Моей Ирине исполнилось шестьдесят — в это трудно было поверить. Впрочем, мы всегда поражаемся изменениям первой цифры нашего возраста и трудно привыкаем к мысли, что позади еще одно десятилетие…
Когда мы встретились, ей только что исполнился двадцать один — это было в 1953-м. Я окончил 2-й Медицинский институт и перед началом работы в Карелии приехал отдыхать в Дом творчества писателей «Гагра», на Черном море. Лавина жизни катилась мне навстречу, впереди маячили докторская карьера, писательские свершения, может, и еще что-то. Но о чем я тогда не помышлял — это о большой любви и о семье.
Ранним утром 31 июля я вышел на пустынный пляж — поплавать до завтрака. Ленивые ласковые волны набегали на гладкую гальку берега, вдали, за буйком, стилем «кроль» плавала какая-то девушка. Нельзя было рассмотреть ничего, кроме белой купальной шапочки и взмахов рук, но я понял, что она новенькая в нашем санатории. А что может быть привлекательней новенькой для отдыхающего на море молодого парня? Хоть я и не очень хороший пловец, но вдохновенно кинулся в воду и поплыл в ее направлении стилем «брасс».
— Девушка, почему вы заплыли так далеко одна? — спросил я, кружа вокруг нее.
«Ничего не сказала рыбка, лишь хвостом по воде плеснула». И улыбнулась. Ту улыбку я запомнил на всю жизнь. Улыбка была очень милая и умная. Пораженный ею, я влюбился мгновенно и навсегда. Так Ирина стала моей Золотой рыбкой. Спустя много лет мать Ирины показала мне ее письмо тех дней: «Есть здесь один симпатичный молодой человек, кончил медицинский, пишет стихи». Чего же больше: симпатичный! Говорят, что «браки заключаются на небесах». Если это так, то ангелы на небесах порешили наш будущий брак, неведомо для нас обоих, именно в момент ее улыбки в море. На земле нам пришлось ждать еще три года, пока я не вернулся в Москву после работы в Карелии. Оттуда я писал ей страстные письма, любовные стихи и сонеты в подражание Шекспиру:
Ты не цени во мне поэта, Когда найдешь удачным стих, Согрет он лаской глаз твоих, Твоя, твоя заслуга это. Но оценить любовь сумей, Моей поэзии начало, И, чтоб строка смелей звучала, Люби, люби меня смелей…
Когда я вернулся, нас вихрем завертела такая бешеная волна страсти, что мы сами не осознали, как через месяц стали мужем и женой, без всякой свадьбы. А через год Ирина родила сына, Владимира-младшего.
И вот — прошло тридцать девять лет с момента той улыбки. Нам досталась большая и сложная жизнь, многое происходило за эти годы с нами и вокруг нас: мы достигали и теряли, под пятьдесят начали жизнь сначала, были бедными и стали состоятельными, я два раза становился профессором хирургии и написал несколько книг, Америка нас приняла, а наша бывшая страна развалилась. Но самое главное было в том, что мы всегда были вместе, ни при каких обстоятельствах не покидая друг друга. Наша привязанность друг к другу с годами росла, и между собой мы даже шутили, что, как сиамские близнецы, срослись друг с другом. А ведь сколько людей расходились на наших глазах! В XX веке священное единение людей — семья — перестало быть священным. Но мы сохранили святость нашего союза.
И все было бы у нас хорошо… кроме одного: не было у нас внуков. Тридцатипятилетний наш сын не женился и о детях не помышлял. А есть такая прекрасная житейская истина: доживешь до внуков — считай себя счастливым. Одно из самых естественных желаний старости — видеть маленьких деток твоих детей. После шестидесяти начинаешь сильно беспокоиться — может, внуков тебе никогда и не дождаться.
Моей Ирине уже шестьдесят. А она все еще хороша, весела, остроумна — все еще дама во всей красе. В Америке по традиции мужчины никогда не празднуют свои дни рождения, зато женщины празднуют всегда и возраст свой не скрывают. Я предложил:
— Давай, в честь твоего юбилея устроим ужин в «Зале Эдварда», в отеле «Плаза».
Когда-то, в 1979 году, мы праздновали в этом роскошном ресторане золотую свадьбу моих родителей — последний праздник отца. Тогда для нас это было безумной роскошью, мы решились на нее, скрепя сердце и опустошив карманы. Теперь этот ресторан был местом наших привычных встреч с людьми.
Незадолго до праздника сын преподнес нам большой сюрприз:
— Эй, вот какое дело: моя гелфренд Линда беременна, и мы решили пожениться. Что вы об этом думаете?
Вопрос, конечно, был риторический: сначала сын поставил нас в известность о своем решении, а потом спросил нашего совета.
— Раз вы так решили, следуйте вашему решению. Это ваша жизнь, мы желаем вам счастья.
