Речь в ету сторону крен дала?
Алла Борисовна, птица, держитесь.
С миру по нитке, но Вам-то по рублю,
А что не люблю Вас, то это извините уж,
Я и Горбачева мож самого не люблю.
Скряги с сквалыгой Вы смесь скверносложная
И фикстула (из жень-шеня нос).
Дрянь Ваши песни*, но тряхнуть, как положено,
Глядишь, и вывалится с пяток квелых роз.
Ни миллиона, понятно, ни Паулса
Нетути. Подрастерялись на марше.
Как же Вы, как же Борисовна Алла П.,
Будете дальше, дальше, дальше?
Лето, допустим, из песен не худшая,
Но хвостик, десятка, и вот ее нет,
А "Славное море" - не слышали случаем?
Самой до ядерной аж будут петь.
Как Вам не стыдно? Фотограф, снимите!
Просите, просите, просите.
Да что Вы - на паперти что ли - стоите?
Или обноски носите?
- - - -
Но и за Вами есть подвиги ратные:
Вы первая стали петь Мандельштама,
А что не получилось, так не все ж получается.
Еще б, на такое отважиться. Дама,
Не вешайте носа, Ваш век не кончается.
Алла Борисовна, когда Вы умрете,
Искренно по Вам один я мож заплачу.
Но хочется верить мне, Вы всех нас переживете,
Так я считаю. И не иначе.
* те, что Вы поете.
МАМОНТЫ
Владимиру Данилину
Лениво плещутся мамонты - в кембрийской плесени густой.
Как оскверненье Джиоконды - тосклив и страшен их покой.
Быть может леность их минутна и через миг-другой пройдет,
И тотчас резвостью могутной они начнут дивить народ...
И мир кембрийский подивится могучей силе естества
И все живое оживится... Но плесень гадкая - мертва!
Лишь вяло плещутся мамонты, кембрийский ил меся - густой,
Как оскверненье Джиоконды - тосклив и страшен их покой!
(То, что в Кембрий не существовало ни народа, ни, почему-то,
так называемых автором мамонтов, видимо не смущает поэта.
И о каком-таком осквернении Джиоконды все время идет речь?)
Кембрийский день - тосклив и вял. Мамонта бивень олимпийский
Блеснул и вновь увял... О, день кембрийский!
СЕМИНОГИЙ ОЛЕНЬ
Владимиру Данилину