Все годы в Америке я с удивлением наблюдал, как вокруг меня быстро входили в жизнь и распространялись разные технические нововведения — как динамичен весь стиль жизни американского общества. Я уезжал из застойного адинамичного общества Советского Союза, где любое новое входило в жизнь медленно, неверно, со скрипом. Может быть, именно по контрасту это казалось мне необычайно интересным.
Не прошло и месяца со дня, когда в мой кабинет принесли компьютер, как я заметил, что на столах всех секретарей госпиталя тоже красовались компьютеры. Они полностью заменили собой очень совершенные электрические пишущие машинки, вдруг, как говорят американцы, over night — за одну ночь, машинки оказались позабытой деталью вчерашнего дня. Мне даже жалко было, что их убрали и выбросили. И Изабелла говорила:
— Владимир, ведь такая хорошая была машинка, почти совсем новая…
Но — динамика развития: все секретари срочно прошли краткие курсы по освоению компьютеров, и теперь сидели за столами, уткнув носы в светящиеся экраны мониторов. Сначала неумело, но потом все быстрей и проще они водили по ним бегающую «мышку». Теперь в эту искусственную память они заносили все сведения, необходимые для ведения многих секретарских дел. И многие доктора тоже учились осваивать компьютеры: я прислушивался, как все больше мои коллеги говорили о компьютерах, обсуждали компьютеры, покупали их себе в частные офисы и домой. Сам я пока что от них отставал — на усвоение такой сложной техники у меня не было ни времени, ни сил.
И я начал вспоминать, как в начале 1980-х годов, вскоре после нашего приезда сюда, в газетах и по телевидению сообщали, что какой-то студент Гарвардского университета по имени Билл Гейтс изобрел гениально-простую систему Windows для экрана кампьютера. Он тогда бросил учебу и организовал свою фирму Мюгозой. Я даже не понимал, почему мгновенно стала распространяться бешеная компания рекламы по всем каналам TV, во всех газетах, журналах и по радио. Но вот, всего через десять лет, Гейтс был уже самым богатым человеком в мире — его фирма стоила несколько миллиардов долларов и все росла. Почти поголовно все население страны, от младших школьников до седых профессоров, так или иначе динамично включались в освоение этого нового технологического развития: появились сотни тысяч программистов (в том числе и иммигрантов из России), и во всех областях жизни стали доминировать компьютеры. Это ли не яркий пример типичной динамичности развития технологии в Америке! Даже когда я принес в маленькую контору химчистки на нашей улице свой костюм, то и там уже стоял компьютер, и мое имя, адрес и телефон — все было занесено на экран, чтобы в следующий раз не переписывать это вновь, — все в жизни на компьютере.
И так же динамично развивалась на моих глазах американская медицинская технология. 1990-е годы были самыми продуктивными для роста медицинской науки и техники. Когда мы приехали сюда, А.Cormack и G.Hounsfield только изобрели компьютерную томографию для рентгеновских исследований (за это в 1979 году дали Нобелевскую премию). Компьютерная томограмма показывает послойные изображения в разных плоскостях — в поперечной, в продольной, в фасной и боковой позициях. На них специалист может увидеть значительно больше, чем на обычных рентгеновских снимках и томограммах. Машина способна составить эти изображения так, что получается трехплоскостная рентгеновская копия, идентичная настоящей картине болезни или перелома кости. В течение двух-трех лет были опубликованы десятки книг и сотни статей и руководств по этому гениальному техническому нововведению в медицинскую науку. И теперь многомиллионные массивные устройства CT-scan стояли в рентгеновских отделениях всех больших и во многих маленьких госпиталях — по всей стране. Многие тысячи рентгеновских техников быстро обучились пользованию ими, и тысячи докторов умели «читать» и интерпретировать новые послойные изображения всех костей тела.
