- Тише-тише, - приобнял ее Андрей. – Тебе нельзя волноваться, дорогая. Все хорошо. Твоя дочь пришла. Она в порядке.
Он заботливо поцеловал ее в висок, и она прикусила губу.
Ничего ему не говоря, я прошла мимо них и направилась в свою комнату с одним лишь желанием лечь в кровать и никогда больше не вставать. Я действительно перестала чувствовать себя как личность. Стала человеком-функцией. Будто действительно растворилась после ухода Димы.
Я вошла в свою комнату, с размаху упала в постель, больше всего на свете желая закрыть глаза и больше не открывать. Но поняла, что сначала должна проверить Обеда.
Котенок все так же сидел в своей коробке. Сжался в комочек, и шерстка на его спинке топорщилась от страха. Увидев меня, он запищал и позволил взять себя в руки.
- Все хорошо, мой маленький, - прошептала я, гладя его под подбородком. – Я тебя защищу. Веришь?
Он верил – замурлыкал.
Кроме меня у него никого не было.
В комнату вошла мама. Принесла бутерброды и горячий чай со смородиновым джемом – варенье у нас в доме не водилось, потому что Андрей считал это совком. Пообнимала меня, погладила котенка, который сразу же потянулся к ней. Попыталась разговорить, но я молчала. Попыталась накормить, но к еде я чувствовала отвращение. Тогда она впихнула в меня еще одну успокаивающую таблетку. По глазам я видела, что мама беспокоится за меня, но не могла взять себя в руки.
Мама пробыла со мной несколько часов, прежде, чем уйти.
- Полинкин, - сказала она перед тем, как покинуть спальню, но почему-то осеклась.
- Что? – едва шевеля губами, спросила я.
- Да так. Ничего. Ты ложись спать, ладно? Поспи немного. В школу пока не ходи – я договорилась с классной.
Мама ушла, а я в очередной раз проверила мессенджер – что напишет Леха? Они с парнями до сих пор были в ветеринарной клинике. Врач сказал, что Лорда сбила машина, и что ему нужна срочная операция. Леха обещал написать, когда она закончится. И я ждала, ждала, ждала… А время тянулось, как жвачка.
Я снова мониторила интернет. После авиакатастрофы все местные СМИ словно с цепи сорвались. Многие не просто писали статьи, а поливали Сперанского грязью, припоминая все его грешки. Называли выходцем из девяностых, рассказывали о связях с какой-то преступной группировкой, пытались связать его смерть и смерть всего его семьи с бизнесом, который он вел.
Для кого-то авария стала лишь очередным инфоповодом. А для кого-то это стало трагедией и вечной болью.
До Димы в СМИ тоже добрались – писали, что у Сперанского был старший сын-одиннадцатиклассник. Кто-то деликатно называл его «сложным ребенком», а кто-то, не стесняясь, давал клеймо бандита. Мол, каким был отец, таким вырос и сын.
В одних новостях даже показали заблюренное лицо парня, подписанного как «ученик 105-ой школы». Измененным голосом он рассказывал, каким моральным уродом был Дима Барсов, как издевался над школьниками и учителями, как вымогал деньги и избивал.
У меня перехватило дыхание. Несмотря на измененный голос и заблюренное лицо я узнала в нем Егора Власова. Урода, который решил сделать меня изгоем, чтобы потом заработать на этом. Какой же подонок! Решил потоптаться на Диме напоследок!
Разозлившись, я схватила телефон и едва не кинула его в стену – остановила себя в самый последний момент. Нет, мне нельзя ломать телефон. Это средство связи.
Во мне все еще жила надежда, что Дима жив.
Глупая надежда.
В местных новостных пабликах про смерть Сперанского тоже писали. Человеком он был известным, считался влиятельным и богатым, поэтому его все знали. И в очередной раз человеческая жестокость ударила по сердцу. Для кого-то его смерть и смерть его семьи, включая маленькую дочку была «актом справедливости», ведь «богатые совсем зажрались». А кто-то даже злорадствовал. Мол, давно ждали, когда этого Сперанского пристукнут.
Я не смогла это читать – меня будто по сердцу ножом резали. Я не знала, что не так с этими людьми. И я рассматривала фотографии Димы на своем телефоне, и все плакала, плакала, плакала. Слезам не было конца. И боли – тоже.
Леха позвонил через час и напряженным голосом сказал, что операция прошла успешно. Лорда на несколько дней нужно оставить в клинике, но врач говорит, все будет хорошо.
- Я его себе заберу, - сказал он. – Мать почти уговорил.
- Спасибо, Леш, - прошептала я с облегчением. – Я буду тебе помогать! Корм покупать, лекарства. Гулять с Лордом.
- Все в порядке, я сам, - ответил Леха. – Ладно, мне пора. Ты это… не плачь.
