– Зачем тебе они?
– Это старая его просьба. Почти завещание. Отдадите?
– Вот ведь… А мне что! Бери. Теперь макулатуру не принимают… Валяться будет. Бери. Может тебе и надо. Выпить-то хошь?
– Спасибо. Меня ждут. А вы молчите. Никого у вас не было. Бумаги Андрей сам унёс и вы даже не знаете когда точно.
– Так и скажем, так и скажем уж…ага. Слышишь, Нюра, скажем ведь?
– Отстань… Скажем…
Я дал им денег и, забрав у всё понявшей и от того побелевшей Дианы сумку, прошёл в дом… «Чисто прибранный стол, лампа без абажура, жёлтое обойное пятно на месте блоковского портрета. Предсмертная записка? Нет, эти пошлости для других. Он никогда бы не унизился до столь беспомощного жанра».
Я спешил, я торопился отвоевать его у забвения…
– Вадим…
– Диана?
– Может сейчас и не время этих слов, но для меня очень важно сказать тебе… Сказать, что в моей жизни больше нет Станислава. Мы – я и … – оказались людьми с разных планет, из разных галактик – если быть совсем точной. Были, конечно, и глупые слёзы, и досада… Впрочем, какой смысл в пересказе общих для всех банальностей. Прощай, Вадим. Я очень рада, что вновь узнала тебя. Рада, что теперь ты разговариваешь с людьми, а не с зеркалами. Прощай…
– Останься, Диана. Такой день трудно доживать в одиночку. Да и как я без твоей помощи управлюсь с архивом Андрея? Он завещан нам обоим – нам и решать его судьбу.
– Ты справишься …
– Без тебя ни за что на свете – знаю. Останься.
– Как же просто мне сказать тебе «да». Как мне стыдно за эту лёгкость… Да, я согласна, согласна…
Я притянул её к себе и поцеловал. Внутри меня, вокруг нас сделалось так тихо и спокойно, что можно было услышать саму осень, медленно приближающуюся к городу…
Кладбище. Мы с Дианой стоим возле невысокого холмика, одетого живыми цветами, среди которых и наши астры. Через два ряда могил виднеется дорога с чуть прибитой ночным дождём пылью. Мы молчим. Рука Дианы тёплая и влажная: она то сжимает мою, то даёт ей некоторую свободу и легонько дрожит. Ей хочется говорить и я подбадриваю её решимость взглядом.
– Вадим, зачем он сделал это, почему не боролся дальше?
– Время баррикад прошло, Дианочка. И Зот, конечно же, всё понял. Но он был солдатом. Настолько солдатом, что не мог умереть тихой смертью обывателя.
– Не мог иначе… И в какое же время, после всего случившегося, мы по-твоему живём?
– В своё. Только от нас теперь зависит какая из него выйдет История.
– Да… Странно… История. Это слово всегда будило во мне невыносимую скуку и грусть, а теперь… Делать Историю, наверно, очень интересно.
– Что нам мешает?!
Послышался монотонный гул автомобильного двигателя и вскоре из-за пышного барбарисового куста выехал «Opel» Коцака… Вот он уже стоит рядом с нами: вихрастый, в изящном чёрном плаще, благоухающий ароматом сигариллы и парфюма.
– Приветствую и прошу не озадачивать себя вопросом: как Станислав Коцак узнал, что мы здесь? Это Жанна – мой старый новый ангел-хранитель. Жанна вторая и …
– Станислав! – мягко, но решительно оборвала речь Коцака высокая, плавная в движениях брюнетка.
– Прости, Жанет… Я сегодня определённый весельчак и остряк, и… как же дальше?...
– Знаешь ведь… Ну, признайся, кокетка, – парировала Жанна и по-хулигански чмокнула пухлыми губками.
– Согласен. А теперь положи эти мимозы к прочим цветам…Мы уезжаем сегодня, – обратился к нам Коцак, – Знайте же, вы были лучшими моими собеседниками, способными удивляться и удивлять. Идём, Жанет… Нас ждёт прощание с городом.
Они направились к машине, но едва минув черту последних могил Коцак обернулся:
– Вот кажется и начался этот невообразимый век! Прощайте…
Когда от Коцака и его спутницы осталось лишь призрачное облачко сгоревшего бензина, я посмотрел на смущённую Диану и тихонько сказал:
– Может пройдёмся пешком? Здесь всего два километра до полиса.
– Magari [7].
И мы идём. Идём без оглядки: больше молчим, но про себя всё что-то спрашиваем друг у друга. Ни ветхость изб, ни лай цепных надсмотрщиков, ни тени их подозрительных хозяев, ни дорожная грязь, расхлябанная ручьями да колеями, более не видны нам.
Вершины жиденького ольшаника по обеим сторонам дороги румянятся в лучах невысокого утреннего солнца и как будто подсвечивают наш путь, провожают нас до самой церкви, недвижно плывущей вне этого времени и пространства. С запада, через земляной перешеек меж прудами, идут женщины в сопровождении детей и свиты редких мужчин. Они несут куличи и выкрашенные яйца. Иные идут с зажженными свечами, тихо напевая «Христос Воскресе из мертвых …»
Нас обгоняют красивые автомобили и замирают в нескольких метрах от храмовой стены. Из них выходят нарядные люди: мужчины очень торжественны и серьёзны, женщины – хлопотливо милы.
Позади движется путаная стайка говорливых старух. На многих лицах недовольство соседствует с любопытством, а усталое безразличие с долгом. Батюшка, похожий на развесистый куст бузины, по своей воле встречает паломников у входа: кланяется, крестит, дарит улыбкой …
– Как же долго мы шли сюда, – подрагивающим голосом произносит друг.
– Вместе и, в то же время, отдельно. Теряя, и вновь находя друг друга, – отвечаю я ему.
Я ждал от него чего-нибудь привычно язвящего, но он медлил с ответом. И эта тишина – вернее слов – открыла мне весь его путь сюда. То, что готовился я услышать, стало для него постыдной слабостью, давно пережитой душой, вырванной из уст. Он продолжал наслаждаться тишиной и я понял, что между нами больше не может быть слов, ибо все они растратились в пути.
Здесь мы остановились. Осенив меня печальным рассеянным взглядом, он вместе с батюшкой проследовал внутрь храма. Дверь медленно затворилась. Я же ещё долго стоял на оттаявшем пригорке, наблюдая в широком зерцале пруда медленное восхождение нового солнца.
Примечания
undandersmehr(нем.) –и прочее
Remarkably(англ.) –великолепно
MyGod(англ.) –мой Бог
Sitdownplease(англ.)– садитесь, пожалуйста
Weoftenevendonotknowwhatwewant(англ.) –часто бывает так, что мы сами не знаем чего хотим
Adieu(англ.)– прощай