— Мне уже до смерти надоели твои бесконечные шуточки! Бога ради, дай отдохнуть в тишине!
— Ну, хорошо. Не горячись, — сказал Ньюэз. — Я понимаю намеки не хуже других.
Кострелл нервничал. Он все время дергался и дрожал. Тому вспомнились Ламберт и Эванс. Он нагнулся к нему и предложил сигарету. Кострелл выбил ее у него из рук.
— Успокойся, — проворчал Дансон.
Следующей ночью, которая была такой же сырой, Том и Дансон стояли на посту. С ними был и Кострелл. Услышав шум в соседнем окопе, Том пошел посмотреть, что случилось. Кострелл лежал на дне, а рядом валялась банка из-под рома. Остальные часовые тщетно пытались разбудить его.
— Да он мертвецки пьян! Где, черт побери, он достал эту банку?
— Что будем делать? — прошептал Раш. В его голосе был испуг. — Если его увидит Таунчерч, он кончит так же, как бедняга Эванс.
Они подняли Кострелла и стали хлопать его по щекам. Но он по-прежнему не подавал признаков жизни. Том побежал в свой окоп и позвал из блиндажа Ньюэза. Тот пришел, вытряхивая трубку, взял Кострелла за руку. Потом он засунул ноготь большого пальца под ноготь Костреллу и резко надавил. Кострелл громко вскрикнул. Раш закрыл ему рот ладонью, а Дансон растер ему запястья. Они поставили его на ноги и быстро протащили туда-сюда. Вскоре он стал приходить в себя.
— Где ты, черт дери, откопал эту банку?
— Не знаю. Где-то выиграл.
— Можешь стоять? А ходить можешь?
— Думаю, да, — пробормотал Кострелл.
— Лучше бы мог! — сказал Дансон. — Ты знаешь, что полагается за пьянку на посту?
— Господи! — Кострелл заплакал. — Мне так плохо!
— Давай, парень, соберись. Таунчерч сейчас явится.
— О Боже! — воскликнул Кострелл, но все же встал и взял у Дейва Раша ружье.
— Если бы не Ньюэз, ты бы до сих пор не пришел в себя, — сказал Дансон. — Мы никак не могли привести тебя в чувство.
Кострелл перевел взгляд на Ньюэза:
— Спасибо, дружище. Я куплю тебе выпивку в пятницу.
— На вот, пожуй, — сказал Ньюэз и протянул ему плитку табака. — Может, он отобьет запах рома.
Ньюэз вернулся в свой блиндаж, забрав с собой полупустую банку рома. Через несколько минут подошел Таунчерч с командиром взвода мистером Коулби. Все часовые были на бруствере. Все было так, как и положено.
Когда-то давно низина к северу от Ипра была отвоевана у моря и с помощью плотин осушена. Теперь эти плотины были разрушены британской артиллерией, и хлынувшая вода снова превратила местность в болота. Силы союзников пытались наступать по этим топям на немцев, прочно укрепившихся на высотах.
— Вот тебе и Гримпинская трясина, — ворчал Дейв Раш, вытягивая ногу из болота. — Только сила воли держит ботинки на моих ногах.
— А я после этой каши буду хвататься за все, что попадется!
Ньюэза взрывной волной отбросило в трясину и окатило грязью с головы до ног. Тем не менее он держал во рту трубку и прочищал ее от попавшей туда грязи.
— Говорят, грязевые ванны улучшают цвет лица. Мы вылезем отсюда, как те парни с этикеток мясных деликатесов. Лондонские дамы тратят кучу денег за то, что мы получаем тут задаром.
— Держу пари, что их грязевые ванночки так не воняют.
— Ты не должен обращать на это внимания. Это просто запах гниющего тела.
— Да, мой дружок Джим Бейкер похоронен где-то здесь. Его убили в пятнадцатом году.
— Мы теперь не станем останавливаться и искать его, Пекер. Утром у нас свидание с фрицами.
Это было ближе к концу августа, в дождливую и особенно темную ночь. Они двигались к месту сбора, ярд за ярдом нащупывая дорогу, готовые вступить в бой на следующий день.
— Что нам сейчас нужно, — сказал Дейв Раш, — так это электрический фонарик с черным светом.
По цепочке передали приказ: «Не курить».
— Я не готов к обручению, — сказал Тому Пекер Дансон. — Я не купил чертова кольца.
— Прекратить разговоры! — заорал позади капрал.
Колонны солдат медленно продвигались вперед, чавкая грязью. По-прежнему шел дождь. Все траншеи были затоплены, вода доходила до колен.
Когда наступил рассвет, первое, что они увидели — это вода, разлитая впереди. Нейтральная полоса представляла собой сплошные лужи, свет в которых был даже ярче, чем в затянутом тучами небе. Дождь шел монотонно, его серый занавес нехотя пропускал дневной свет, открывающий запустение, царившее на земле. В грязи валялись разбитые перевернутые орудия, увязнувшие по самые башни развороченные танки. У одного большого танка не было гусениц. Повсюду лежали мертвые люди и лошади, увязнувшие в черной жиже, и только там и сям из нее торчали копыто или рука, указывающая в небо.
— Если я доживу до конца войны, — сказал Тому Дейв Раш, — то, пока буду жив, никогда не захочу больше встречать рассвет.
Сообщения между войсками были затруднены. Все утро они пролежали под дождем в ожидании приказа. В два часа британские орудия открыли интенсивный огонь. Наступающие взводы вылезали из окопов и бежали вперед по грязи под прикрытием артиллерии, которая медленно переносила огонь вверх по склону.
Придавленные к земле тяжестью снаряжения, они шли по грязи, которая местами доходила до бедер, продвигаясь ужасно, болезненно медленно.
— Немцам хорошо, — сказал Дансон. — У них там на холме неплохое местечко.
— Значит, ты знаешь, что делать, — выгони их оттуда! — сказал молодой лейтенант, командующий взводом, и бросился вперед, высоко подняв ружье.
— Просто, да? — спросил Дансон подошедшего Ньюэза. — Джери только и ждут, когда я вытащу свои чертовы ноги из этой вонючей грязищи.
Таунчерч, выбравшийся уже на какую-то бетонную плиту, подгонял солдат.
— Давайте, гусеницы, шевелитесь! Мне нужно продвижение! Я хочу, чтобы мой взвод был впереди!
— Мы знаем, чего ты хочешь! — закричал Кострелл, едва соображая, что говорит.
— Ну, Кострелл, чего я хочу?
Кострелл барахтался в грязи. Таунчерч плюхнулся на него и помог, толкнув в спину. Кострелл упал лицом в грязь.
— Я сказал, шевелитесь! — орал Таунчерч. — Я велел двигаться и показать немного мужества! Вы влезете на этот чертов склон, если я буду подгонять вас всю дорогу!