В 1990 году на мое имя в госпиталь пришло письмо из Гватемалы в большом, тисненном золотом конверте: «Канцелярия Президента Республики». Меня приглашали для лечения господина Гуларте, министра просвещения. Полгода назад его привезли к нам в Нью-Йорк после тяжелой мотоциклетной аварии. У него была изуродована левая нога: несколько открытых переломов, часть костей выпала при травме, другие не срастались, повреждена артерия, в раны занесена инфекция. Местный хирург дал ему совет обратиться к Виктору Френкелю. Вылечить ногу в таком состоянии было, как говорят американцы, «surgical challenge» — «хирургическим вызовом».
Виктор сказал:
— Знаешь, иногда не так важно быть хорошим хирургом, как важно быть удачливым хирургом.
Он решил, что мы непременно должны рискнуть. Пациент был его частный и платил наличными, потому что у него не было страховки. Наличные Виктор любил.
Он сказал насчет удачливости, подразумевая себя, но вся подготовка к операции и лечение после нее пали на меня. Общаться с пациентом я мог только через переводчика, это было затруднительно. Но я видел, что он мне доверял. Когда состояние больного заметно улучшилось, он улетел обратно в Гватемалу, чтобы не платить бешеные деньги за пребывание в госпитале. Но исправить все за один раз было невозможно; через три-четыре месяца надо было менять положение аппарата.
Вот для этого теперь и приглашали меня в Гватемалу. Виктора наш пациент не звал, да он и сам не собирался ехать: в стране шла гражданская война. Я взял с собой нашего резидента Джорджа Орбея. Он родился на Кубе, откуда родители увезли его ребенком, бежав от режима Кастро, потом он учился в Испании. Джордж был веселый и очень способный парень.
Вслед за письмом мне позвонила подруга моего пациента, которая сказала, что меня ждут с нетерпением, что организуют мне поездку в джунгли, к древним пирамидам легендарных майя. Помявшись, она спросила:
— Доктор, сколько вы возьмете за эту операцию?
Если бы это было в Нью-Йорке, операция по страховке могла стоить пять-шесть тысяч долларов (из которых почти половину составили бы налоги). Но в той бедной стране таких расценок не было. Новые детали аппарата я повезу с собой и оставлю там — это тоже стоит денег и усилий. Прикинув все, я сказал:
— Две тысячи мне и пятьсот долларов моему ассистенту.
Не знаю, может и это для них было много, но ведь я должен был бросить работу на несколько дней, терпя убытки. Своих больных в госпитале я оставлял на попечение Лени.
Лететь в Гватемалу пять часов, трасса проходит над Карибским морем. Сделав пересадку в Майами, во Флориде, мы летели над Кубой. Джордж извелся, с тоской глядя сверху на свою родину. Подлетая к столице, городу Гватемала, я впервые увидел курящийся вулкан — из его кратера столбом валили клубы пара. Зрелище очень внушительное. Последнее сильное извержение, в 1917 году, разрушило город, и он был заново отстроен. Но еще больше, чем от вулканов, население страны страдает от постоянных гражданских войн. Периодически Америка своим военным присутствием подавляет разногласия, но в том году мы с Джорджем летели в самый разгар ведущейся там войны.
В небольшом новом аэропорту нас встречал улыбающийся Гуларте. Он поправился и выглядел бодро. С ним были его переводчица и подруга Ирма, высокая блондинка, совсем не похожая на гватемальских женщин — темноволосых коротышек. Оказалось, что она — немка по национальности, но родилась в Гватемале от родителей — нацистских беженцев, которых здесь было много. Чуть поодаль стояла группа его сотрудников и родственников, а также четыре автоматчика в камуфляже. Мне объяснили, что они будут нашей охраной 24 часа в сутки. Такой опеки надо мной еще не было!
