому ювелирку делать, с нашим художественным антиталантом это будет в лучшем случае „миленько, но страшненько“, в худшем просто — страшненько».
«Может просто — кустарщина. Что тоже неприемлемо. Вот если бы Василиса мне дарила — да, вполне, а наоборот…»
«Песню подарить? Только какую и кому? Две подряд явно будет выглядеть халтурой».
«Ну, кому — понятно, Васе. Обещали же что-то, чем можно похвастаться перед подружками, а вот какую?»
Мы долго перебирали варианты из памяти деда, я было хотел спеть «Восьмиклассницу» группы «Кино», что иначе, чем усталостью не объяснишь. Дед сразу выделил главное:
«И как ты потом будешь объяснять и доказывать всем окружающим, что не решил приударить за Василисой вместо Маши?»
«Ой, ёооо…»
«Если всё-таки Ире — к выпускному, „Видели ночь“? Они же будут в ночь выпускного гулять, или этого обычая пока нет?»
«Если ты, деда, придумаешь — чем и как заменить кассетник, на котором кончилась плёнка».
«Да уж. „Зверей“ лучше вообще не трогать, и даже не вспоминать, особенно в связи с выпускным».
«Каких зверей? Причём тут вообще животные⁈»
«Не зверей, а… А, ладно, проехали. Была бы Вася лет десяти — куча детских девичьих песен. А так у неё самый разгар подросткового бурления гормонов. Надо что-то такое, что не спровоцирует на глупости, при этом не слишком детское и не слишком „занудное“, то есть — взрослое. И при этом такое, чтобы мама с папой не превратились в шаманов и не дали в бубен».
«Может, всё же из металла что-то сделаем? Возьмём фото кошки и скопируем образ — это же у нас получается?»
«Эх, если бы не требование об уникальности — купить золотую цепочку с подвеской и пару серёжек, и всё!»
«Ты что, дед! Нельзя незамужней девушке золото дарить, если это не младшая родственница и не невеста! Серебро и полудрагоценные камни максимум!»
«О как — и тут предрассудки».
«Традиции и правила приличия»,
«Да? И что неприличного в золотых серёжках? Вон, таких, как на Чагиной?»
В общем, после долгого и совершенно бесплодного спора мы решили отложить вопрос на потом, а потом — втихую посоветоваться с сёстрами и мамой. Забегая вперёд — получили три взаимоисключающих варианта, которые не давали в принципе шанса выбрать что-то среднее. Так и вошли в май не имея ни одной стоящей идеи.
[1] Принесла старшая дочка из садика где-то в 2001 году. Автор неизвестен.