«Хава Нагила» унагилила Мэта до полусмерти. Он перетанцевал со всеми неутомимыми родственниками Марты — с тетей Долли, с дядей Хайми, с дядей Томом Коблеем. Да, кажется, вообще со всеми гостями. Он станцевал «Танец петушка», оказавшийся американским вариантом «Песенки птички»; электрослайд, в котором требовалось исполнять гораздо более затейливые повороты, чем те, на которые он был способен; и даже что-то, отдаленно напоминавшее «Болит разбитое сердечко» с его традиционными хороводными шагами. Он исполнил и «Эй, Макарена!», но вместо того чтобы зазывно кружиться по спирали, он прошаркал этот танец уже заплетающимися ногами, — на курортном острове Ибица его никогда не разрешили бы танцевать без предварительного предупреждения об опасности для здоровья. Замечательное достижение для панически боящегося танцев обозревателя рок-музыки. Уже не в первый раз за этот вечер он спрашивал себя, ту ли профессию он выбрал.
Сейчас он танцевал с очень красивой подружкой невесты. Не с той подружкой, вынужден был он признать, но все же с очень красивой подружкой. Он использовал свое положение гостя Марты-2 — шампанское и все такое, и, несмотря на то что сердце у него было непоправимо разбито и сегодняшний вечер шел вразрез с его миссией обретения мисс Джози Флинн, находившейся где-то в этом широко раскинувшемся городе, все же он чувствовал себя довольно неплохо.
Его печень не подвергалась такому испытанию со времен университетских гулянок, и к моменту, когда его самолет приземлится в Хитроу, она, без сомнения, будет замаринована не хуже пряных консервированных огурчиков.
Мэт перестал кружиться с подружкой невесты — танец закончился. Она была приятной девушкой, тоненькой, как тростинка, с темно-русыми кудрями, как у Тресси, любимой куклы его сестры. Она тоже считала, что Уильям Шекспир снимает отличные фильмы. Она подняла на него глаза, и у него перехватило дыхание. Но никогда в своей жизни он не чувствовал такой тоски. Что он здесь делает? Он обманом втерся в эту компанию тетушек и дядюшек, двоюродных братьев и сестер, друзей и знакомых. Он не имеет к ним никакого отношения. Пришелец ниоткуда, чудной чужак, весело проводящий время. Но ведь чужак.
Он взял руки девушки в свои.
— Это было прекрасно. Спасибо вам, — сказал он. — А теперь мне надо идти.
— Так рано? — запротестовала она. — Все это будет длиться еще целую вечность.
В этом он почему-то не сомневался.
— Еще полно еды, и будет много танцев.
Мэт же чувствовал себя так, как будто уже съел полную тележку продуктов из супермаркета и протанцевал больше, чем сам Лайонел Блэйр в период расцвета его творчества.
— Но мне нужно быть в другом месте.
— Что ж, рада была провести с вами время, — сказала она.
— Спасибо. Все было замечательно… — Он даже не знал ее имени.
— Элена.
— …Элена.
Ну почему он не встретил всех этих милых женщин до того, как его поразили чары Джози Флинн? По крайней мере, двух женщин.
Он попрощался с тетей Долли и с дядей Хайми, и они целовали и обнимали его так, как будто он был их давно потерянным и вновь обретенным сыном, обещали навестить его, когда в следующий раз приедут в Лондон, чтобы взглянуть на Шекспира. Он попрощался и с Мартой-2, пожелал ей счастья и про себя отметил, что по возвращении в Лондон непременно пошлет ей чудовищно роскошный букет в знак благодарности.
Мэт прошел в мужскую комнату, чтобы забрать пальто. Ваза, из которой он вытащил букет для Джози, стояла пустая и заброшенная. Мэт посмотрел на лепестки, рассыпанные по полу рядом с ней, и с грустью потянул носом воздух. Итак, в своих поисках Джози Флинн он потерпел сокрушительное поражение, и именно тогда, когда думал, что ближе всего к цели. Так близко и так далеко. Поводив плечами, он надел пальто, поискал шарф и подумал, не идет ли все еще снег.