Но не успели мы как следует освоиться с компьютерной томограммой, как уже начали так же быстро распространяться еще более совершенные устройства MRI — магнитно-резонансных изображений для диагностических исследований. Это вообще стало чудом медицины XX века — фактически МРИ дал докторам возможность видеть послойное изображение всех тканей организма насквозь, проникая во все глубины тела абсолютно безвредно. Он показывает не только кости, но и мышцы, связки, нервы и сосуды. Один такой аппарат стоит два-три миллиона долларов и больше, но эти еще более дорогие устройства с поразительной быстротой стали распространять и устанавливать во всех госпиталях. Для освоения МРИ опять надо было обучаться. И опять появились учебники и статьи, и многие тысячи техников-специалистов, и много специалистов-докторов. А это требует средств и умения все организовать, это — Америка! И мне тоже пришлось вникнуть в это нововведение — без понимания магнитно-резонансных изображений американскому доктору работать стало уже немыслимо. В нашем госпитале мы были буквально окружены постоянно внедряющейся новой техникой. После компьютера во всех кабинетах появились еще и FAX-машины. По ним секретари получали и отправляли напечатанные тексты во все инстанции внутри и вне госпиталя, факсы в мгновение ока пересылали информацию по всему миру. А если и этого мало, то вслед за ними появились еще более быстрые устройства электронной почты — E-mail. Это тонкое устройство переписки — почти со скоростью разговорной речи.
Но как бы ни быстро распространялись все эти нововведения, самым популярным в повседневной и рабочей жизни всегда оставался телефон. Он тоже усовершенствовался с каждым годом и становился все более многоцелевым. Телефоны теперь имели по две-три линии, чтобы можно было быстро переключаться с одного разговора на другой. С ними можно стало проводить «конференсные разговоры», соединяющие одновременно многих людей на всех концах земного шара. Когда я уехал на конференцию в Индию, Изабелла позвонила мне из Нью-Йорка и тут же соединила с Френкелем, который в это время был на Галапагосских островах — ему захотелось узнать, как прошел мой доклад, так, просто — поговорить.
Вся связь пациентов с докторами, обратная связь докторов с пациентами, связь с аптеками, бесконечные переговоры секретарей со страховыми компаниями, с офисами других докторов или со службами госпиталя — все происходит по телефону.
Когда я бывал в своем кабинете, то постоянно слышал, как в середине каких-нибудь телефонных переговоров Изабелла по многу раз вдруг отвечала на новый звонок:
— Офис доктора Голяховского, пожалуйста, подождите.
Через несколько секунд — на другой звонок:
— Офис доктора Голяховского, пожалуйста, подождите.
Отходя от своего стола, она первым делом включала записывающий автоответчик, а возвращаясь, прослушивала все messages — сообщения, оставленные в ее отсутствие. У меня на столе был телефон с личным номером, который знали лишь Ирина, секретарь Френкеля и немногие наши доктора-заведующие. Он звонил редко. Но Изабеллу ее телефон доводил до отчаяния.
— Владимир, что же это такое? Я же не могу ничего делать из-за бесконечных звонков!..
По моей просьбе мне дали второго секретаря со вторым телефоном — специально только для ответов по нему. Мне звонило много русских пациентов, поэтому вторая секретарь, Галина, тоже была иммигрантка из России.
Но особенно поражала меня динамичность развития медицинской и фармацевтической промышленности Америки. За мои годы в стране она превратилась в самую высокоразвитую и богатую индустрию. Буквально каждый день повсюду рекламировались новые лекарства, новые инструменты, новая аппаратура.
Не проходило недели, чтобы ко мне в кабинет не заглядывали торговые представители разных компаний медицинского оборудования и фармацевтических фирм — они наперебой предлагали свою продукцию. Они волокли за собой на колесных рамках большие сумки с рекламами и образцами продукции.
— Могу я поговорить с доктором? — обращались они к Изабелле.
Изабелла оберегала мой покой, она спрашивала:
— По какому поводу? Доктор устал после операций, и он очень занят.
— Я не займу много времени, — они давали свои business cards — деловые карточки, которые в России по старинке называют «визитками», и тут же заодно вручали ей какой-нибудь мелкий подарок — ручку, значок, конфеты.
Изабелла приносила мне карточку:
— Владимир, он (она) хочет поговорить с вами.
Я знал, что мне будут вежливо и настойчиво всучать продукцию фирмы и расхваливать ее, чтобы я прописывал больше их лекарство или применял их устройство.
Но многие доктора старались отделаться от них, игнорировали, говорили, что нет ни минуты… Я не люблю никаких проявлений невнимательности. По-моему, невнимательность всякого рода — это страшный грех перед собой и перед другими (особенно, конечно, грешно быть невнимательным доктором). Вздыхая, я соглашался на не очень нужную мне беседу:
— О'кей, пусть заходит.
