Все уехали, и Джек остался один. Он сидел в полутемном зале, примостившись на кромке сцены эстрады, на которой высились шикарные кресла жениха и невесты, теперь опустевшие и ненужные. Вокруг него валялось несколько гостей, забывшихся пьяным сном, и лежали подарки. Над его головой медленно вращался зеркальный шар, такой, как в старые добрые шестидесятые, беспорядочно и жалко разбрасывавший по комнате алмазные искры света.
Уехал даже мистер Россани, а заставить его уехать было очень непросто. Джек так и не собрался с духом, чтобы сказать отцу невесты, что его дочь сбежала со своей собственной свадьбы и исчезла в ночи в компании главного шафера. Да и как можно было принести ему эту весть о грехопадении его дочери, без риска того, что и он тут же упадет от разрыва сердца? Джек уверил его, что Марта наверху, что у нее болит голова, и после мягких уговоров отец уехал домой, оставив дочь справляться с головной болью самостоятельно.
И завтра еще не поздно сказать ему правду. До завтрашнего дня у него будет время протрезветь, и он, вероятнее всего, не погонится за Гленом с обрезом, прихватив нескольких сицилийских кузенов покрепче.
Джек оглядел столы, на которых в беспорядке громоздились тарелки с недоеденными бутербродами-канапе и толпились полупустые бокалы с шампанским. У него было ощущение, что внутри он, как это перестоявшее шампанское, такой же безжизненный, такой же лишенный брызжущих пузырьков и такой же холодный, как эта непригодившаяся еда. Он просто не в состоянии был рассказать кому-нибудь о происшедшем. О том, что случилось на самом деле, знали только он и Джози, конечно, кроме Марты и Глена. Без тени злобы он хмыкнул себе под нос. Все вокруг считали, что это результат чрезмерных переживаний трудного дня, что в какой-то степени соответствовало действительности. Подперев руками голову, Джек сидел, закусив губу и стараясь сдержать слезы, грозившие вот-вот опять покатиться по щекам. Он сможет с этим справиться, ведь это затрагивает всего лишь его чувства! Какой вздор он иногда нес. Но сейчас не время для исследования своего внутреннего мира. Сейчас время для того, чтобы напиться, напиться до потери чувств. Джек налил себе еще один бокал отстоявшегося шампанского и проглотил половину, даже не почувствовав вкуса. Как он мог надеяться, что такая женщина, как Марта, предпочтет его другим мужчинам? Ей больше подходит кто-то вроде Глена, кто-то более богатый, молодой и красивый. Глен даст Марте все, что ей нужно, и преподнесет все это в более красивой упаковке, чем смог бы сделать он, Джек. Но он и луну с неба достал бы для нее и преподнес бы на тарелочке, будь это в его силах.
Он уедет, начнет все сначала. Он просто не сможет перенести все эти пересуды в таком небольшом городке, как Катона. Здесь, может быть, и раньше показывали на него пальцем, понимая, что его отношения с Мартой обречены. И он не хотел, чтобы они видели, что были правы. Возможно, если бы он не старался быть с Мартой таким совершенным человеком, если бы он держал себя все время в руках… Если бы она только знала, как нужна ему, что только она может сделать его жизнь светлой, заполнить собой пустоту в его душе, то, может быть, тогда она не убежала бы.
Щелкнула открывающаяся дверь, и в полутьме к нему стала приближаться какая-то фигура. Уже поздно. Наверное, обслуживающие свадьбу уборщики хотят поскорее все вычистить и отправиться домой. К себе домой, в свою жизнь, к своим дорогим и любимым. Решили убрать все эти горы мусора. Джек подумал, сможет ли он когда-нибудь это сделать.
Он поднял глаза.
— Привет, — сказала Марта, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
Искорки-огоньки от шара плыли по ее лицу, освещая бледную кожу. Она выглядела усталой и измотанной, и он подумал, что и он выглядит не лучше. Фаты не было, но на ней все еще было свадебное платье, и она была все такой же красивой.
— Привет, — ответил Джек.
Марта испустила тяжелый вздох вконец измученного человека.
Джек похлопал по эстраде рядом с собой, и Марта тяжело опустилась на нее. Он взял с подноса, стоявшего рядом с ним, единственный нетронутый бокал.
— Выпьешь со мной шампанского?
— Ты же не пьешь, — сказала Марта.
— Пью. Сейчас.
Он налил ей вина, механически отметив про себя отсутствие в нем пузырьков, и протянул ей. Ее рука дрожала, и ему хотелось взять ее в свою, чтобы остановить эту дрожь. Но вместо этого он чокнулся с ней.
— За что мы пьем? — спросила Марта.