Снаружи у дверей гостиницы стоял швейцар, подзывающий такси, и Мэт встал в очередь. Куда же ему ехать? Он посмотрел на свои разбитые часы и обнаружил, что треснувшее стекло пропало, видимо, выпало во время танцев. По всему было видно, что еще только середина вечера, нет еще и девяти — слишком рано для того, чтобы найти бар и напиться в одиночестве. Реклама на Бродвее мигала, по-видимому, уже во всю свою световую мощь. Он сделал шаг вперед в своей очереди, обернув шарф вокруг шеи. Морозный воздух царапал ноздри, как маленькие бритвочки, ветер кружил по улицам, проникая под одежду, и расслабляться не стоило — в небе то и дело нависала угроза нового снегопада. Господи, каким, должно быть, заброшенным и никому не нужным чувствует себя живущий здесь человек, если он один и холод пробирает до костей. Еще хуже, чем в Озерном Краю.
Вдруг Мэт почувствовал как бы легкое прикосновение теплого пальчика к шее. Подожди-ка. Ему же есть куда пойти. Есть же человек, который будет рад его увидеть. Холли. И почему он не подумал о ней раньше? Швейцар дунул в свой свисток. Следующим в очереди на такси был Мэт. Не следует ему так обращаться с Холли: сначала давать ей надежду, а потом отбрасывать за ненадобностью, как… как подбирают и выбрасывают ненужную вещь.
И, не дав совести остановить себя, он набрал ее номер на мобильном телефоне и прижал трубку к своему замерзшему уху.
В ответ послышались гудки, а потом щелкнул пробудившийся к жизни автоответчик:
— Привет. Простите, меня нет дома. Пожалуйста, оставьте номер своего телефона, и я вам перезвоню.
Надо оставить сообщение. Сообщение. Мэт, придумай, какое должно быть сообщение!
— Я… э… Привет, Холли, это… Мэт. Мэт Джар…
Вдруг автоответчик, отключаясь, завизжал, и на другом конце провода Холли схватила трубку.
— Привет, — сказала Холли, тяжело дыша.
Подъехало такси. Мэт жестом пригласил человека, стоявшего за ним, сесть в машину.
— Это… э… Мэт.
— Я надеялась, что ты позвонишь.
— Ты так тяжело дышишь, бежала откуда-то?
— Я уже спускалась по лестнице, когда услышала звонок, и пришлось бежать вверх.
— А! О! Ладно. Не имеет значения.
— А что имеет значение?
— Я… ну… Мои планы изменились, — неловко сказал он, — и я… э…
Холли облегчила ему муки унижения:
— Тогда приезжай ко мне.
— Х-хорошо. — Неужели для нее это так важно? Неужели он предпочитает не называть неприятные вещи своими именами и эта его затея настолько же некрасива, насколько бессмысленно было его намерение найти тоненькую иголку по имени Джози Флинн в городе, откровенно издевающемся над такими стогометателями, как он?
— Конечно, если хочешь, — добавила она уже не так порывисто.
— Мне не хотелось бы мешать твоим планам, — сказал Мэт. — Может быть, тебе лучше их не менять?
— Я бы предпочла встретиться с тобой.
— О!
— Ты хочешь приехать?
— Хочу. — В этот момент он действительно этого хотел.
— Я записала тебе свой адрес.
— Где ты живешь?
— На Шестой авеню.
— Буду через пять минут.
В телефоне уже не было признаков жизни, а Мэт стоял, уставившись на трубку. Подъехало другое такси, и Мэт сунул чаевые в руку швейцара, который помог ему забраться на заднее сиденье. Приложив руку к фуражке, швейцар закрыл дверь машины, и Мэт погрузился в пропахшую бензином и дезодорантами жару. Он уютно устроился в уголке покрытого искусственным мехом сиденья. Да, бывает работа и похуже, чем литературная рок-поденщина.
— Куда едем, приятель?
Мэт развернул свернутую в трубочку бумажку с адресом Холли, которая лежала у него в кармане. Почему его способность быть таким внимательным ко всем малозначительным канцмелочам вдруг решила проявить себя сейчас, а не тогда, когда это действительно было необходимо? Неужели ей неведомо, что она опоздала на три дня?
Он назвал водителю адрес, и короткими рывками и толчками они двинулись по направлению к Пятой авеню, водитель, с его непонятным чувством направления и инстинктом камикадзе, и Мэт, с его непонятно откуда взявшимся приподнятым настроением и странными предчувствиями.