Из немецкой цепи выстрелили, и пуля попала в край воронки. Минчин сразу же отполз назад.
— Полковника убили, сэр, вы знаете? И Лайтвуда тоже, и Хейнса.
— А что с мистером Спенсером?
— Серьезное ранение в голову. Отделению А досталось еще сильнее, чем нам. Думаю, их порядочно проредили.
Майкл отвернулся и закрыл глаза.
Незадолго до наступления темноты Майкл достал их пайки. Они съели солонину и сухари. Астон, хотя и пришел в сознание, почти не мог есть. Он постоянно просил воды. Дарби поил его из своей фляжки.
— Держись, Фред, теперь уже недолго. Мы отнесем тебя к нашим, не бойся. Только, ради Бога, помни, что кричать нельзя, не то мы точно наткнемся на джери.
С наступлением вечера артиллерия возобновила огонь с обеих сторон, и воздух снова наполнился воем и свистом снарядов. Но через некоторое время спустилась ночь, и обстрел начал стихать, стреляли только изредка. Между двумя полыхающими линиями огня сгустилась темнота.
— Пора, — сказал Минчин. — Нужно отправляться.
Они с Дарби подняли Астона, и он обхватил каждого за шею. Астон вскрикнул, но тут же быстро подавил крик, плотно стиснув зубы.
— Тише, — сказал Минчин шепотом. — Держись, парень, и прикуси язык. До Типперари [7]путь не близкий.
Он повернулся к Майклу, который лежал, пытаясь согнуть колено.
— Идете, сэр?
— Нет, еще нет. Вам лучше идти впереди.
— Полагаете, вам не понадобится помощь?
— Не суетись, приятель. Давайте идите. Делайте, как я сказал.
— Хорошо, сэр. Только не возитесь тут слишком долго, скоро появятся патрули джери.
— Знаю, не дурак.
— Хорошо, сэр. Удачи вам.
— Удачи вам, Минчин, — сказал Майкл, глядя, как трое выбрались из воронки и исчезли в туманной темноте.
Он подполз к краю и прислушался. Вокруг в темноте стонали и плакали раненые, иногда он слышал шуршание, когда кто-нибудь полз по склону. Порой он слышал тяжелое дыхание, а один раз, как кто-то молится.
В миле внизу снаряды рвались в Высоком лесу. Огромные желтые факелы вспыхивали в темноте среди деревьев. А на горизонте, на юге и на севере, небо сверкало белыми отблесками, когда орудия отвечали друг другу. То там, то здесь в воздухе загорались осветительные ракеты: красивые зеленые, сделанные человеческими руками метеоры. И каждые несколько минут над головой расцветали яркие сигнальные огни, как японские цветы, освещая вокруг всю землю.
Майкл снова откинулся на спину, глядя в трепещущее небо. Он потерял много крови, чувствовал слабость и головокружение, его сковала смертельная усталость. Где-то поблизости он услышал голоса людей, разговаривающих по-немецки, и приближение топающих ног. Первые патрули вышли уже, бродя среди убитых и раненых.
— Ах ты Боже мой, ну что за свалка такая! — тихо, но отчетливо произнес голос. Потом голоса и шаги удалились.
Майкл знал, что нужно идти. Его рана была не серьезной, у него было достаточно сил, чтобы ползти. В Дувкуре врачи снова поставят его на ноги, и он опять сможет воевать. Но волю Майкла парализовало, а тело подчинялось собственному диктату. И он остался там, где лежал, на дне воронки, ожидая, когда придут немцы и возьмут его в плен.
Бетони, получив записку от миссис Эндрюс, сразу же отправилась в Кингз-Хилл-хаус. Ее проводили в комнату, залитую солнцем и наполненную ароматом роз. Миссис Эндрюс сидела совершенно прямо, с бесстрастным лицом, но когда Бетони заговорила о Майкле, она как-то обмякла и стала всхлипывать. Через некоторое время она смогла продолжить разговор. Ей было стыдно, что она плачет перед этой плотницкой дочкой, двадцатилетней девушкой, глаза которой оставались сухими и которая держалась на редкость невозмутимо.
— Извините, мисс Изард, но я еще не оправилась от шока. Я не ожидала, что вы приедете так скоро.
— Вы получили что-нибудь от самого Майкла?
— Да, но только одну из этих напечатанных открыток. Там говорилось, что письмо он пошлет следом.
— Он тяжело ранен?
— Люди из Красного Креста сказали, что нет. Но он в немецком госпитале, и я не верю, что там с ним будут хорошо обращаться.
— Я уверена, что все будет хорошо. Красный Крест следит за этим.
— Жаль, что не могу разделить вашу уверенность, но иногда рассказывают такие жуткие истории…
— В конце концов, он жив, а это главное.
— Мой сын военнопленный. Это для меня слабое утешение.
— Но он жив! — твердила Бетони. — Он вернется, когда война закончится. Неужели вас это не утешает?
Она подумала о тысячах, погибших с тех пор, как началось большое наступление. Путешествуя по Англии, посещая фабрики, она повсюду встречала безутешных женщин и уже потеряла счет тем, чьи мужчины навсегда остались на полях Соммы.
Миссис Эндрюс поднялась:
— Я рада, что вы так спокойно выслушали новости. Я боялась, что вы будете огорчены. Мне кажется, вы, молодые женщины, становитесь жестче. В какой-то степени это, возможно, и благо.
— Есть ли адрес, куда я могу написать Майклу?
— Да, конечно. Я дам вам его. — Миссис Эндрюс подошла к столу. — Я уверена, он будет рад получить от вас письмо.
Все лето и осень на Сомме не прекращались бои. Позьер. Лонгваль. Морваль. Дельвиль. Ле-Транс… В ноябре они прекратились. Несколько миль территории отбили у противника, пятьсот тысяч жизней потеряли. Большой прорыв провалился. Но немцы, как сообщалось, были деморализованы собственными потерями. Это должно было в конечном счете отразиться на их состоянии. Тем временем положение по-прежнему оставалось тупиковым. Обе армии окопались. Зима надвигалась и на тех, и на других, самая ужасная зима за двадцать лет.
— Вуди, как думаешь, дома так же холодно?
— Конечно. Моя жена написала, что обморозилась.
— Мы почти что чужие, я и мои ноги, не говоря уж о других местах.
— Тут что, кто-то вызвал Деда Мороза?
— Эй, Тосс, помнишь, как тепло было в этой чертовой Бретании? Я почти хочу вернуться туда. Или Чертов лес, в котором горели деревья. Я бы уж лучше сгорел там, как бедный старина Гловер, или Вернинг, или Кайт, чем замерзать тут насмерть дюйм за дюймом, черт возьми.
— Как ты можешь так говорить? — возмутился Кострелл, один из нового поколения. — Как будто это была такая шутка!
— А это и есть шутка, — сказал Дансон. — Убийственная для некоторых. На самом деле. И для остальных еще будут сюрпризы. Но вы, новички, не понимаете этого.