И загородив ей дорогу, он стал с вытянутыми в стороны руками, медленно качаясь из стороны в сторону и издавая горлом клокочущие звуки. Потом, внезапно сжавшись всем телом, он высоко подпрыгнул, выкидывая ноги, словно лезвия складного ножа.
— Нельзя! Ничего не поделаешь! Сделанного не переделаешь!
— Пожалуйста, позволь мне пройти, Джампер, — просила Линн. — Я устала, промокла и хочу домой.
— Нет, пока ты не дашь мне сделать то, что хочу. Я не так прост, как ты думаешь.
— Если ты не дашь мне пройти, я скажу твоей тетушке, миссис Таппер, что ты плохо себя вел. Тебе это не понравится, Джампер?
— Тогда поиграй со мной в каштаны [18]. Я привяжу один для тебя.
— Я уже сказала тебе. У меня нет времени.
Она никогда раньше не боялась Джампера Лейна. Кроме ребяческой игривости и похотливости, которой он научился в «Розе и короне», в нем не было ничего опасного. Даже теперь она не испугалась, но не смогла обойти его: она устала так, что на глаза навернулись слезы. Она приложила огромное усилие, чтобы остаться спокойной.
— Послушай, Джампер, как насчет того, чтобы проводить меня до дома полпути? Я пройду недалеко от твоей тетушки. Мы могли бы вместе дойти до моста.
— Хорошо, — согласился он. — Но люди станут болтать всякое. Скажут еще, что это от меня ребенок.
— Не обращай внимания. Болтовня не повредит нам.
— Меня как-то спрашивали, виноват ли я в том, что Элис попала в беду. Но я не скажу. Нет, только не я! Я не такой зеленый, как все думают, не капуста какая-нибудь.
Идя вместе с ней по дорожке, он продолжал подбрасывать ногой каштаны и листья на земле, но время от времени забегал вперед, клал руки на ее правую руку и крепко сжимал ее. Просто ему ужасно нравилось идти рядом с ней.
— У моей тети есть каток для белья, и она дает мне крутить ручку. Она дает мне пенни, если я не кручу ее назад.
— Ты всегда хорошо относишься к своей тете. Я часто слышала, как люди это говорили.
— И все же за мной нужно следить. Я темная лошадка. Джо Уилкс говорит, что я хитрый, как черт. Он бы не оставил меня со своей женой и на пять минут. Он сам так сказал. И она тоже.
— Люди говорят много ерунды.
— Да, да, им нужно рты позашивать! — подхватил Джампер. — Их фонтаны нужно затыкать, вот что я скажу!
Дойдя до ступенек моста, он одним махом перескочил их, немного поскользнувшись в грязи. Линн пошла за ним, медленно и осторожно, и Джампер наблюдал за ней с некоторым недовольством.
— Беда в том, что ты слишком потолстела. Ты толстая, как бочка, вот что я скажу. А теперь давай осторожнее. Вверх и вниз и кругом.
Он взял ее за руку, чтобы помочь ей спуститься, но в тот миг, когда его пальцы сцепились с ее, на него напал приступ игривости.
— Статуи! — крикнул он и потащил ее вниз так, что она упала лицом вниз, сильно ударившись.
Боль была такой, какой она никогда в жизни не испытывала. Она эхом отдавалась у нее в голове и во всем теле, пробегая по каждому нерву. Она думала, что лишится чувств, но лежала на боку в высокой сырой траве, остановив взгляд на листочке, свисавшем дюймах в восемнадцати у ее лица. Она заставила себя думать о нем, сконцентрировав на этом всю волю, вглядываться до тех пор, пока не стала различать каждую беленькую прожилку, расходящуюся от желтой середины. И через миг все прошло. Но все тело ныло от боли, она шла изнутри, где, словно пружина, в ее чреве лежало дитя. Эта боль делала ее бессильной пошевелиться.
Джампер стоял позади, пытаясь заглянуть ей в лицо, сцепив свои большие неуклюжие руки.
— Я этого не делал! Нет, это не я! Она влезала по ступенькам и свалилась вниз. Джампер не виноват, что она так грохнулась. Его и поблизости не было.