Но все-таки мы насторожились: Линда американка, а немногие русские парни женились на американках — сказывалась большая разница в привычках и взглядах на жизнь. Владимир нам почти ничего про нее не рассказывал, мы только знали, что ей около сорока, на четыре года больше, чем ему, наверняка у нее много всего позади. Мы знали, что они почти год живут вместе, что она из семьи среднего достатка, содержит себя сама, работая в книжном магазине на Бродвее (где они и познакомились), — вот и все. Родителям всегда хочется, чтобы у детей все было не хуже, чем у них самих. Мы женились по страстной любви, но с его стороны мы ничего этого не видели. А что с ее стороны — кто знает? Даже сам тон сообщения нам говорил, что решение об их союзе было каким-то компромиссом. А я всегда считал, что, хотя жизнь и состоит из сплошных компромиссов, но в двух случаях на компромиссы идти нельзя: в выборе специальности и в выборе спутника жизни. И то, и другое может потом обернуться неудовлетворенностью и недовольством…
И все-таки с того момента в нас закралась радость: наконец-то мы станем дедушкой-бабушкой!.
Шеф Ирины в ее лаборатории доктор Майкл Розен прислал ей шестьдесят роз и устроил в ее честь прием у себя в загородном доме. Весь тот солнечный день мы плавали в большом бассейне, ели жаренное на гриле мясо и цыплят, болтали, смеялись, говорили тосты… и крепко выпили. А через несколько дней пригласили в ресторан всех, кто помог нам в устройстве нашей жизни в Америке. Туда наш сын впервые привел и Линду (как я когда-то привел в родительский дом беременную Ирину). Линда, высокая блондинка (крашеная, конечно), симпатичная, несколько растерянная, — впервые с нами. Каково-то будет с ней нашему сыну? В ней не было сразу подкупающих простоты и шарма, и улыбка у нее холодная, совсем не такая обворожительная, какая была у Ирины в минуту нашего знакомства в море. Но первое впечатление бывает обманчивым, и мы ее поздравили, расцеловали и представили гостям:
— Это жена нашего сына.
Получился не только юбилей, но и знакомство с будущей семьей — на следующий день они уезжали в сокращенный до двух недель «медовый месяц». Вернувшись, молодые сняли крохотную квартирку в Манхэтгене. Мы дали им деньги на обзаведение хозяйством и сказали Владимиру:
— Мы будем оплачивать половину стоимости квартиры.
Лучше давать деньги взрослым детям из теплых рук, чем оставлять, когда руки станут холодными…
Вскоре выяснилось, что у них будет дочка. Возбужденный сын принес показать нам снимок внутриматочного плода, сделанный при ультразвуковом исследовании:
— Вот, смотрите — это девочка, девочка!
Честно говоря, глядя на снимок, понять что-нибудь было трудно.
Сын так радовался, что мы поняли: пришло и ему «биологическое время» стать отцом. А у нас с Ириной девочки не было, и мы тоже заранее радовались будущей внучке.
За два месяца до рождения внучки мы с Уолтером Бессером полетели на его родину, в Панаму. Он построил там дом-башню в 14 этажей для сдачи квартир, обзавелся рыбной фермой для разведения форели и большим участком леса для выращивания красного дерева. Хозяйство требовало его присмотра, и он часто туда летал. А меня пригласили для участия в конгрессе латиноамериканских хирургов и показательной операции по методу Илизарова.
Уолтеру 50 лет, его отец, польский еврей, хотел иммиигрировать в Америку в 1935 году, но его не впустили, он осел в Панаме и женился там на местной уроженке. Уолтер поэтому слегка смуглый. Он проходил стажировку в Нью-Йорке и стал хирургом-виртуозом. Уолтер очень популярен среди докторов Панамы, он веселый и дружелюбный человек, его там все любят и ценят. Встречала нас группа его коллег и учеников. Мы сразу попали в их жаркие, как панамский климат, объятия, а затем оказались в китайском ресторане.
Большинство жителей Панамы — смуглые метисы, смесь латинских кровей с африканскими. Но в городе Панама с населением в 400 тысяч и высокими домами очень много китайцев. Они давно там осели, «опанамились», привнесли в местную жизнь многое из китайской культуры, а уж китайская кухня господствует повсюду. К моему удивлению, оказалось там и многочисленное еврейское общество с синагогами и традициями.
Панама расположена близко к экватору, жара там дикая и постоянная. Этот край был открыт испанцем Васко Нуэньозом Бальбода, в 1513 году он прошел его поперек. Однажды с одной из гористых вершин он увидел вдали водный простор — так был открыт Тихий океан, о котором европейцы до того не знали. Потом Бальбода лишился головы по приказу испанских властей. Но теперь ему воздвигнут величественный памятник. Чуть ли не с тех самых пор люди мечтали создать водный путь между двумя океанами. Государство Панаму искусственно создала Америка в 1903 году, отделив от Колумбии. Штатам нужна была эта территория, чтобы построить знаменитый Панамский канал длиной 85 километров, чудо инженерной техники. Посередине его большое озеро с уровнем воды на 26 метров выше океанского. Поэтому устроена была сложная система шлюзов. Тысячи американцев погибли на стройке от малярии и других тропических болезней.
