— Теперь, когда ты дома, не стало лучше. Моя кружка уже полчаса пустая.
Часто, бывая в Лайлак Коттедже, Том впадал в задумчивость, наблюдая, как Линн гладит белье на кухонном столе или вяжет и штопает, сидя у огня. Иногда его взгляд был таким пристальным, что она чувствовала неловкость.
— У тебя такой взгляд, — сказала она ему однажды. — Нельзя так пристально смотреть на людей, Том, особенно часами не говоря ни слова.
— Извини, — он отвернулся, щурясь на огонь в плите.
Но при виде набегающей на его лицо краски и серьезного выражения глаз Линн пожалела о своем замечании, сделанном при отце. Она не хотела обидеть Тома и поэтому пояснила:
— Ты можешь смотреть, если хочешь. Ты можешь смотреть на меня сколько тебе угодно! Я знаю, в чем дело. Это все из-за моих рыжих волос. Этого вполне достаточно, чтобы на них смотреть, я уверена.
Том улыбнулся. Его взгляд ненадолго остановился на ее лице, и он снова отвел его. Он думал, что бы сказать.
— Теперь уже недолго осталось. До Рождества, я хочу сказать. Думаю, дней восемнадцать.
— Ну, ты молодец, — сказал отец. — Мы это выяснили уже год назад, не говоря уже о снеге, если он будет.
— Отец, пожалуйста, — попросила Линн.
— Я знаю, я не очень-то разговорчив, — сказал Том. — Парни в армии так говорили. И Бетони всегда то же говорит.
— Я встретила Бетони в Чепсворт-парке и сказала, что знакома с тобой. А она сказала: «Так вот где Том проводит все вечера в последнее время!»
— Ну, теперь она знает.
— Разве это такой уж секрет, Том, что ты приходишь сюда навестить нас?
— В общем-то нет. Я бы так не сказал.
— Ты никому не рассказывал?
— Нет. Кажется, нет.
— Тогда это, должно быть, и вправду секрет, до тех пор пока Бетони не скажет кому-нибудь?
— Она этого не сделает, — сказал Том.
— Ну, тогда хорошо. Сохраним секрет.
— Ты, кажется, снова меня дразнишь.
— Боже праведный! — сказала Линн. — Как будто я могу!
Вечером, после того как Том ушел, Джек заговорил с дочерью серьезно.
— Что ты чувствуешь к этому парню?
— Я точно не знаю, трудно сказать. Я его знаю не так давно… Но у меня такое чувство, словно мы знакомы всю жизнь.
— Ты его любишь?
— О, дорогой! Что за допрос? Я должна решить сегодня же?
Она смотрела на него, наклонив голову, и смеялась над его бородой и нахмуренными бровями. Но Джека не так-то просто было отвлечь.
— Тебе бы лучше решить, чего ты хочешь, потому что он любит тебя, и даже очень. Это так же верно, как то, что в Глостере есть большой собор.
— Да, — Линн стала серьезнее. — Наверное, любит.
— Ты должна помнить об этом и не морочить ему голову.
— Ты думаешь, я морочу ему голову?
— Нет, но тебе нужно задуматься над всем этим и разобраться в своих чувствах, что к чему.
— Да, — согласилась она. — Наверное, нужно.
Теперь каждый вечер сразу же после ужина Том приводил себя в порядок и уходил из дома. А сегодня, в воскресенье, он заторопился после ленча в полдень.
— Куда это он ходит? — спрашивал Джесс. — Как ты думаешь, Дик, он ухаживает за кем-то?
— Не знаю, папа. Он мне ничего не рассказывал.
— В любом случае это не нашего ума дело, — сказала Бетони.
— Правда? — удивился Дик, вставая из-за стола и прихватив кусок хлеба. — Думаешь, я этого не знаю? Думаешь, я пытаюсь пронюхать, в чем тут дело? А почему бы и нет?
Он вышел из дома и пошел за Томом к Мельничному мосту, стараясь не попасться ему на глаза. Сразу же за Молтхаусом Том свернул на дорогу к Блеггу, и когда Дик дошел до поворота, он уже миновал Шеферд-кросс. А когда он прошел мимо старого разрушенного коровника, на дорогу вышла девушка, и глядя из дверей Молтхауса, Дик увидел, что это Тилли Престон.
Он вернулся домой довольный и рассказал отцу о том, что видел.
— Ну, — сказал Джесс, — она всегда была приветлива с ним, эта девчонка, а?
Но Бетони была крайне удивлена:
— Ты уверен, что это была Тилли Престон?
— Еще бы! Я ведь ее частенько раньше встречал.
Тилли поджидала Тома у старого коровника. Она окоченела от холода и дрожала. Лицо у нее было совсем несчастным, с покрасневшим носом.
— Ты избегаешь меня, Том Маддокс?
— Нет, вовсе нет.
— А мне кажется, да! — сказала она, растирая себя руками. — Да, я в этом уверена!