Он побежал прочь, подскакивая на ходу, вдоль Крикетерз-лейн, засовывая руки в карманы и разбрасывая каштаны.
Когда Линн все же поднялась, потихоньку подтягиваясь на руках, он уже скрылся. Бесполезно было звать его на помощь. Теперь он был уже возле фермы, прячась там среди построек. Она немного постояла, держась за перила лестницы, и подождала, пока пройдет слабость и в глазах перестанет рябить. Потом она снова пошла своей дорогой через поле к воротам у Мельничного моста.
Каждый шаг, который она делала, был шагом к дому. Боль не должна была что-то значить. Разумнее было бы, она знала, свернуть в Хантлип и попросить помощи. Если свернуть налево, то это всего в пятидесяти ярдах, но она вздрогнула при мысли обратиться к незнакомым. В полумиле, если свернуть направо, был Коббз, где ее знали, но там в разгаре было свадебное торжество, и ее приход только испортил бы его. Поэтому она перешла главную дорогу и направилась к лесу.
Но теперь она почувствовала другую боль и остановилась, как бы прислушиваясь к ней, словно неподвижность может как-то ослабить ее. Это была боль совсем другого рода, она шла как бы из-под той, первой боли: внезапный толчок, а потом тошнота. И еще она почувствовала жидкое тепло и поняла, что это отошли воды, защищающие плод.
Но если животные могут задержать появление детеныша без всякого вреда для него, то, значит, могла и она, — ведь ее воля, конечно же, сильнее их. Она пошла дальше так же ровно, как прежде, вверх по склону лесного холма через поля в Пекстоне на Нортонскую дорогу. Когда боль подступала, она останавливалась и стояла неподвижно, вцепившись обеими руками в изгородь, ровно и глубоко дыша. Страх и боль действовали вместе. Если силы оставят ее, они навалятся и она станет похожа на зайца в норе или лисицу, ползущую в свою нору.
— Господи, пожалуйста, — шептала она, — не дай моему ребенку родиться на дороге.
Пайкхаус был таким же пустым, каким она его оставила, и огонь в очаге догорал. Она вынула из ящика шкафа белую простыню, пошла в сад и положила ее на дорожку, придавив камнями. Это был сигнал для миссис Джибс, акушерки, которая жила в доме неподалеку от церкви в Истери. Из Пайкхауса домик не был виден, потому что его скрывали деревья, но если миссис Джибс выйдет во двор церкви и посмотрит вниз, она легко увидит сигнал.
Линн вошла в дом и закрыла дверь. Она разожгла очаг, а потом, так как надвигалась темнота, зажгла лампу с розовым абажуром и поставила ее у окна спальни, выходившего на церковь.
— Боже, пожалуйста, — сказала она, — сделай так, чтобы миссис Джибс вышла во двор церкви.
Она снова спустилась вниз на кухню, чтобы высушить у огня сырую одежду. Теперь приступы боли участились. От страха больше нельзя было избавиться.
Когда Бетони приехала в полицейский участок Чепсворта, она увидела Метью Престона, который сидел в главной комнате.
— Что ты здесь делаешь?
— Отец послал меня. Он велел подождать и посмотреть, что произойдет.
— Твоему отцу еще недостаточно бед, которые он причинил?
— Это не мой отец вызвал неприятности. Это он, Том Маддокс.
— За всю свою жизнь Том никому не причинил вреда.
— Полиция так не считает. Зачем же тогда они привезли его сюда?
— А действительно, зачем? — сказала Бетони.
В комнате за столом сидел сержант в форме, записывая что-то в журнале и одновременно попивая чай. Он перестал писать и посмотрел на Бетони поверх своей чашки.
— Да, мисс?
— Мне хотелось бы знать, за что здесь держат мистера Маддокса.
— А-а-а, — протянул он и, отставив чашку, посмотрел на нее уже с большим интересом. — Вы какая-то родственница этому парню Маддоксу?
— МистерМаддокс мой молочный брат.
— А ваше имя?