Нам с Джорджем предоставили автомобиль, за нами по пятам следовала военная машина с охраной. В городе около семисот тысяч жителей, потомков майя, а во всей стране — около семи миллионов. Люди темнокожие, небольшого роста, с широкими лицами и раскосыми глазами. Толпа на улицах серая и грязная, но ближе к центру города люди выглядели приличней. Кое-где сохранились памятники колониальной архитектуры, с колоннами и портиками, но сильно запущенные. В центре мы проезжали через просторную площадь для парадов (как же диктаторам править без парадов!). На одной стороне — роскошный дворец президента, на другой — громадный крытый базар. Гостиница двенадцатиэтажная, современная, у нас отдельные номера. Мы спустились в ресторан и увидели, что машина с автоматчиками осталась у входа; они сидели, не шелохнувшись. Я сказал Джорджу:
— Надо послать им какую-нибудь еду, они ведь проголодаются.
— Я скажу Гуларте, пусть он побеспокоится.
— Неудобно заставлять его платить за нашу охрану, я сам куплю им что-нибудь.
И все дни, что мы там были, я подкармливал тех автоматчиков.
Министр Гуларте с семьей ждал нас за большим столом. К Ирме присоединилась ее мать, настоящая немецкая frau. Ее вывезли из Германии в 1945-м, еще ребенком. За ужином выяснилось, что они преподают в так называемой австрийской школе, почетным директором которой являлся Гуларте. К чему бы в Гватемале быть австрийской школе? Я попросил:
— Можно мне посетить эту школу?
Гуларте задумался ненадолго:
— Для моего доктора можно сделать исключение.
Операция была назначена назавтра в полдень. Мы поехали в больницу заранее, чтобы осмотреться. Машина охраны следовала за нами. Это был довольно старый одноэтажный кирпичный дом, похожий на районные советские больницы. Операционная примитивная, но у нас были с собой все необходимые инструменты. Джордж с энтузиазмом обсуждал все детали с местным хирургом и операционной сестрой. На ходу он бросил мне:
— Владимир, до чего приятно все время говорить на испанском!
Его возбуждала ситуация — из резидента он вдруг стал приглашенным специалистом. Все шло гладко. Пока мы оперировали, из двора через окна заглядывали больные в серых пижамах. За три часа мы сменили один аппарат на другой, так, чтобы не повредить начавшемуся сращению кости.
На вечер нас пригласил к себе местный хирург, а днем повезли в пригород, в ту самую австрийскую школу. В красивой пальмовой роще — поселок с аккуратными белыми домиками немецкого типа, чистыми песчаными аллеями и спортивными площадками. Все дети белоголовые, высокие, в них нет ничего общего с гватемальцами. И преподаватели — почти все немцы. Я спросил:
— Почему школа называется австрийской?
Ирма и ее мать замялись:
— Ну, знаете, чтобы не называть ее немецкой, не вызывать ненужной негативной реакции.
— Кого принимают в школу?
— По отбору, конечно, но больше детей иммигрантов из Европы.
(Ага, внуков нацистов, понял я.)
— Только из Гватемалы?
— Нет, еще из Бразилии, Боливии и других южноамериканских стран.
(Получалось, что отовсюду, куда скрылись после Второй мировой войны фашистские преступники.)
— На каком языке ведется преподавание, на испанском?
— Нет, зачем же, испанский дети и так знают. Здесь им преподают на немецком и на английском.
При входе в главное здание висел портрет австрийца Курта Вальдхайма, тогдашнего Генерального секретаря ООН. Оказалось, он посещал эту школу, был ее патроном.
Позднее выяснилось, что в гитлеровские времена он был лейтенантом немецкой армии и даже участвовал в депортации невинных людей, за что его, хоть и с опозданием, морально осудили во всем мире.
В кабинете директора нас угостили вкусными белыми немецкими булками с немецкой колбасой и чаем. Я попросил, чтобы несколько булок отнесли ожидавшим нас перед школой автоматчикам.
В общем, было ясно, что в глубине маленькой Гватемалы скрывалось ядро немецкой культуры, ее культивировали здесь бывшие военные преступники и их дети. Возможно, многие из учеников когда-нибудь вернутся в Германию. Это был удивительный пример живучести национальных традиций, несмотря на все политические и военные пертурбации, в абсолютно чужих условиях. Так сохранялся дух всех погибших цивилизаций.