В Панаме всего два миллиона жителей, из них 25 процентов заняты на работе на канале. Своей валюты нет — в ходу американские доллары. Главная статья доходов — пошлина за прохождение канала: с каждого корабля берется по 20–30 тысяч долларов. Другой источник — наоборот, беспошлинная продажа товаров в зоне канала. Само собой, процветает всякого рода спекуляция, совершается много грязных торговых сделок, в том числе с наркотиками. Неудивительно, что в Панаме постоянно происходят смены политической власти.
Мало кто в Панаму заглядывает, большинство туристов видят лишь канал во время круизов на океанских кораблях. Поэтому мне было интересно побывать в этой стране.
Три дня, что я был на конгрессе, я выезжал на канал. Тогда он контролировался американской охраной (позже его передали панамским властям). Как завороженный, я смотрел на гигантские шлюзы, по которым буксиры тянули океанские лайнеры и огромные нефтяные танкеры. Даже по прошествии восьмидесяти лет канал производил неизгладимое впечатление: создать такое чудо под силу только Америке.
Из города Панама на машине мы поехали на север страны, в городок Давид, на границе с Коста-Рикой. Там я должен был делать операцию. Дорога пролегала через джунгли, попутные, машины встречались редко, зато попадалось много непуганых зверей. Мы сделали только одну остановку.
— Владимир, хочешь увидеть русскую церковь? — спросил Уолтер.
— Русскую церковь? У вас в Панаме?!.
Действительно, на краю тропического леса, у жаркой тихоокеанской лагуны, стояла небольшая церквушка в типичном русском стиле, с верхушкой-луковкой и крестом. Никак она не вязалась с таким фоном, но — стояла же! Рядом был маленький отель и ресторан. Хозяин вышел нам навстречу: крепкий, смуглый, с большим крестом на волосатой груди. Когда я заговорил с ним по-русски, он опешил:
— Откуда ты? Кто ты?
Уолтер хохотал, наблюдая эту фантастическую сцену. Первым делом хозяин, чисто по-русски, достал из заморозки две заледенелые бутылки водки и разлил всем по стакану:
— Эту водку мне привез русский епископ из Москвы на открытие моей часовни.
Жара стояла дикая, но пришлось выпить: нельзя обижать человека, который годами не может ни с кем поговорить по-русски. Под второй и третий стакан с хорошей закуской он рассказал:
— Я сын русского морского офицера, родился в Маньчжурии. В России сам никогда не был, но вырос настоящим русским мужиком, потому что в семье крепко держались за родной язык и традиции. Потом я плавал вокруг света, а на старости лет решил осесть здесь, завел себе ресторан с гостиницей — так жить веселей. А часовню построил в память об отце. Об этом узнали в Москве, приехала делегация Синода, чтобы ее освятить, привезли ящики с водкой. Мы с ними здесь неделю пьянствовали — ну и крепко же пьют ваши попики!
Не знаю, как попики, но я проспал на заднем сиденье машины весь остаток пути.
Госпиталь города Давид расположен в одноэтажном кирпичном здании, неплохо оснащен, однако инструменты для операции я предусмотрительно привез с собой. Мы оперировали с двумя местными хирургами, группа докторов из соседних городков приехала посмотреть на новую операцию. Она была долгая и тяжелая, притом надо было все объяснять. И, хотя кондиционер работал на полную мощь, мозги мои раскалились так, что, закончив операцию, я сразу полез, как бегемот, в бассейн у дома хирурга и долго не хотел оттуда вылезать.
На другой день на маленьком самолете я перелетел над джунглями обратно в город Панаму. Было еще одно дело: на тысячу долларов, которые я заработал за операцию, я хотел купить в беспошлинной зоне Канала подарок нашей невестке Линде — скоро ей рожать девочку, нашу внучку. С женой одного из докторов, китаянкой, мы поехали в китайские ювелирные лавки, где она знала всех. Это мир, в котором нужно держать ухо востро, и не только ухо, но и карман. Но с моей сопровождающей лавочники говорили дружески, и мне удалось выгодно купить Линде серьги с крупным жемчугом.
В американских госпиталях отцам разрешается присутствовать при рождении детей, и не только отцам, но и другим ближайшим родственникам. И они ходят на роды, как на спектакль. Какой в этом смысл, я не понимаю. В России отцы не видят не только роды, но несколько дней не видят своих детей и жен. Я приносил в роддом Ирине продукты и обменивался с ней записками через санитарку. Наш сын раздумывал: следовать ли ему американской традиции? Несколько дней накануне исторического события он звонил нам каждый час. И вот 18 апреля 1993 года, в пятнадцатую годовщину со дня нашего приезда в Америку, родилась наша внучка. Родители назвали ее красивым американским именем Кортни. Мы с Ириной приехали к ним с работы. По дороге я заказал корзину цветов — от сына (он от волнения все позабыл) и вручил молодой матери коробочку с серьгами, а молодой отец вдел их ей в уши, приговаривая:
— Это настоящий жемчуг!
Когда привезли на первое кормление нашу Кортни, мы склонились над ней и с умилением вздохнули: начинался еще один этап нашей жизни, жизни дедушки и бабушки.