— Я иду к своему взводу.
— Э, нет! Я сажаю тебя под арест, Маддокс. А завтра ты окажешься под трибуналом. Посмотрим, как тебе понравятся последствия.
Тома отвели в конец деревни и заперли на ночь в коровнике, рядом с отделением, где сидел Эванс. Между ними была только деревянная стенка, и Эванс слышал, как кого-то привели.
— Кто там? Я тебя знаю?
— Это я, — ответил Том. — Тосс Маддокс.
— А тебя в чем обвинили, дружище Том?
— Опоздал на построение, — сказал Том. — Третий раз за последнюю неделю, если верить капралу.
— Они собираются расстрелять меня утром. Тебе это известно, Тосс? Ты слышал, что произошло?
— Да, мы слышали. Парни хотели прийти повидать тебя, но нам сказали, что ты просил не приходить.
— Лучше, чтобы меня оставили в покое. Они ведь не обиделись, правда, Тосс? Просто мне нужно время, чтобы подумать.
— Они не обиделись, — сказал Том.
— Здесь в общем-то замечательно, тихо. Я даже слышу, как где-то поет скворец.
— У тебя там есть окно, Тэф?
— Над дверью есть маленькое круглое окошко. Мне видно небо. Похоже, будет еще одна гроза. Сегодня рано стемнеет, думается, но у меня тут есть свечка и спички.
— У тебя много сигарет?
— Да, черт побери! Штук пятьдесят. Но я никогда и не был серьезным курильщиком. Так, мог выкурить одну-другую иногда.
— Я тоже, — сказал Том.
Когда наступила темнота, Эванс чиркнул спичкой и зажег свечу. Том уселся на койку и стал смотреть на свет в щелях стенки. Потом он зажег свою свечу. Изредка с улицы доносились голоса и слышались шаги. Чуть дальше, к северу от деревни, гремели колеса полевой кухни, подъезжавшей к окопам по мощеной дороге. А еще дальше продолжали грохотать орудия. В пристройке рядом всю ночь возились на насестах куры, кудахтая изредка во сне и хлопая крыльями.
— Тосс! — позвал Эванс. — Ты не спишь?
— Нет, Тэф, не сплю.
— За Мертюром есть маленькая деревушка, по ней течет ручей, а через него перекинут старый горбатый мостик, и по берегам растут серебристые березы. А вода в ручье такая чистая, что если бы она не бежала по камням, то ты никогда бы не подумал, что она там вообще есть.
— Хотел бы я побывать там, — сказал Том.
— Завтра утром, когда меня поведут, я буду думать, что гуляю у ручья. Это все чушь, я знаю, я никогда не верил в жизнь вечную, но вот об этом я и стану думать, это и буду представлять себе. Я пойду вдоль ручья, пока земля не поднимется. Я так часто себе это представлял, что теперь точно знаю, куда приду. К зеленым холмам и тому, кто ждет меня там.
Перед рассветом дверь сарая отперли, и туда вошел священник. Он сел на табурет у походного столика и посмотрел на Эванса. Приговоренный, как ему показалось, выглядел слишком спокойным.
— Ну, Эванс?
— Я говорил, что мне не нужен священник.
— Мне подумалось, что вы могли передумать. Может быть, вы не англиканец? Если хотите, я смогу найти методистского священника.
— Нет-нет. Меня воспитали в традициях англиканской церкви, но теперь я неверующий.
Полковой священник молча смотрел на Эванса в свете свечи. Рука, в которой он держал потрепанный молитвенник, была тонкой и хрупкой, как у женщины, а лицо похоже на детское. Он силился понять, что у приговоренного на уме.
— Очевидно, недостаток веры и привел вас к такому печальному концу.
— Уходите, — сказал Эванс.
Но священник колебался. Он считал своим долгом попытаться еще раз:
— Вы называете себя неверующим, но ведь вас нашли в церкви.
— Там было тихо.
— Если вы не верите в Бога, то, может быть, вы верите своим товарищам?
— Я из Южного Уэльса, — сказал Эванс. — Я видел, куда люди приложили руки, и эти места теперь заброшены, и там всегда будет пепелище. Но я также видел, куда другие люди приложили свои силы, и эти места теперь зеленее, чем прежде.
— И что же? Из этого следует, что вы верите в добро и зло.
— Они существуют вместе, и так будет всегда.
— Но вы не верите, что добро в конечном счете одержит победу над злом?
— Победа уже в том, что добро вообще существует.
— Я мог быдать вам утешение, если бы вы только позволили мне.
— Я не нуждаюсь в нем.
Священник ушел. Обе створки дверей заперли. Свет постепенно начинал проникать сквозь круглое окошко наверху, Эванс задул свечку и положил огарок в карман.
Том сидел на койке, обхватив руками колени. Он смотрел сквозь решетчатое окно, как занимается утро. На дворе бегали куры и кукарекал петух. Кто-то возился с соломорезкой. За стенкой Эванс приводил себя в порядок.
Когда за ним пришли, Эванс встал и постучал в стенку:
— Пока, Тосс. Береги себя. Спасибо, что посидел со мной.
— Пока, Тэф.
Том встал и выглянул из окна. Он видел, как уводят Эванса. В усыпанном соломой дворе пожилая женщина в черном платке кормила кур. Когда Эванс проходил мимо, она выпрямилась и перекрестилась. Том запрокинул голову и посмотрел на небо, обложенное багровыми грозовыми тучами, между которыми пробивались лучи утреннего солнца. Он увидел трех чаек, серебристо-белых на фоне темных туч. Откуда-то неподалеку донесся звук ружейного залпа. Женщина упала на колени.
Том предстал перед полевым трибуналом по обвинению в отказе исполнять приказ. Он признал себя виновным, и его осудили. Сержант Таунчерч, конечно же, был неправ. Том это знал, и офицеры тоже. Но дисциплину нужно соблюдать, поэтому никто не спрашивал, какой приказ он не выполнил.