- Сегодня его день рождения, - с трудом произнесла я, снова и снова касаясь браслета на руке. Пусть он будет моим талисманом. Вечным напоминанием о моем Диме.
- Я купил ему квадрокоптер, он давно хотел. Шутил, что будет тебе по утрам записки приносить.
На моих губах появилась улыбка – невеселая, а жалкая.
Я пообещала ему не плакать и не выполнила это обещание. И даже во сне снова плакала. Только Дима мне больше не снился.
А еще я все время думала – что это за люди, которые приходили к нему в квартиру? Может быть, это была не просто авария? Может быть, за этим всем кто-то стоит?
Глава 5. Прощание с любовью
Я попала на похороны. Прощание со Сперанским и его семьей проходило на Стрелецком кладбище, и людей на нем было немало. Я была не одна – вместе с Диларой, Ольгой Владимировной, Лехой, Валом, несколькими одноклассниками и друзьями Димы. В толпе я заметила Вику. А вот Саши не было. Или я просто не нашла ее взглядом среди всей этой огромной толпы.
Это было ужасно, и я плохо помню этот момент. В голове сохранились лишь неясные обрывки – чей-то плачь, голоса, теплая рука Дилары, которая не отпускала меня все это время. Бесконечные цветы, грустная музыка. Дикий холод, от которого стыла кровь. И боль.
К этому дню я почти не плакала – больше не могла. Все, на что меня хватало – просто стоять, смотреть и молчать, время от времени приходя в себя. Один из таких моментов пришелся на самый конец, когда вниз стали кидать горсти земли. А я кинуть не смогла. Отвернулась, чувствуя, как меня заполняет паника. Дилара обняла меня и стала гладить по спине, шепча, что все хорошо, и она рядом. Паника немного отпустила, но мне стало плохо, и Ольга Владимировна поспешила увести меня.
Я не смогла проводить Диму достойно. Но пообещала себе, что вернусь. Что буду приходить часто – как к папе, пока не уехала из родного города.
Уже потом, вечером, я говорила себе, что буду сильной. Что главное – попрощаться с Димой в душе, а не там, на кладбище, но…
Но я не могла его отпустить.
Отпустить его – значит, потерять себя. Остатки себя. То, что еще не растворилось в этом чужом злом мире.
Время остановилось. Дни шли за днями, а я сидела в своей комнате, лишь изредка выходя в туалет. Почти ничего не ела – мама силой пихала еду. Она заботилась обо мне, но, кажется, сама чувствовала себя не очень хорошо. Ей часто было плохо, и тогда я говорила сама себе, что не имею права мучить ее и старалась есть. Ну или делать вид, что ем.
Отчим все это время вел себя спокойно, а может быть, мне просто не было до него дела, как и ему до меня. То, что произошло в подъезде, так и осталось висеть в воздухе. Мне было плевать, а Андрею это было на руку. Мама почему-то тоже больше не поднимала эту тему.
Лорд приходил в себя. Леха забрал его себе домой, и я была рада этому. Теперь нужно было пристроить Обеда, к которому я за эти дни очень привыкла. Он жил в моей комнате, никуда не выходя, и вел себя примерно. Но порою сидел на подоконнике, смотрел на дом, в котором когда-то жил, и глаза его были грустными. А может быть, мне просто казалось.
В школу я не ходила. И часами пересматривала те несколько видео с Димой, которые у меня были, кляня себя за то, что не сделала больше. Ведь была возможность, была! А я…
Я выучила их наизусть – каждый кадр. Знала каждое слово, каждое движение. Но каждый раз смотрела, как в первый. Затаив дыхание.
Первое видео. Дима сидит на диване в своей квартире, по одну сторону от него лежит Обед, по другую – Лорд, еще здоровый. Он смотрит на меня с осуждением, потому что не хочет, чтобы я снимала его, а я смеюсь за кадром. И говорю, что Дима похож на заботливого отца двух детей. Он закатывает глаза, а мне становится еще смешнее.
Второе. Дима стоит на балконе, лениво щурится, наблюдая за отблесками заката. На нем футболка, обнажающая сильную руку, на которой набита татуировка. Он такой красивый. Я фокусируюсь на его глазах, делаю приближение. Они разного цвета: один – карий, второй – зеленый. И они обрамлены густыми темными ресницами. Я касаюсь их кончиком указательного пальцы, и Дима зажмуривает один глаз, не сводя с меня взгляда. А потом ловит мою руку и прижимает к своей щеке.
Третье. Мы в обнимку лежим на диване, и я, подняв руку, снимаю нас двоих – его и себя. На Диме нет футболки, и я чувствую жар его тела. Этот жар будоражит меня, и я глажу его по руке, тая от счастья. Дима смотрит в камеру, и мне каждый раз кажется, что он смотрит прямо в душу. А потом целует в щеку. Но не меня, а другую Полину. Ту, которая все еще остается в неведение о том, что произойдёт совсем скоро. Дима целует меня в щеку.