— По-моему, Марта, спрашивать об этом надо не меня.
Она вздохнула и поднесла бокал к губам, смакуя его содержимое, которое, несмотря на то что потеряло живость и игру, на вкус все еще было отличным. Глаза ее обежали зал.
— Какой кавардак и грязь, — сказала она.
— Они быстро все вычистят.
— Я не об этом. — Она подняла обрывок цветного серпантина и обернула вокруг пальца.
Джек заметил, что обручальное кольцо и кольцо невесты, которое он надел ей на палец при помолвке, все еще были на своих местах. — Я о нас с тобой.
— Понимаю.
Руки Марты были до того напряжены, что побелели костяшки. Она так сильно сжала свой бокал, что Джек боялся, как бы он не треснул.
— А что сказал папа?
— Ничего. — Джек откинулся назад и посмотрел на потолок. — Я ему не сказал. И никому не сказал, — признался он.
— Никому?
— Ни единому человеку. Знает только Джози.
— Почему?
— Просто не знал, как сказать, чтобы это не прозвучало некрасиво. Я испортил бы им праздник. Я сказал, что у тебя болит голова.
Марта невесело усмехнулась:
— Опять старался меня выгородить.
— Ты не виновата.
Марта обернулась к нему:
— Виновата, Джек, виновата! Я сбежала от тебя с твоим лучшим другом. Прямо со свадьбы.
— У тебя, вероятно, были на это причины.
— Да, хотя и не думаю, чтобы они меня оправдывали. — Она еще раз тяжело вздохнула.
— Тебе будет легче, если ты поделишься со мной?
Марта улыбнулась:
— Не знаю, будет ли мне легче, но, по-моему, это самое малое, что я должна сделать по отношению к тебе.
— Речь не о том, что ты что-то мне должна, Марта. Мы просто стараемся разобраться, где произошел сбой.
— Нигде он не происходил, — сказала она. — Нет, наоборот, все шло не так, как надо. — Она шмыгнула носом. — Джек, я запаниковала. Внезапно жизнь показалась мне такой… такой, как она есть. А я привыкла думать только о себе. О себе как об одном человеке, о единственной. Я всегда получала все, что хотела, и получала сразу, не прилагая усилий. И когда я увидела Глена с Джози, я не смогла это стерпеть. Но я же уже была не одна, нас с тобой было двое. И мне еще надо учиться все время, всю оставшуюся жизнь, считаться с тем, что я и кто-то другой — это единое целое, и не думать о себе одной, думать о нас двоих. — Марта подняла на него глаза. — Считаться с тем, что нас двое… или больше. — Она потерла лицо. — На меня нахлынули мысли обо всех наших планах, и я не знала, готова ли я к этому, и было уже слишком поздно… Нет, не то, — продолжала она, — я стараюсь оправдать себя, а мне просто нет оправдания. — Она резко поднялась и скинула туфли. — Пытка была носить их весь день, — пожаловалась она.
Нетвердой походкой, прихрамывая, она направилась к тому месту, где во всей своей вычурной красе возвышался их свадебный торт.
— Мы даже торт не разрезали, — сказала она, слегка проведя усталым пальцем по причудливым цветам из сахара, окрашенным в светло-сиреневый, голубой и бирюзовый оттенки, из-за чего на торте, казалось, расплываются синяки.
— У нас как-то не было случая это сделать, — напомнил ей Джек.
— Хочешь, сделаем это сейчас? — спросила Марта, подняв нож, до той поры терпеливо ожидавший своего часа, лежа сбоку от девственно-нетронутого торта. — Я умираю от голода.
— Не стоит.
— Не могу же я резать его одна, Джек. Это плохая примета.
— Ты думаешь, сейчас это еще имеет какое-то значение? Знаешь, совсем не так я представлял себе начало своей семейной жизни.
В полумраке Марта взглянула на него.
— Я так тебя обидела, причинила такую боль, — безжизненно проговорила она. — Но я не хотела. Просто не знаю, что еще сказать.
Джек налил себе еще шампанского.
— Иди сюда, Джек, разрежем торт, — настаивала она. — Ну пожалуйста.
Он встал и пошел к Марте, шагая так, как будто к его ногам были привязаны гири. Его жена — странно называть ее так — выглядела как ребенок, который с трудом сдерживает волнение, ему вдруг пришло в голову, что даже такой красавице, как Марта, нужно еще расти и расти. Может быть, этот рост начнется сегодня.
Марта держала над тортом занесенный нож, кончик его проткнул ломкую белую глазурь.
— Давай, — сказала она, — положи свою руку на мою.