Вечер в доме здешнего хирурга показал, как живут состоятельные люди в отсталой стране. Наша машина свернула в переулок неподалеку от центра города и остановилась у больших ворот с вооруженным охранником. Из ехавшей за нами охраны вышел автоматчик, переговорил со стражем ворот — и нас пропустили. Я думал, что дом стоит здесь же, рядом, но мы еще долго ехали по узкой густой пальмовой аллее. В черте центра города стоял лес тропических деревьев. Наконец взору открылась громадная холмистая поляна, на возвышении белый двухэтажный дом, настоящий дворец колониального стиля, с колоннами и пристройками. Хозяин настоящим барином сидел в шезлонге под тентом и первым делом предложил нам сладковатый аперитив «Маргарита». Тут же появился смуглый слуга и принес напитки в роскошных бокалах. Хозяин явно демонстративно наслаждался своим богатством:
— Лучше жизни, чем в нашем краю, нет нигде на свете — ни в Мексике, ни в Бразилии.
После двух аперитивов он повел нас показать свое хозяйство.
Мы обошли дом вокруг. Перед ним — сад с клумбами и аллеями, где возился садовник. Позади дома громадный бассейн. Вдали конюшня с двумя лошадьми и двумя пони и гараж с тремя машинами. Хозяин показал нам также теннисный корт и баскетбольную площадку. В отдалении со всех сторон поляна была окружена тропическим лесом. Над нами с громким криком пролетали стаи ярких попугаев и туканов.
Хозяин рассказал, что этот участок купил его богатый дед в начале века. Для безопасности он содержит круглосуточную вооруженную охрану, которую сегодня по случаю нашего приезда пришлось усилить.
— У нас бандиты ведут охоту на американцев. Они захватывают их заложниками и, если им не заплатят выкуп, убивают. Недавно так убили одного американского журналиста.
Черт подери — приятно слышать! Значит, вот почему за мной таскаются четыре автоматчика!
Не только дом и участок выглядели, как поместье, но и по числу слуг это жилище не уступало настоящей помещичьей усадьбе: сквозь двери и окна видно было, как суетились на кухне повара, в доме горничные и уборщицы, во дворе садовник, на конюшне конюх.
— У нас все состоятельные люди держат много слуг. Их труд очень дешевый. Это местизос. Мы делимся на три группы: на потомков испанцев, к которым относится мой род, на потомков майя и на этих вот местизос. Они все нищие, живут впроголодь и за гроши работают на кофейных и хлопковых плантациях. Они настоящие дикари, поклоняются каким-то своим божкам и не говорят по-испански. У них много наречий, подчас они даже не понимают друг друга. Мы их тем более не понимаем. Кому из них повезет, тех берут в богатые дома. У меня три семьи этих местизос.
От всего этого повеяло Средневековьем. Но жена и дети хозяина были очень современные и приветливые. В комнатах много тропических птиц в клетках, в основном — попугаи необычно ярких расцветок. Десятилетняя дочка хозяина принесла мне своего ручного молодого тукана. Тело птицы небольшое, иссиня-черное, на груди желтое пятно, как манишка, голова тоже ярко-желтая, а громадный клюв, в два раза больше тела, — светло-зеленый с оранжевыми полосами; поразительное строение и поразительная окраска! Я взял птицу в руки. Тукан беспокойно ворочал громадным клювом и подозрительно смотрел на меня темным глазом.
За длинным столом нас услужливо обносили кушаньями молчаливые, застенчиво улыбающиеся смуглые слуги. Хозяин с хозяйкой общались с ними жестами. Потом на просторной веранде пили кофе. Хозяин опять хвастался:
— Наш кофе — не хуже бразильского! Половина дохода нашей страны — от этого кофе. А другая половина — от хлопка, бананов, табака и какао. Хотите увидеть нашу страну? Завтра я приглашаю вас поехать в нашу древнюю столицу Антигуа. Там есть такой ресторан, какого не найдете во всей Южной Америке!