И мне начинали вежливо втолковывать, объяснять и разъяснять преимущества их лекарства перед другим такого же действия или их аппарата — по сравнению с другим. Мне тут же давали образцы лекарства или аппарата, которые изготавливаются специально для бесплатной раздачи докторам. А заодно мне часто давали подарки: дорогие ручки, настольные часы, красиво изданные книги, учебники по хирургии, фирменные календари, — блокноты и печати с моим именем — все, чтобы я своими рецептами и применением их аппаратуры давал этим фирмам доход. И потом эти фирмы годами присылали мне поздравительные открытки.
Благодарные за внимание, представители записывали мое имя. Через некоторое время я стал все чаще получать приглашения от их фирм для обсуждения новых лекарств и аппаратов — меня «включили в обойму» специалистов для обсуждений. Это были платные вечерние заседания на один-два часа.
Мнения докторов давали фирмам основание для получения патента и лицензии на новое лекарство или новый аппарат, они сразу начинали бурную рекламу улучшенного средства, с новым патентом. И это давало фирмам громадный доход. За такие обсуждения тут же платили 200, 300, а то и 500 долларов наличными деньгами (в зависимости от продолжительности дискуссии). Что было хорошо, так это то, что эти наличные деньги не облагались налогами. Мои общие налоги тогда составляли 45 процентов дохода, и любой дополнительный заработок, официально зафиксированный на номер моего социального обеспечения, только увеличивал налоги.
Была еще одна отрасль американской жизни, которая своей динамичностью поражала мое воображение — это индустрия книгопечатания. Сколько здесь издается книг! — я всегда поражался. Книги есть на все вкусы и по любым вопросам — этот рынок постоянно переполнен. И это несмотря на то, что при всех технологических достижениях и высоком уровне жизни Америка не является страной, где доминирует глубокий интеллект. Средний американец — это благополучный простой малый (или — малая), девиз которого можно приравнять к девизу плебса (простого народа) древнего Рима — ему нужно «хлеба и зрелищ». Считается, что только около 5 процентов населения читают книги. И однако полки множества книжных магазинов завалены литературой на все вкусы и требования.
Но в Америке успех имеет не то, что хорошо и правильно, а то, что дает доход. Поэтому издается много «чтива» и «макулатуры». Зато изданы все книги прекрасно, на хорошей бумаге, богато иллюстрированы. Но и стоят дорого — по двадцать — тридцать долларов и выше. Иногда я видел на полках свои две книги — «Russian Doctor» — «Русский доктор» и «Price of Freedom» — «Цена свободы», изданные еще в 1984 и 1986 годах. Когда книга «стареет», цена на нее опускается. В 1990-х годах мои книги продавались за пять-шесть долларов. Конечно, для всех специалистов в Америке издается много учебников и специальной литературы. Эти книги изданы еще лучше и богаче, но и стоят еще дороже, по сто пятьдесят — триста долларов. Заходя в отделы медицинских книг, я мечтал, что когда-нибудь и моя книга по илизаровскому методу встанет рядом с другими учебниками. И вот… самое крупное медицинское издательства Mosby Publishing Company из Филадельфии (именно там сосредоточено большинство медицинских издательств) прислало нам с Френкелем письмо, что они принимают предложение издать нашу книгу и для переговоров с нами приедет главный редактор. Письмо пришло на имя Виктора, он принес его ко мне в кабинет:
— Владимир, поздравляю — приняли. Теперь давай — действуй.
— Давай действовать вместе: мои идеи и рисунки, а твой — текст.
— Знаешь, я поговорю с Питером Фераро, который ведет общественные связи нашего госпиталя. Он образованный парень, и у него хороший литературный слог. Я попрошу его помогать тебе, потому что моя роль в этой книге будет маленькая. И гонорар мне не нужен — пусть все платят тебе и Питеру.
Питера я знал очень хорошо, мы были с ними приятели и соседи. Немного за тридцать, он был остроумный и приятный собеседник, любитель шуток. Но он — не доктор и ничего не понимал в илизаровском методе. Как я буду с ним работать?
Теперь начиналась новая эпопея моей профессиональной жизни — написание учебника. До сих пор ни один русский хирург не издавал в Америке свой учебник.