Джек сделал, как она просила. Ее рука уже была твердой, дрожание прекратилось, но она была холодной, как мрамор.
— Ты замерзла, — сказал он, накрывая своей ладонью ее пальцы.
— С тобой мне тепло, — сказала Марта и посмотрела ему в глаза. — Готов?
— Готов. — Джек нажал на ее руку, и лезвие свободно прорезало глазурь. Марта повернула нож, и они вдвоем отрезали тонкий пласт торта.
Марта вынула нож.
— Операция прошла успешно, не так ли?
— Пожалуй.
Не выпуская кусок торта, она протянула его Джеку, чтобы он откусил от него.
— Мне не хочется торта, — сказал он.
— Ешь, — настаивала Марта.
Он наклонился и откусил кусочек.
— Вкусно, — сказал он, одобрительно кивнув. — Неплохой торт. Гостям бы понравился.
Марта положила кусок торта и склонилась над столом.
В полной тишине мерцал сверкающий шар, и Джек видел, как пульс бился на шее Марты. Ее рука поднялась к этому месту, и пальцы провели по шее; Джеку показалось, что она проглотила комок.
— Я сделала ужасную, просто ужасную ошибку, — сказала она, и ее глаза наполнились слезами. — Не знаю, как мне ее исправить, Джек.
Он стоял и смотрел, как сверкают огоньки, отражающиеся в его новых, неудобных, слишком глянцевых туфлях.
— Ты сможешь меня простить?
— Я люблю тебя, Марта, — сказал он, посмотрев на свою растрепанную невесту. — Ничто не может этого изменить. И я дал тебе торжественную клятву.
— Я тоже дала ее тебе, но все разрушила. Расколотила на мелкие кусочки прямо у тебя перед носом.
Марта расплакалась.
— Ладно, ладно, — сказал Джек. — Не плачь. Не надо плакать на своей свадьбе. Все будет хорошо.
— Как мне все исправить?
Джек поднял ее лицо и взял его в свои ладони.
— Почему ты вернулась, Марта?
Марта всхлипнула:
— Потому, что не могла быть вдали от тебя.
— Мне этого достаточно, — сказал он.
Марта хлюпнула носом.
Он привлек ее к себе:
— Давай опять станем парой, Марта. Мужем и женой. Забудем все и просто будем жить, как будто ничего не случилось.
— Мы сможем?
— От каждого из нас потребуется немного усилий и много любви.
— Я же была тебе неверна, Джек.
— Неверность — это не всегда самое страшное, что может случиться в браке.
— В день нашей свадьбы!
— Да, время ты выбрала не самое подходящее.
— А что скажут люди?
— Никто ни о чем не знает. И не узнает никогда, — заверил ее Джек.
Марта как будто колебалась. Джек взял ее руки в свои.
— Если ты скажешь, что Глен был ошибкой, то с этим я смогу смириться. С чем я смириться не смогу, так это если мы не сможем исправить эту ошибку. — Уголки рта его жены все еще были опущены, а нижняя губа опасно подергивалась.
— Джек, как же ты можешь быть таким всепрощающим?
— Марта, — вздохнул он, — я ждал так долго, так долго, пытаясь найти ту, с кем смог бы провести остаток жизни, что не собираюсь легко с этим расстаться.
— Даже несмотря на то, что я смогла, — всхлипнула Марта.
— Ты помнишь нашу клятву? «И в богатстве, и в бедности, и в горе, и в радости». — Джек смахнул слезу со щеки жены. — Наверное, с нами произошло то, что подразумевается под горем.
— «Оставив прежнюю жизнь, — продолжила Марта, — и соединившись с тобой на все дни жизни моей». Вот тебе моя торжественная клятва.
— «Любить и уважать друг друга…»
— Люби меня, Джек!
И он обнял прильнувшую к нему Марту.
— Кажется, в этом месте полагается поцеловать невесту…
Джек почувствовал вкус губ Марты на своих губах; они были сладкими и солеными от слез.
— Я люблю вас, миссис Лабати, — сказал он, — и буду любить всегда.
— И я люблю тебя, Джек, — сказала ему в ответ Марта.
Джек повлек ее на площадку для танцев.
— Не согласится ли моя жена разделить со мной наш танец, который мы впервые протанцуем в качестве супругов?
И они услышали, как зазвучала тихая музыка, музыка для них двоих: «Говорил ли я тебе, что люблю?..»
— По-твоему, мы сможем все это оставить позади?
— Надеюсь, что в двадцать пятую годовщину нашей свадьбы мы оглянемся назад и улыбнемся тому, какими молодыми и глупыми мы были, — ответил он.
— Какой молодой и глупой была я, — поправила его Марта, положив голову ему на плечо.