— Почему ты никогда не играешь в карты, Тосс? Почему ты никогда не ругаешься и не материшься?
— Ему незачем делать это, старина Пекер, потому что ты делаешь это за двоих.
— Да он вообще не человек, никогда не ноет и не ворчит Ты что, не чувствуешь, что вода мокрая и холодная, Тосс, как чувствуют другие парни?
— Я стараюсь не думать об этом, — сказал Том.
Каким-то образом ему удавалось не замечать и холодный дождь, и усталость. Он умел уходить в себя, в свои мысли, в то время как его тело двигалось автоматически и руки продолжали работать. Хотя, когда его спрашивали, о чем он думает, он не мог ответить.
— О том же, о чем и вы, полагаю, — говорил он.
— Ну, тогда ты просто маленький грязный щенок, если у тебя такие же мысли, что и у нас.
После долгого пребывания в Эбютерне, которое должно было приучить их к обстрелу, их расквартировали в Бокени. Погода улучшилась. Десять дней их усиленно тренировали, в основном на солнце.
— Но почему штыки? — удивился Гловер во время передышки. — У нас что, кончаются патроны?
— Этим утром я видел генерала, — сказал Ричи. — Первый раз с тех пор, как попал сюда.
— Ты не видел верховного главнокомандующего?
— Да откуда мне его знать? Разве что знаю, он одет в защитную форму.
— А кто верховный главнокомандующий? — спросил Пекер Дансон.
— Разрази меня гром, если знаю. Может, кто-нибудь еще знает?
— Чарли Чаплин, — рассмеялся Гловер.
— Миссис Панкхерст, — сказал Руфус Смит.
— Энгус Джок Маконоши.
— «Александр Рэгтайм Бэнд».
— Эй, сержант! — Боб Ньюэз окликнул проходящего мимо них сержанта. — Кто командует Британским экспедиционным корпусом?
— Я! — отозвался Граймз. — А мой подчиненный — генерал сэр Дуглас Хейг.
— Хейг! — сказал Ньюэз. — Нам виски причитаются?
Сержант с сочувствием посмотрел на него:
— Вы хотите сказать, что не знаете, кто такой верховный главнокомандующий? Вы просто невежда, Ньюэз, вот вы кто.
— Да, — согласился Ньюэз, печально кивнув. — Я чертовски невежественный, поэтому мне дадут три нашивки, если я не буду внимательнее.
— Ну, хватит об этом, — сказал Граймз без всякой злости. — Не то я заставлю вас попрыгать за ваши дерзости.
Не все инструкторы были такими, как Граймз. Сержант Таунчерч, к примеру, был совершенно другого склада. Он любил выбрать кого-нибудь послабее и унижать его перед остальными. Одним из таких ребят был валлиец по имени Эванс, маленький худой человек с впалой грудью, у которого было плохо с легкими. Ньюэз говорил, что такому в армии вообще нечего делать.
— Эванс? — удивился Таунчерч во время одной из учебных атак. — Ты, значит, шахтер из Уэльса? Другими словами, поганый лодырь! Мы о вашем брате тут наслышаны. Они там собираются бастовать за повышение оплаты, пока мы здесь надрываемся и воюем с Гансами!
Эванс ничего не ответил. Глаза у него были потускневшие, а кожа словно покрыта штукатуркой. Он никак не мог отдышаться, потому что Таунчерч заставил его бежать почти вдвое больше других с вещмешком, винтовкой, саперной лопаткой и двумя связками гранат.
— Как ты попал в батальон трех графств? Они что же, набирают лодырей и в Королевский уэльсский полк? Или даже в погранполк Южного Уэльса?
— Оставьте его в покое, — сказал Том. Он стоял рядом с Эвансом и слышал, как тот тяжело дышал. — И если бы он был лодырем, то не был бы сейчас здесь.
Таунчерч подошел и остановился напротив Тома. Он смерил его взглядом.
— Ты тоже вонючий валлиец? Нет? Может, и нет. Тогда цыган? Именно на них ты похож. Как, могу я узнать, твое дурацкое имя? Маддокс. Хорошо. Будь уверен, я не забуду.
Таким образом Том и Эванс стали жертвами. К счастью, их пребывание в Бокени было недолгим. Учения были прерваны, и шестой батальон отправили на передовую, под Мари Редан. Эванс попал в отделение С, в один взвод с Томом, Ньюэзом, и когда их сержант был ранен шрапнелью, его место по какой-то несчастливой случайности занял Таунчерч.
Том не часто писал письма домой, и хотя он всегда писал их очень прилежно, они редко бывали больше чем на полстранички. «У меня все в порядке. Вашу посылку я получил. Как там Ниппер и Слип и мастерские?» Больше сказать было нечего. Цензор просто вымарал бы это. Поэтому он писал про овсянку, которая пела в кустах «Немного хлебушка и не надо сы-ы-ы-ра» точно так же, как она пела в Англии. Он вкладывал цветы вероники между страничками. Каждый день он поражался тому, что в Пикардии росли те же цветы, что и на полях и лугах дома.
— Дела не так уж плохи, — сказал Джесс Бетони, — если у Тома есть время собирать цветы.
В Англии кончался май, и скоро должны были расцвести июньские розы. Погода была замечательная. В Энстере начался сенокос, и по вечерам Джесс с сыновьями уходили на поля, помогая Джейн и ее мужу с покосом. Вильяму уже исполнилось восемнадцать. Джесс за него немного волновался.
— У тебя не будет неприятностей, сынок, если ты останешься дома, когда пришла повестка?
— Мне все равно, я не собираюсь идти.
— Если Вильяму нужно работать на ферме полный день, то его могут освободить от службы, — сказала Джейн.
— Мне все равно, освободят меня или нет, я просто не пойду, — сказал Вильям. — Не я начал эту проклятую войну, так почему я должен побросать инструменты и идти воевать?
— Да, но представь себе, что тебя посадят в тюрьму.
— Им придется попотеть, чтобы сначала поймать меня!
Вскоре как-то Вильям и Роджер поехали в Чепсворт, чтобы отвезти туда лестницы. Роджер ненадолго исчез, а когда вернулся, весь сиял от радости.
— Я ходил в призывную комиссию. На этот раз меня взяли, даже не стали задавать вопросов.
— Ты с ума сошел, болван? Ты не имеешь права! Ты еще несовершеннолетний.
— Если я выгляжу на восемнадцать, то, значит, мне уже есть восемнадцать. Я намного сильней, чем те парни, которых я сегодня видел.
— Я пойду туда и попрошу вычеркнуть твое имя из списков!
— Если ты это сделаешь, — сказал Роджер, — я убегу на юг и запишусь там.
Вильям понял, что Роджер так и сделает. С минуту в нем кипела ярость, потом он снова успокоился.