Испанцы завоевали царство Майя, на территории которого теперь находится Гватемала, в 1523–1524 годах, а в 1542 году основали свою столицу в построенном ими городке Антигуа. Потом он был разрушен землетрясением. Городок бедный и запущенный, сохранилось всего три-четыре старых строения, но он привлекает туристов своим историческим прошлым. На центральной площади — толпа торгующих туземцев, в основном женщин, с ними маленькие грязные дети. Они следуют за всеми по пятам, навязывая свой товар: красивые ткани, вышитые яркими цветами, одеяла, накидки «пончо», подушки и много других самодельных сувениров. Доктор сердито их отгонял, пренебрежительно говоря:
— Поглядите на них — все эти женщины постоянно беременны, все!
— Не обвиняйте только их, — парировала Ирма, которая была с нами.
В хваленом ресторане во дворе сидели привязанные на цепочках обезьяны и попрошайничали. Рядом с ними гордо разгуливали также привязанные попугаи. Нас приветствовал хозяин, и тут же, одно за другим, стали появляться на столе изысканные тропические блюда.
Но главное наше впечатление было впереди: через день мы с вылетели на маленьком самолете в город двухтысячелетней истории Тикал, в самом центре джунглей.
У каждого человека есть несколько самых памятных событий. Для меня одно из них — посещение Тикала. Два часа мы низко летели над густым массивом тропического леса, который здесь называют «peten» — «лес ливней». Примитивный аэродром вырублен прямо в гуще джунглей. Охраны с нами не было, мы присоединились к группе туристов с плохо говорившим по-английски гидом-гватемальцем. С нами были еще две пожилые пары, одинокий молодой мужчина и одинокая молодая женщина. Все они говорили по-испански. Через джунгли, гуськом, гид повел нас к раскопкам. Из-за постоянной жаркой влаги деревья в лесу растут очень густо и все покрыты мхом. Мы проходили мимо многих громадных заросших холмов. Под ними наверняка были еще не раскопанные строения.
Тикал существовал еще в дохристианскую эру, но его расцвет относится к 200–900 годам нашей эры. Он занимал площадь 40 квадратных километров, в нем было пятьсот крупных строений, в основном пирамиды и дворцы, и жили 40 000 человек. Что и как произошло с Тикалом потом — в точности неизвестно. Испанский завоеватель Кортес прошел мимо него в 1545 году, не заметив. Очевидно, Тикал уже вымер и зарос деревьями. Древних майя за их высокоразвитую культуру называют «великолепными майя». Не без основания. Они построили множество таких городов, у них, единственных на континенте, были развитая письменность и математика с понятием нуля (которого не было в Греции и Риме). Особо высоко были развиты у них живопись, ваяние и зодчество. И все это вдруг исчезло без всякого следа примерно к 1450 году, еще до путешествия Колумба. Почему и как — неизвестно. Четыреста лет об этих майя ничего не знали. Тикал был случайно открыт в 1848 году, первые раскопки начаты в 1951-м, туристы появились в 1985-м — всего за пять лет до моего визита.
Основные строения в центре Тикала — громадный многоэтажный дворец правителя и пирамидальные храмы высотой до семидесяти метров. Город называют Северный Акрополь. Смотреть — дух захватывает. Я ходил, удивлялся и все старался представить себе людей того времени.
Ступени пирамид очень крутые, на вершине всегда надстройка в девять этажей: цифра девять была у майя магической. А на самом верху проводились ритуальные человеческие жертвоприношения. Я попробовал подняться туда, но от крутизны у меня закружилась голова, а приносить себя в жертву не хотелось. Но Джордж и молодая блондинка из нашей группы залезли наверх довольно легко. Я потом решился спросить ее:
— Откуда вы?
— Я из Боливии, но по происхождению немка, — сказала она заносчиво.
Пока мы ждали самолета лететь обратно, молодой человек что-то рассказывал Джорджу. Тот перевел мне:
— Он местный и говорит, что ему было поручено охранять нас здесь, потому что наша охрана не могла приехать с нами. Поэтому он и ходил за нами вместе со всей группой.
На следующий день мы осмотрели Президентский дворец, купили яркие сувениры и сфотографировались на память с автоматчиками из нашей охраны, а вечером провели конференцию для местных докторов и сестер.
Министр Гуларте был на ней живым экспонатом.